Плацдарм (СИ) - Звонарев Сергей. Страница 23

— Маша, выйдете, пожалуйста, — распорядился главврач. Она хотела что-то спросить, но главрач взглядом дал ей понять, что лучше не надо. С растерянным видом девушка вышла из палаты.

Главврач, глянув в обходной лист, спросил:

— Быстров Александр, верно?

Саша подтвердил.

— Как себя чувствуете?

— Да в общем, нормально, — ответил он. Хотел было добавить, что голова побаливает, но постеснялся.

Главврач, повернувшись к офицерам, кивнул и вышел из палаты. Один из них достал удостоверение и представился:

— Лейтенант Колобов, нквд, — представился он. — Одевайтесь, вам надо пройти с нами.

Саша мысленно усмехнулся — с этого началось, этим же и заканчивается. Он знал, что задавать вопросы — почему и куда? — бесполезно, надо подчиняться. Его вдруг осенило — стало ясно, где мог оказаться профессор Громов после того, как выехал из зоны поражения.

Под взглядами офицеров Саша быстро оделся. Документы были во внутреннем кармане куртки. Поднявшись, он осмотрелся напоследок — ничего не забыл? Лейтенант Крутов по-прежнему спал — неудивительно, ему сильно досталось еще во время боя, и потом еще и взрыв…

— Я готов, — сказал Саша. Он боялся увидеть Машу, когда они выдут из палаты, но ее не было. Видимо, главврач увел девушку от греха подальше.

За свою почти семидесятилетнюю жизнь профессору Громову не раз приходилось ночевать за решеткой. Во время гражданской войны его забирали и красные, и белые — первые за то, что тот не хотел доносить на коллег, не поддерживающих диктатуру пролетариата, а вторые — за пролетарское происхождение и нежелание присягать на верность Верховному Правителю России. Правда, на расстрел профессора не водили ни разу — видимо, у властей хватало более явных врагов.

Так что к очередному задержанию Громов отнесся философски. Все прошло довольно мягко, ему даже разрешили взять чемодан с вещами. На трофейном «Хорьхе» профессор с офицерами, сопровождавшими его, доехал до полевого аэродрома. Там с заведенным двигателями уже ждал «Ли-2». Такой чести — персональный самолет! — Громов еще ни разу не удостаивался. Что ж, подумал он, все на свете когда-то случается в первый раз.

В Москве их уже ждали — тоже черная машина, только не «хорьх», а «газик». Не прошло и полутора часов, как профессор получил возможность оценить удобства одиночной камеры в «Лефортово». Койка была достаточно удобной, чтобы сразу заснуть — события предыдущего дня, а потом еще и долгий перелет в самолете, в котором толком поспать не удалось из-за постоянного гула двигателей, — оказались слишком утомительными для профессора. Все же возраст давал о себе знать.

Проснулся профессор от звона ключей в замке. Громов взглянул на часы — около шести утра, в небольшом окошке под потолком было уже светло. Профессора сводили в туалет, дали время одеться и сказали приготовится к визиту важного лица. Лицо действительно было важным — генерал Синицын собственной персоной. Поздоровавшись, он любезно осведомился:

— Вы вчера ужинали?

— Как-то не пришлось, — признался профессор.

— Сейчас мы это исправим, — сказал генерал, и, подозвав конвойного, отдал распоряжение. Тот, козырнув, мгновенно удалился. Принесли два удобных стула, один из них Синицын предложил профессору.

— Расскажите, Александр Николаевич, что случилось в Германии. Сначала только факты, а потом ваши предположения и ваши действия.

К такому разговору Громов готовился давно, предполагая, правда, что он произойдет в несколько иных условиях. Но сути дела это не меняло. По ходу рассказа Синицын делал пометки в записной книжке. Когда профессор закончил, генерал спросил:

— Верно я понял, что вы действовали совместно с американцами?

Громов кивнул.

— Доктор Джек Стоун согласился с моими выводами.

Синицын хмыкнул.

— А может, было наоборот? Может, это были его выводы, а он вас подтолкнул к тому, чтобы вы их считали своими?

Профессор мысленно вздохнул. В эту игру с ним играли и красные, и белые.

— Я хорошо помню наш разговор. Мое предложение закрыть коридор было для него неожиданным. Он даже не думал об этом.

Синицын остро взглянул на него. Громов выдержал этот взгляд.

— Хорошо, — сказал генерал и пролистал свои записи. — Пожалуйста, изложите все то, что рассказали мне, в письменном виде.

— На чье имя писать?

— Можете на мое.

Генерал встал и прошелся по комнате. Затем неожиданно спросил:

— Вы понимаете, что происходит там, наверху?

— Не очень, — признался профессор, — но я понимаю, что принять новую реальность, поверить в нее очень сложно. Я надеюсь, допрашивают не только меня?

Синицын усмехнулся.

— В этом можете не сомневаться.

— Допросите тех, кто участвовал в боевых действиях. Лейтенант Крутов, например. Он видел «Маусы» — те самые, которых не могло быть, — и сражался с ними. Есть и другие, я просто не знаю всех, я не был на линии огня.

Генерал молчал.

— Полковник Селезнев выжил? — спросил профессор.

— Не знаю. Сведений о нем нет.

— А генерал Говоров?

— Он недалеко от вас. В такой же камере. Сейчас с ним беседуют.

Профессор откинулся на спинку стула.

— Хорошо, — сказал он, — я рад, что он жив.

Синицын колебался. Наконец, после минутных раздумий, решился:

— То, что вы говорите, подтверждается другими. Либо это массовый психоз, какая-то галлюцинация, либо, — он на секунду запнулся, — действительно существует некий мир, в котором войну выиграла Германия.

Громов согласно кивнул.

— Я бы хотел, чтобы это был психоз. Очень хотел бы.

— Но вы так не считаете.

— К сожалению, да. Я так не считаю.

Синицын подозвал конвоиров, чтобы ты забрали стулья.

— Пока вы останетесь здесь, — сказал он и повторил: — Пожалуйста, изложите в письменном виде все, что мне рассказали. Сколько вам нужно времени?

Профессор взглянул на часы.

— К полудню успею, — сказал он, и добавил, кивнув на конвоиров: — если только мне не будут мешать.

— Не будут, — пообещал генерал.

Синицын уже выходил из камеры, когда Громов сказал:

— Товарищ генерал! — Тот обернулся.

— Коридор к плацдарму закрыт, верно? Иначе бы вы не стали говорить о психозе и галлюцинациях.

Генерал выразительно посмотрел на него и ответил:

— Пожалуйста, напишите отчет, товарищ профессор. Это очень важно.

Громов закончил отчет, как и обещал, до полудня, и передал его конвоиру. До ужина его не беспокоили, но ближе к вечеру объявился еще один желающий «побеседовать» с профессором. Разговор проходил в том же формате, в камере Громова, хотя тот предпочел бы прогуляться по «Лефортово» — просто из любопытства к знаменитому зданию. Этого визитера профессор не знал, и тот не стал представляться. Интересовало его главным образом то, что делал и говорил Джек Стоун, а также Форест. Громов довольно быстро раскусил нехитрую идею, к которой его подводили — а не были ли все случившееся провокацией англо-американской военщины с целью выявить сильные и слабые стороны нового советского танка — ИС3? Профессор решил, что все равно не сможет переубедить допрашивающего, поэтому просто отвечал на вопросы, как правило, кратко, чтобы не давать возможности развиться этой идее.

Ночь прошла без допросов, а равно утром от Синицына передали записку, в которой он благодарил за отчет и просил вкратце изложить суть совместной с американцами работы над удержанием плазмы. Вот с этого и надо было начинать, подумал Громов. Что ж, лучше поздно, чем никогда. А днем пришел конвоир распорядился приготовиться на выход с вещами. Профессора, проведя по длинным коридорам тюрьмы, вывели на площадку, где его уже ждал газик. Ехали недолго — и Громов не удивился, когда водитель затормозил у входа в здание на Лубянке. Снова та же процедуры, что и несколько дней назад — проверка документов, звонок дежурного начальству и вверх по лестнице — в самый главный кабинет, окнами выходящий на площадь.