«Белая чайка» или «Красный скорпион» - Кирицэ Константин. Страница 9

Она являла собой призыв, надежду, очарованье. Я кивнул утвердительно и поднялся с кресла, найдя в себе силы извиниться и беспомощно пожать плечами, будто я заранее ангажирован на игру. Однако Елена вопреки моим ожиданиям и желаниям пригласила меня вовсе не на прогулку и не на беседу, а действительно подвела к столику для бриджа, за которым находились еще три человека — архитектор Дориан, адвокат Жильберт Паскал и Эмиль Санду. Я был четвертым. Кто же это подстроил?.. Пока я соображал, Елена исчезла вместе с ребятами из пансионата.

Я так расклеился, что сыграл первые робберы как болван. Самоубийственно торгуясь, следуя слепому вдохновению, заводившему в тупики, я вынужден был часто пасовать. Наконец я услышал от лошадиного короля:

— Вы проигрываете четыреста лей, господин Энеску.

Вот как, оказывается, мы играли на деньги! Но в чувство привело меня вовсе не это. За спиной я вдруг уловил легкий, вкрадчивый запах духов, приводивший ноздри в трепет. В себя я окончательно пришел от стыда. Моим партнером был отец Елены, и я наконец вспомнил, что довольно неплохо котируюсь среди столичных игроков в бридж, хотя и проник в их круг всего два года назад. Я стал играть хладнокровно, умело, жестко. Поскольку мне все время не везло и шла плохая карта, я должен был идти на жертвы и просчитывать каждую взятку во всех возможных вариантах. Только так мне удавалось выбить превосходные карты противников.

— Великолепно! — услышал я чей-то голос совсем рядом.

Это был господин Марино, который, как я узнал впоследствии, следил за моей игрой около часа. Рядом с ним, твердая и безжалостная и, может быть, именно поэтому еще более соблазнительная, стояла Сильвия Костин. Сурово склонив голову, я молча молил о прощении, давал зарок верности и повиновения. Думаю, что в тот миг я был способен на бесповоротный шаг. В ответ она слегка нахмурила брови. Что ж, какой-никакой, а успех. Значит, можно доигрывать партию до конца.

По части бриджа Эмиль — настоящий лопух. Если бы он был в состоянии давать мне во время торгов хотя бы самую общую ориентировку, я бы раздел его противников, потому что более везучего человека, чем он, я в жизни не встречал. Господи, какая карта ему шла…

В итоге я выиграл кое-какую сумму и подумал, что мог бы предложить взаймы ребятам из пансионата. Однако радость успеха была омрачена замечанием, произнесенным шепотом за моей спиной:

— Низость!

Я успел увидеть лицо господина Марино, искаженное выражением, которое и теперь меня приводит в трепет, — маска нескрываемого, глубокого, вечного презрения. К кому это относилось? Я оглядел всех сидевших за столом. Эмиль не спеша пересчитывал деньги с видом победителя, не давшего противникам посрамить себя. Адвокат Жильберт Паскал, напротив, пребывал в крайне нервном состоянии, его взгляд лучом прожектора блуждал по гостиной, и я понимал или, вернее, интуитивно чувствовал причину его волнения. Архитектор Андрей Дориан казался оскорбленным в лучших чувствах, бормоча себе под нос, он что-то оспаривал, тряс головой и сжимал кулаки. Узкий рот, конструктивно связывающий оба уха в единое целое, казался шрамом на лице. Я уже встречал в жизни подобных игроков, которые никак не могут примириться с проигрышем. Для таких проигрыш означает бесчестие, ибо дает повод усомниться в их непревзойденном уме и личных достоинствах. Я был уверен, что он сразу же пожелает отыграться, о чем нам незамедлительно было заявлено. К счастью, еще до этого я извинился и встал из-за стола; предлог, слава богу, был — нога.

Появившийся тем временем за нашим столом дон Петрини вызвался быть четвертым. Неожиданно отказался продолжать игру и Эмиль, причем сделал это очень ловко, предложив сыграть в нечто более захватывающее — в очко. Адвокат и архитектор опешили от такого предложения и некоторое время недоуменно переглядывались, но дон Петрини пришел в такой восторг, что соблазнились и они. Разыграть партию в очко решили в номере у сицилийца. Но до того как игроки покинули гостиную, произошли некоторые события.

Адвокат Жильберт Паскал неожиданно суровым жестом изгнал Елену из компании молодых мужчин. Дева послушно повиновалась… но, наверное, лишь я заметил сигнал, который она взглядом подала Раду.

Я остался сидеть у стола, за которым играли в бридж. Атмосфера была уже не той. Тишина казалась тяжелой, давящей. Каждый будто хотел отгородиться от остальных. И не только господин Марино, который в своем темном углу напоминал статую, но и Раду, который остекленевшим взором наблюдал за внутренней лестницей, и Пауль Соран, который, прислонившись к колонне посреди гостиной, с потерянным видом мурлыкал навязчивую сентиментальную испанскую мелодию. Дан застыл перед учительницей, глядя на нее свирепым, враждебным взглядом. Казалось, он сейчас закричит или набросится на нее. Но та продолжала неподвижно сидеть в кресле, закрыв глаза и бессильно опустив руки. Это не помешало мне угадать в ней огромное напряжение. .

Я был уверен, что Дан долго не выдержит, и он действительно покинул гостиную, не сказав никому ни слова. Спустя некоторое время его место занял господин Марино. Вскоре Пауль оторвался от своей колонны, махнул на прощанье рукой, молча поклонился учительнице, не обращая внимания, заметила она это или нет, после чего направился к выходу, преследуемый взглядом Марино, на физиономии которого застыла маска презрения. Я тоже поднялся из-за стола, намереваясь подойти к Раду, но что-то, сам не знаю что, меня удержало… Уже не помню, как долго я простоял у окна, уставившись на призрачный дождь. Я ничего не видел, ничего не слышал, я был поглощен своими мыслями. Путаными, нехорошими мыслями. Будто предчувствовал, что произойдет что-то, что нарушит веселую жизнь. Глупые, бессмысленные предчувствия… Когда я оторвался от окна, то увидел, что гостиная опустела. Остался лишь господин Марино, неподвижной тенью продолжавший сидеть в своем темном углу.

Рассеянно и устало я двинулся к своей комнате, как вдруг на лестнице мне попался Раду. Его ангельское лицо было налито кровью, волосы торчали в разные стороны, глаза лихорадочно блестели. Не думаю, что он меня заметил, так как шел неуверенной походкой, будто на ощупь. Свернув в коридор, в дверном проеме я вдруг увидел Елену, совершенно обнаженную. Клянусь, она была похожа на ожившую статую богини. Не буду вспоминать, чего мне стоило не поддаться соблазну, но я благополучно миновал прекрасное видение.

У себя в комнате я сел за стол, положил перед собой дневник и начал вдавливать в пол больную ногу, пока пот не покатил с меня в три ручья, пока боль не привела меня в чувство. Никогда в жизни я не рассуждал так здраво… и вместе с тем ни разу так не рисковал потерять голову.

Глава III

Пятница, 4 июля.

Солнечное, ясное, теплое утро. В 9 часов я спустился в гостиную. Портье, не дожидаясь вопросов, с той же преувеличенной любезностью доложил мне, что все жильцы отправились на пляж. Я вышел на воздух и у дверей пансионата увидел Пауля. Он весело погрозил мне пальцем.

— Поздновато проснулись, маэстро. Можете не рассказывать, в какой комнате провели ночь, это меня не интересует. Покажите-ка свою чертову ногу.

Значит, Пауль не ушел со всеми, остался, чтобы осмотреть мою ногу и отвезти меня на пляж на мотоцикле. Обследование не особенно его порадовало. Ни опухоль, ни синяк, ни боль не уменьшились.

— На пляже сделаем массаж. И хорошо бы подержать ногу в холодной воде и немножко ею подвигать… Слыхал, что произошло за игрой в очко? Впрочем, откуда тебе было узнать? К трем утра господин Эмиль выиграл около шести тысяч лей, которые тут же проиграл дону Петрини. У него выпали семерка, десятка,

король, а у сицилийца — два туза. Судя по его реакции на проигрыщ он опустился до нашего материального состояния, если не ниже…

Я совершенно не сочувствовал Эмилю. Наоборот, нужно благодарить бога или дона Петрини, если адвокатишка остался без гроша и теперь уедет домой. Больно уж он выпендривался и всюду совал свой нос, чем в известной мере мешал установлению вполне возможной всеобщей гармонии. Второе поражение, на этот раз на финансовом фронте. Первое поражение — на любовном — ему нанесла Елена, которая, теперь уже без всякого сомнения, душой и телом принадлежала Раду.