Фокусник - Сувира Жан-Марк. Страница 1

Жан-Марк Сувира

Фокусник

Часть первая

1

Тюрьма Мулен-Изер

Ноябрь 2001 года

Погода установилась серая и дождливая. Местные знают, что теперь она продержится как минимум неделю. Но заключенным тюрьмы Мулен-Изер нет дела до ноябрьской сырости и слякоти. Летом и зимой они остаются за решеткой. Поэтому им, в сущности, от этого всего ни жарко ни холодно. Чего они хотят — так это выбраться отсюда поскорее. Живыми или мертвыми. Скорее живыми, чем мертвыми.

У ворот тюрьмы собралась толпа женщин. Сегодня день посещений. Они смиренно и терпеливо стоят на промозглом ветру. Молодые, старые, матери, жены, невесты, сестры — с пакетами, весьма тщательно досматриваемыми на входе. И всем им, конечно, не раз приходилось слышать эту магическую фразу: «Клянусь тебе, я не вернусь к прежнему».

Они пришли сюда ради еженедельного получасового свидания — правда, в нем может быть отказано, если их заключенный сидит в карцере. И все так же смиренно они вернутся сюда через неделю со своими пакетами.

А внутри тюрьмы начинается очередной день. По длинному коридору, наводящему уныние казенно-блеклым колером своих стен, когда-то, видимо, выкрашенных в более жизнерадостные тона, идут два заключенных; они толкают перед собой тележку, груженную постельным бельем. К этим двоим никто не пришел. Они не разговаривают, они равнодушны друг к другу. Тот, что поменьше ростом, бредет с совершенно отсутствующим выражением, словно лунатик. Однако это лишь видимость; на самом деле все его чувства напряжены, особенно зрение: он пристально разглядывает двух рабочих, в сопровождении охранника выполняющих в пятнадцати метрах впереди какой-то ремонт. Заключенный направляет тележку в их сторону, заметив на крышке ящика для инструментов отвертку и сразу решив ею завладеть. Он знает, как ее применить. Проходя мимо рабочих, он как бы случайно наклоняет тележку, и с нее сваливается кипа простыней; машинально, с отсутствующим видом он подбирает упавшее, а заодно и отвертку. Никто ничего не заметил, хотя все являлись непосредственными свидетелями происходившего. Теперь отвертка находится в груде простыней и полотенец. В прачечной она перекочует в рукав его рубашки, и тогда можно будет считать, что ему вполне удалось разыграть последний акт пребывания в тюрьме. Он выходит из прачечной и отправляется к остальным, на кухню.

Маленький человек, в числе прочих, работает на кухне, но он не готовит, а моет посуду, наводит чистоту, выдает заключенным завтрак, обед и ужин. Ножи для разделки мяса лежат в шкафу, запираемом на ключ. Они все пронумерованы, их возвращают в руки повару под бдительным взглядом надзирателя. Как только разделка заканчивается, охранник забирает ножи и кладет их в шкаф, под ключ. Маленький человек уже после первых дней пребывания в этом заведении перестал и думать об этих ножах, являющихся предметом вожделения всех заключенных. И вот благодаря счастливому стечению обстоятельств у него появилась отвертка.

В отличие от американских тюрем во французских нет столовых. Никаких бунтов, никакой шумихи, никаких предметов, пригодных для стука по столу. Тюрьмы перенаселены, и этой скученности вполне достаточно для сохранения постоянного напряжения. Прием пищи происходит в камерах. Человек десять заключенных трудятся у плиты, еще несколько человек развозят тарелки на тележках по камерам под присмотром надзирателя. И каждый раз в ожидании своей порции сидельцы, рискуя сорвать свои голосовые связки, оповещают о том, что им-де надоело жрать дерьмо. Это неотъемлемая часть ритуала.

Тюрьма — замкнутое пространство, где ежедневно творится невообразимое насилие: запугивания, драки, кражи, изнасилования, убийства, — обусловленное наличием или отсутствием наркотиков. Секс, наркотики — и никакого рок-н-ролла. Обладание ножом или каким-либо другим колюще-режущим предметом может довести до карцера, зато является некой гарантией выживания. Каждый решает для себя сам, стоит ли это карцера.

Прогулка. Маленький человек стоит во дворе, прислонившись к стене. Безучастно. Другие проходят мимо него так, словно его и нет. Они играют в футбол, бегают, орут, строят какие-то планы, обмениваются сим-картами для сотовых телефонов. Погруженный в свой собственный мир насилия, в хаос мыслей, он ничем не выдает беспокойства, царящего в его душе. Он хочет лишь одного — быть невидимым, серым, как стены тюрьмы, и безмолвным. В этом смысле он своего добился.

Обед завершен, на кухнях все вымыто и прибрано. Возвращение в камеры. Наконец-то он один. Он обретает покой на своих девяти квадратных метрах, хотя, ввиду перенаселенности тюрем, примерно такая площадь полагается шестерым. Он один из немногих заключенных, томящихся в своей камере в одиночку. Уж он-то знает, в чем причина, и именно она побуждает его к действию. Если все пойдет по плану, эта история скоро закончится. Он лежит на койке и ждет, когда надзиратель, завершающий обход, осмотрит камеры через глазки и вырубит свет. Во всех камерах, кроме его собственной, есть телевизор. Это не в наказание, он сам не захотел. Порой соседи всю ночь смотрят ящик, предпочитая программы, показывающие порнуху. От этого у них еще больше съезжает крыша, и потому для кое-кого остаток ночи превращается в сущую муку.

Он осторожно вынимает отвертку из рукава и принимается ее рассматривать и ощупывать. Это именно то, что ему нужно. Инструмент длиной около тридцати сантиметров, с плоским концом. Красная деревянная ручка — ему кажется, что она слишком большая и бросается в глаза. Он слезает с койки и начинает водить рукоятью по цементному полу, используя его как рашпиль. Работает медленно, стараясь как можно меньше шуметь, обрабатывая рукоятку. Подлаживается под ночные звуки, дабы никто не услышал производимой им возни. Ему не впервой превращать отвертку в грозное оружие. Он уже представляет себе, что будет делать дальше, и от этого его лоб покрывается испариной, пот щиплет ему глаза. Их приходится вытирать тыльной стороной ладони, замирая и прислушиваясь. Ему никак нельзя попадаться. Он сметает пыль с пола, засовывает отвертку в металлическую ножку своей койки и ложится. Нервы его натянуты, он на пределе, но внешне это никак не проявляется — разве что кулаки плотно сжаты. Заснет он только на рассвете, и звуки тюрьмы, стоны и рыдания, уже не отвлекающие его внимания, ему не помешают. Все ближайшее время он будет торопливо возвращаться в свою камеру, чтобы ночью заниматься отверткой.

Спустя неделю он опытным взглядом рассматривает результат своего труда: наконец отвертка превратилась в грозное оружие. Красная краска сошла с деревянной ручки, и та значительно уменьшилась, теперь ее было легко держать в руке. Он несколько раз взмахивает инструментом, с поразительным проворством, лицо его при этом остается бесстрастным. Самые заметные перемены произошли с наконечником отвертки, ставшим после заточки о цемент острым лезвием. Он проводит по оружию пальцами, трогает острие, обретая уверенность в том, что этой отверткой можно нанести противнику серьезные увечья. Остается только ждать. Спокойно, терпеливо. Отвертку он каждый день будет носить в рукаве или на бедре, под брюками. У него в запасе не более полутора месяцев для того, чтобы привести свой план в исполнение. Он воспользуется для этого первым же случаем.

Декабрь 2001 года

Кухня. После обеда заключенные моют посуду и занимаются уборкой. По радио оглушительно звучит музыка, передаваемая какой-то популярной радиостанцией; время от времени ее прерывают рекламные объявления. То и дело входит надзиратель и убавляет громкость приемника, но через несколько минут какофония возобновляется.

— Эй, парни, вы задолбали своим дебильным рэпом. Если кто-нибудь еще раз сделает громче — я заберу приемник. Неужели так уж необходимо врубать его на полную мощность?