Моё сводное наваждение (СИ) - Семёнова Наталья. Страница 4
— Кстати. Что она из себя представляет?
— Хрен ее знает. То ли реально серая мышь, то ли делает вид. Еще не разобрался.
— Но разобраться планируешь? — с каким-то подтекстом давит он лыбу.
— Мой наивный братишка ею очарован. А я не хочу, чтобы она ему как-то навредила, если вознамерится.
— Так он и ее брат тоже. Или подавать дурной пример лишь твоя прерогатива? — ржет Савва.
— Заткнись.
С братом у нас отношения натянутые, но я люблю этого маленького засранца. Да, не подпускаю близко, часто прикалываюсь над ним, злю. Но ему и без меня хватает внимания отца и матери. Вот только если моя малявка-сестричка вздумает его как-то обидеть — она не жилец.
Блин, даже не верится, что она моя ровесница — такая крохотная, что жесть. А как она похожа на своего папаню... Разве что овал лица другой, да носик вздернут, как у лисички. Точно же, лиса. Маленькая, рыжая и хитрая плутовка. У них даже название особое есть, не помню какое. И ее глаза. Такие же насыщено-синие, как у Андрея, но их выражение... Смесь наивности, застенчивости и неуверенности в себе. И что-то еще. Притворство? Все та же хитрость? Хрен знает, но я обязательно разберусь.
Вскоре в зал подтягиваются остальные завсегдатаи, и мы с Саввой сворачиваем разговор в сторону других, привычных здесь тем. Рядом вновь оказывается Маринка, а Кристи, ее лучшая подружка, бросает на меня призывные взгляды. Они вообще любительницы посоревноваться за внимание парней. Как, впрочем, и остальные девчонки в нашей компании. И хрен знает, что ими движет. Желание заполучить статус девушки крутого парня? Или привязать к себе с перспективой на будущее? А может, просто сходят с ума от скуки за неимением более интересных занятий.
Вон, учили бы иностранные языки или занимались балетом, как некоторые вездесущие пианистки. И как у нее времени на все хватает? Получается, совсем не развлекается, не общается с друзьями? Есть ли вообще у нее друзья? Или все эти многочисленные занятия лишь прикрытие, чтобы тянуть деньги с Андрея, как думает моя мать?
— Слушай, Марин, как называются маленькие комнатные лисы, не знаешь?
— Эм... Тебе зачем?
— Неважно. Забудь.
— Фенек они называются, Мир, — подмигнув, подсказывает Савва и начинает ржать.
— Вы о чем, мальчики? — глупо улыбается Марина, хлопая своими наращенными ресницами.
Моя сестричка-фенек даже косметикой не пользуется, не то чтобы что-то себе нарастить... И при этом, должен признать, у нее вполне милая внешность. Не притворялась бы такой зажатой и скромной, утерла бы нос что Маринке, что Кристи с ее густыми и блестящими блондинистыми волосами. И опять — к чему бы мне об этом думать? По сути, мне было бы на нее плевать, вот только мать бесится, что она теперь живет с нами, и, естественно, хочет, чтобы я ее в этом поддержал. Был на ее стороне, как всегда. И я буду, чтобы позаботиться о брате и Андрее. Последний ввиду своих родительских чувств не сможет быть полностью объективным, чтобы понять, что его дурят. Меня же нашему фенеку не обмануть.
— Забей, Марин, — бросаю я и поднимаюсь: — Я домой. До встречи.
Я бы удивился, не застав мать в своей комнате, учитывая, что она весь день названивала мне на телефон.
Она беспокойно расхаживает у окна из стороны в сторону, но замирает и упирает руки в бока, стоит мне хлопнуть дверью за спиной.
— Ну? — требует она. — Теперь ты понимаешь, чем нам грозит переезд этой нахлебницы?
— Неужели перестанем кушать за ужином всевозможные сорта сыра? — притворно пугаюсь я, бросая ключи от машины на тумбочку. — Или придется пить вино на сто долларов дешевле? Мама, не пугай меня так, пожалуйста.
— Перстень паясничать! — чуть ли не визжит она, а затем вмиг успокаивается и говорит уже тише, тем тоном, каким обычно «продавливает» меня: — Мирон, наличие этой девчонки рядом в первую очередь ставит под угрозу твое собственное будущее. Как думаешь, кого Андрей предпочтет поставить во главе своей фирмы: тебя, неродного сына, или мужа родной дочери, которого она через пару лет обязательно притащит в наш дом?! А если на нее никто не поведется, что больше похоже на правду, не вздумает ли он отдать это выгодное местечко ей самой? Боже упаси! Но у нее же будет образование не хуже, чем у тебя!
— Спасибо, что запомнила, — хмыкаю я и падаю на кровать, закладывая руки за голову. — А ты случайно не допускала мысль, что я могу и сам всего добиться?
— Что за глупости? — фыркает она. — Тебе незачем ломать над этим голову! Вспомни своего отца. Ты же не хочешь закончить, как он? Не хочешь оказаться на улице? Жить в нищете? Чего-то добиваются только те, у кого уже что-то есть!
— Ага, — нехотя соглашаюсь я, вспоминая Савву. Смог бы он открыть свою фирму без финансовой помощи отца? Вряд ли.
— Нам нужно от нее избавиться! Достаточно было того, что ее мать, как комар, присосалась к кошельку Андрея. А теперь сама эта пигалица явилась к нам под нос, чтобы тянуть из него деньги уже напрямую. И, смотри-ка, строит из себя невинную овечку. Именно такие и обчищают тебя незаметно до нитки. Маленькая лживая стерва.
— И что ты предлагаешь? — без особого интереса спрашиваю я.
— Ее необходимо очернить в глазах Андрея. Показать, что ей нельзя доверять. Что родство с ней портит его репутацию в глазах друзей нашей семьи. И я уверена, что ты справишься с этой задачей. Верно, мой мальчик?
— Подставы? — ухмыляюсь я, даже не удивляясь кровожадности матери.
— Именно, — серьезно кивает она. — Сделай ее жизнь в этом доме невыносимой. Тогда, если Андрей не сообразит выгнать ее из дома, она сбежит сама, позволив нам всем дышать полной грудью.
— Я тебя услышал, мам.
— Замечательно, — улыбается она и направляется к двери. — Я очень на тебя надеюсь, Мирон.
— Ага.
Я закрываю глаза и устало провожу ладонью по лицу. Неужели мы с матерью оба пришли к выводу, что девчонка кривит душой? Или я так решил, потому что мама и до сегодняшнего дня капала мне на мозги о том, что в семейке фенека все как одна — лживые содержанки? Словно она сама не такая...
Вспоминаю лицо малявки, ее большие круглые глаза. Что-то в них таилось. Понять бы — что.
Сморю на время: одиннадцатый час.
Проверим, во сколько ты ложишься спать в субботний вечер, фенек?
Ее спальня на втором этаже, потому мне приходится спуститься со своего третьего. Дверь я открываю, не затрудняя себя постучать и даже не задумываясь, что может быть заперто. Я у себя дома. А она? Пожалуй, нет. Она гостья, как правильно заметила за обедом мать. Что бы ни думал по этому поводу ее отец, впрочем, как и она сама.
Спальня пуста, зато из ванной комнаты раздается шум воды. Я хмыкаю и прохожу к ее кровати, подхватываю с тумбочки телефон. Не запаролен — как недальновидно. Журнал звонков кишит входящими вызовами исключительно с номера ее мамы. Ни одного имени вроде «Машеньки» или «Коленьки». Не палится? Удаляет сразу, потому и телефон без пароля-блокировки?
И тут мое внимание привлекают разномастные листы бумаги, лежащие на покрывале аккуратной стопкой. Выхватываю один, нарушая порядок, и усмехаюсь. Стихи. Одна строчка написана аккуратным выверенным почерком, у другой — буквы разной величины и под каким-то наклоном, словно тот, кто их писал, куда-то спешил. Боялась упустить мысль?
Но кто бы мог подумать, да? Еще и поэтесса... Что же она не похвасталась очередным своим талантом за обедом?
Шум воды за дверью затихает, и я, отбросив лист, сажусь на кровать. Интересно, она выскочит из ванной обнаженной? Вот весело-то будет. Завизжит? Рассердится? Или позволит хорошенько ее рассмотреть? А может, поддерживая свою роль серой мышки, засмущается и спрячется обратно за дверь?
Когда она выходит закутанная с головы до ног в шелковую пижаму ядовито-розового цвета, я чувствую некоторую досаду и не сразу замечаю, как она замерла на месте столбиком. Жесть, как скучно.
— Значит, ты у нас скромница?
Глава 4. Любовь
После подробной экскурсии по дому я возвращаюсь в свою комнату. Кажется, мне начинает нравиться мой отец. Я ощущаю в нем чувство справедливости, мужскую харизму и желание заботиться о близких. Искреннее желание. А еще он обаятелен, и это качество у него словно врожденное, даже стараться не нужно. И его тонкий юмор... Он находит отклик в моем сердце.