Моё сводное наваждение (СИ) - Семёнова Наталья. Страница 18

— То есть я во всем виновата?! — дернувшись, восклицает она, уставившись на меня во все глаза. А в них застыли слезы и боль.

Мне реально жаль, что так вышло, но не плевать ли на это сборище тупых выскочек внизу? Какая ей разница, что о ней думают? Почему это ей так важно?

Или ее действительно привлекла смазливая морда Виталика?!

— О чем ты жалеешь больше всего? О том, что я тебя обманывал, или о том, что за перепиской стоял не Виталий? Хотела с ним пойти на свидание?

— Не хотела! Но и обижать его еще сильней у меня желания не было! То есть, не его... Ты! — вдруг подскакивает она на ноги. — Уходи, Мирон! Убирайся из моей комнаты! Я ведь уже могу называть ее своей? Проверку же прошла?

— Значит, — поднимаюсь и я следом, — хотела выбрать меня? Тогда к чему эта истерика?

— Вот! Ты эгоист, Мирон, — гневно сужаются ее глаза. — Думаешь только о себе! Тебе было плевать на то, что почувствую я, когда обо всем узнаю. Плевать на то, как я буду справляться с правдой!

— Люб, — обхватываю я ее плечи пальцами. — Не с чем справляться. Никакой катастрофы. Ты слишком близко к сердцу все принимаешь. А это всего лишь простая переписка!

— Не простая! — начинает она выкручиваться из моих рук, но через полминуты замирает и произносит твердо и зло: — Отпусти меня и уходи.

Не знаю, что за чувство вспыхивает в моей груди, когда я смотрю на ее горящие возмущением глаза и чуть приоткрытые губы. Такое уже было. Тогда, у оранжереи. И сейчас я не останавливаю себя. А просто беру и целую.

Губы мягкие. Нежные. А ее короткий испуганный вздох электризует буквально каждый мой нерв. Боюсь, что она может отстраниться, и тянусь пальцами к ее затылку, наконец соображая, что я творю!

Резко отстраняюсь, мгновение недоуменно смотрю на лицо фенека, на ее дрожащие ресницы, приоткрытые губы и, прежде чем она успевает открыть глаза, разжимаю пальцы на ее плечах.

— Прости, — хриплю я и, развернувшись, быстро покидаю ее комнату.

Словно в тумане иду в свою спальню, лишь возле двери сообразив, что мама уже давно пытается привлечь мое внимание, вышагивая следом за мной. Она что, черт, ждала меня у двери в комнату фенека? О чем вообще думает эта женщина? К чему этот цирк с вечеринкой? Реально считает Любу настолько глупой, чтобы она напивалась или принимала запрещенные препараты у себя дома, под носом отца?

— Мам, не сейчас, — устало говорю я ей и скрываюсь за дверью.

Но какая ей, впрочем, разница, что я не горю желанием ее выслушивать? Никакой. Она танком прет вслед за мной и пыхтит, как самый настоящий паровоз:

— Нет, Мирон, ты меня все же выслушаешь!

Я падаю лицом в кровать и махаю ей рукой, мол, давай — жги. По-другому от нее не избавиться.

— Что происходит, Мирон? Кажется, мы с тобой договорились, что эту девчонку нужно выжить из нашего дома! А что делаешь ты?! Держишь ее за ручку, милуешься с ней! Когда стоило воспользоваться шансом, который я предоставила, чтобы показать Андрею, что на самом деле представляет из себя его дочь!

— Ты выбрала до невозможности глупую союзницу, я тут ни при чем.

— Нет-нет, Марина как раз все делает верно! Потому я и спрашиваю у тебя: что делаешь ты? Она тебя охмурила, так? Ты позарился на ее милое личико и фальшивую невинность? Это с тобой происходит? А я говорила, что именно такие, как она, запудривают тебе мозг и впоследствии вьют из тебя веревки! Господи, Мирон, скажи, что я ошибаюсь! Скажи, что ты в нее не влюблен! Это же ужасно!

— Не говорю чушь! — чувствую я, как в груди начинает бушевать злость. — Естественно, я ни в кого не влюблен. Я в принципе не знаю, что такое любовь. У меня ведь даже родительского примера перед глазами не было.

— Хорошо, — мгновенно успокаивается мама, словно специально игнорируя мое замечание. — Уверена, я бы сошла с ума, если бы... Ну да ладно. Просто... Просто пообещай мне, что будешь вести себя с ней осторожней. Она оказалась куда хитрей, чем я думала изначально. Ох, даже представить боюсь такую девушку рядом с тобой, боже упаси. Значит, говоришь, у тебя есть свой план? Не поделишься?

— Нет. И если у тебя все, то я хочу остаться один. Над планом надо подумать, — горько усмехаюсь я в конце.

Мама сужает глаза и смотрит на меня долгим взглядом, но наконец выдыхает:

— Плохо, конечно, что все мои старания кончились безрезультатно... Впрочем, я доверяю тебе, сын. Не подведи меня. Да ты и сам, я уверена, не хочешь оказаться в нищете. А именно этим нам грозит ее появление. Не забывай, пожалуйста.

Так ты сама и не дашь, — усмехаюсь я мысленно, показывая ей большой палец. Мама уходит, а я мысленно возвращаюсь к поцелую с фенеком. Что, черт, на меня нашло? Понятное дело, что она и правда милая, но я даже не задумывался ни разу, что наши отношения могут перейти на уровень физических желаний. То есть я никогда не целовал девчонку, если не думал о продолжении. Тогда что произошло несколько минут назад?

Черт, и этот мой трусливый побег... Что за хрень со мной творится?

Но поразмышлять как следует мне мешает очередной визитер. Черт, кто-то повесил на мою дверь табличку с надписью «День открытых дверей»? Андрей останавливается у двери, в которую перед этим аккуратно постучал, и смотрит на меня серьезным взглядом. Сажусь, мгновенно соображая, что разговор будет не из серии «хочешь, я расскажу тебе анекдот?», и готовлюсь выслушивать о том, какой я неблагодарный пасынок. Потому что других причин для столь сосредоточенного лица Андрея, кроме той, что на меня пожаловалась его дочь, мне на ум не приходит. Недолго она, однако, продержалась без жалоб.

Андрей закрывает дверь и проходит к компьютерному столу. Опирается на столешницу задницей и скрещивает руки на груди. Отводит взгляд и молчит секунду, а затем, наконец, выдыхает:

— Мирон. Я еще не сообщал твоей матери о том, что сегодня узнал, потому что сначала хотел поговорить с тобой. Твоего отца... Его выпускают по УДО. Знаю, мы с тобой не всегда ладим, но я очень надеюсь, что ты прислушаешься ко мне. Надеюсь на то, что за время его отсутствия ты повзрослел, а соответственно, и поумнел. Помни, что тебе уже восемнадцать лет — тот возраст, когда за преступления грозит реальный срок. А потому ограничь общение с отцом по максимуму. Знаю, что не общаться вообще не выйдет. Понимаю даже. Но мне также прекрасно известно, что ты хороший парень. Не загуби себе жизнь.

— Я тебя услышал, Андрей. Спасибо, что сообщил, — произношу я деревянным голосом.

Я боялся этого дня. Все эти чертовы пять лет. Потому что знал, что тринадцатилетний мальчишка, обожающий своего не совсем порядочного отца, все еще живет во мне.

Глава 13. Любовь

Меня поцеловал Мирон.

Мирон меня поцеловал...

Мирон. Поцеловал. Меня!

С ума сойти!

Вот уже третий день подряд реальность произошедшего не укладывается в моем сознании. Я хорошо запомнила жар его губ на своих, но он длился ужасно недолго... И вот тут я боюсь, что придумала поцелуй сама. Впрочем, последовавший за поцелуем побег Мирона — лишнее доказательство того, что все было наяву. Он мгновенно пожалел о своем поступке и, чтобы не объясняться, сбежал. Потому что — эгоист.

Ему в который раз было плевать на мои чувства.

Я перечитала все наши сообщения с тем осознанием, что их писал до невозможности лживый Мирон. Теперь я видела, как аккуратно он обходил мои вопросы, задавая свои. Выведывал обо мне. Да так осторожно, что не догадаешься о том, что им двигало, если не будешь об этом знать.

Какая же я глупая!

И как же мне обидно, что все было ложью...

Очень удачно, что Мирон все эти дни не пытается со мной заговорить, потому что я и сама не желаю с ним общаться. Вот только сердце каждый раз волнительно замирает, когда я вижу его или встречаюсь с ним глазами. Впрочем, я себя мгновенно одергиваю и заставляю вспоминать тот стыд, что испытала, когда выяснилась вся правда.

Кажется, Галина замечает, что мои отношения с ее сыном похолодели. Вчера за ужином она поинтересовалась, не поругались ли мы. Ситуацию спасает папа, заметив, что если мы и поругались, то сами со всем разберемся, тем более нам обоим есть о чем переживать, кроме этого. При этом он бросает странный взгляд на Мирона, на что тот недовольно кривится, но молчит. Зато я замечаю довольную ухмылку Галины. Догадываюсь, что о нашей дружбе она говорила не всерьез.