Плацдарм (СИ) - Звонарев Сергей. Страница 122

Спустя четыре часа наступления румынские войска полностью выбили с железнодорожной станции Мытищи и прилегающих кварталов — только возле штаба пехотной дивизии еще оставался очаг сопротивления. Появилась проблема, о которой не подумали — множество пленных, которых надо было охранять. Первый танковый бой произошел у Калининграда: взвод Т-4 устроил засаду на шоссе. Эффект внезапности сработал — немцам удалось в упор подбить тридцатьчетверку, но на этом их успехи закончились: слабая броня немецких танков прошивалась снарядами насквозь.

Примерно в это же время проявила активность авиация: звено «Юнкерсов» атаковало передовую колонну тридцатьчетверок. В отсутствии советских истребителей немецкие бомбардировщики чувствовали себя вольготно, пикируя на танки и сбрасывая бомбы с малых высот. Только ИСы, имевшие крупнокалиберные зенитные пулеметы, могли огрызаться — правда, довольно слабо, потому что боекомплект пулеметов был весьма ограничен. После появления самолетов боевое построение атакующих колонн несколько изменились, добавив к тридцатьчетверкам ИСы. Это замедлило темпы продвижения, но зато повысилась защищенность наступающих.

К вечеру в штабе Говорова подводили итоги первого дня наступления. Советские войска продвинулись по Ярославскому шоссе на расстояние до пятидесяти километров, подойдя вплотную к Загорску. Как и ожидалось, сопротивление румынских частей в общем и целом оказалось слабым, за исключением отдельных артиллерийских подразделений. Наибольшую опасность представляла авиация, особенно в условиях недостатка средств противовоздушной обороны в атакующих порядках.

— Что с погодой? — спросил Говоров, выслушав доклад начальника штаба.

— Завтра будет ясно, но потом обещают облачность с дождями, — ответил тот.

Говоров усмехнулся.

— Их бы устами да мед пить. Ладно, посмотрим…Что с потерями?

— Десять тридцатьчетверок и четыре тяжелых танка. Все ИСы можно отремонтировать, но четыре тридцатьчетверки потеряны безвозвратно.

— Причины?

— Артиллерийские засады, в основном зенитки.

Говоров мысленно вздохнул — в условиях высоких темпов наступления и отсутствия воздушной разведки с этим ничего нельзя поделать. Четырнадцать танков за один день, а пройдена только четверть расстояния до Ярославля. И это первый день, пока немцы с румынами еще не очухались как следует, и не начали принимать серьезные меры.

— Василий Евгеньевич, темпы продвижения неплохие, но потери у нас большие, — задумчиво сказал Говоров.

— И это еще не все, — ответил тот, — из-за действий авиация многие танки получили повреждения: фары, баки с горючим, перископы, пулеметы.

Генерал молча подошел к окну: он привык обдумывать проблему, глядя вдаль.

— А что с партизанами? — спросил он.

— Установили связь, организовываем взаимодействие. В Мытищах и Пушкино они взяли на себя зачистку от остатков румынских войск и охрану пленных. Там уже формируются органы местного самоуправления.

— Хорошая новость, — ответил Говоров. — Вот что, Василий Евгеньевич. Значит, наша главная проблема — это авиация и артиллерия, так?

— Верно, — согласился тот, — и еще добавьте два-три десятка Т-4.

— Согласен. Значит, вы говорите, с местными взаимодействие налажено, так?

— Да, и весьма неплохо.

— Тогда почему бы нам не использовать это на полную катушку?

Говоров вернулся к карте.

— Что вы имеете в виду, товарищ генерал?

— Наступление в темное время суток. Авиация немцам не поможет, да и эффективность засад резко упадет.

— А не заплутаем мы в темноте-то? — возразил начштаба.

Говоров улыбнулся.

— Василий Евгеньевич, я ведь не зря спросил вас о взаимодействии с местными. Нам нужны провожатые — те, кто знает местность и кому мы можем доверять. Есть такие?

— Наверняка найдутся, — задумчиво ответил тот, — но нужно время для подготовки…

— Так давайте начнем действовать прямо сейчас, — предложил Говоров, _ подготовьте приказ с указанием ответственных.

— Есть! — сказал начальник штаба и подумал: никогда не знаешь, чем закончится разговор с командующим. Но идея толковая, надо попробовать…

Над бесконечным лесами северо-востока России летел кукурузник.

Вылетел он из Москвы, с Тушинского аэродрома — базы московской школы Осоавиахима. В годы оккупации на нем базировалось звено «Юнкерсов», которое было выведено при отступлении немцев из столицы. В одном из многочисленных ангаров аэродрома с довоенных времен сохранился экземпляр У-2, использовавшегося в учебных целях. Немцев он, естественно, не заинтересовал, а при отступлении о нем просто забыли.

Однако те, кто работал в школе до войны, прекрасно помнили самолет. Получилось так, что в отсутствии полноценной авиационной группы старенький У-2 оказался единственным самолетом в распоряжении Говорова.

Генерал знал, как его использовать.

Это была опасная миссия — путь самолета лежал над оккупированными территориями, от северо-восточных окраин Москвы до Кирова, частично освобожденного войсками Восточного Союза: почти семьсот пятьдесят километров, предельная дальность полета с дополнительным баком. Стоит ли говорить, что при обнаружении уцелеть у тихоходного самолета шансов практически не было?

Пилотировал самолет лейтенант Карцев — воспитанник Осоавиахима, только в другом, параллельном мире. Карцев должен был доставить сообщение руководителю Восточного Союза товарищу Троцкому о плане советского наступления на северо-восток. Никто не знал, насколько велики шансы долететь до Кирова, потому что точных сведений о дисклокации немецких подразделений от Москвы до Волги и дальше на восток в штабе Говорова не было. Решили лететь по прямой — тем более, что длина маршрута оказалась практически предельной.

Самый опасный участок — над Волгой, потому что именно там немцы возводили оборонительный вал, преодолеть который, согласно немецкой пропаганде, войска Восточного Союза не смогут никогда. По этой причине вылет спланировали так, что в самое темное время У-2 пролетел как раз над рекой. Сначала лейтенант колебался, на какой высоте ему лететь — ниже или выше. У каждого варианта были преимущества: если лететь выше, звук двигателя на земле слышен меньше, но зато самолет заметить легче — особенно зенитчикам. Если ниже — звук громче, но заметен он меньше. В конце концов Карцев полетел низко — решил, что тарахтение кукурузника сильно отличается от гула самолетного двигателя и немцы могут элементарно спутать его с чем-то.

Волгу он пересек в два часа ночи — слава богу, молодой месяц почти не давал света, так что Карцев сообразил, что он над рекой, только когда почувствовал дуновение прохлады, поднимавшейся от водной глади. На противоположном берегу горели редкие огни. Он отвернул от них подальше, стараясь проскочить в темном промежутке. На мгновение ему послышались звуки гортанной немецкой речи, донесшиеся с кромки воды, но обошлось — Карцев продолжи полет без препятствий.

Ближе к концу маршрута встала еще одна проблема — как пересечь линию фронта? Опасность здесь угрожала с двух сторон — как с немецкой, так и советской. Разумеется, был еще вариант сесть в тылу у немцев и перейти фронт пешком, но это означало серьезную задержку по времени, не говоря уже о риске попасть в руки противника. Все эти обстоятельства обсуждались при планировании полета, но в конце концов все решения были отданы на откуп пилоту — а что еще сделаешь, если нет информации?

Карцев решил рискнуть, и пролететь над линией фронта. Ориентиром ему служила река Вятка с ее извилистым руслом: левый берег занимали немцы, правый — войска Восточного Союза.

Лейтенант поднял самолет на высоту трех километров, чтобы сориентироваться. Справа он заметил редкую россыпь огней — это был Киров. Большую часть города, расположенную на левом берегу, занимали немцы.

Топлива оставалось в обрез. Карцев решил пересечь Вятку подальше от города, рассчитывая, что плотность войск там будет меньше. Он начал снижать высоту, одновременно высматривая подходящее место для посадки. Небо на востоке посветлело, и Карцев подумал, что его самолет уже выделяется на фоне неба. Он отбросил эти мысли — решение принято, теперь будь что будет. Самолет уже летел над серединой реки, как вдруг лейтенант сквозь стрекот мотора услышал звуки разрывов — прямо по курсу появились серые облачка от разрывов зенитных снарядов. Карцев начал резкое снижение, одновременно бросая самолет вправо-влево. Кромка леса на противоположном берегу и поле за ней были совсем близко, и Карцеву показалось, что он уйдет от обстрела, но внезапно совсем рядом справа раздался оглушающий грохот, и лейтенант увидел, как в крышке над мотором появились рваные дыры и оттуда показался дым. От близкого взрыва в голове стоял сплошной звон, но по тому, как начал дергаться самолет и замедлилось вращение винта лейтенант понял — двигателю каюк. Дым становился сильнее, он лез в глаза, но пламени пока не было, слава богу. Карцев отклонился вправо, чтобы лучше видеть место планируемой посадки. Винт окончательно остановился, самолет снижался слишком быстро. Если шасси сильно заденет верхушки, то каюк, мелькнула мысль.