Боюсь тебя любить (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна". Страница 35
– Девушка, это военный госпиталь. Здесь все есть!
Врач смеряет меня взглядом, кивает Серому и уходит.
Опускаюсь на стул, до сих пор чувствуя дрожь в коленях. Когда брат сказал мне, что Ваня жив, у меня словно открылось второе дыхание.
С души свалился настолько неподъемный груз… но тело еще не отошло. Я мучаюсь побочкой своих страхов.
– Ты как?
Ладонь Серёжи ложится на мое плечо.
– Нормально. Пить хочется.
– Принесу тебе воды.
– Спасибо, – улыбаюсь краешком губ, нет, выдавливаю из себя эту неловкую эмоцию.
Как только Серёжа уходит, становится неуютно. Так страшно, а что, если Ваня не придет в себя?!
– Явилась? – скрипучий и такой озлобленный голос Веры Антоновны врывается в мое сознание ураганом.
Поджимаю пальчики на ногах и никак не могу поднять голову. Взглянуть ей в глаза. Стыдно.
– Это ты! Ты во всем виновата! – она кричит так громко, что хочется закрыть уши ладонями, спрятаться. – Если б только тебя не было в его жизни… Ты все испортила. Дрянь!
Она продолжает оскорблять меня, переходя на куда более крепкие слова.
Выпрямляюсь и, как только я это делаю, получаю хлесткую пощечину. Она бьет наотмашь.
Прикладываю ладонь к щеке, чувствуя во рту привкус крови.
– Пошла отсюда вон. Слышишь меня! Пошла вон.
Серёга, вернувшийся с бутылкой минералки, оттаскивает меня в сторону.
– Что, за сестру заступаешься? А что она натворила, видел? Сколько у входа журналюг? Они все здесь по ее душу! Весь этот цирк из-за нее. И внук мой в коме тоже из-за нее.
– Выбирайте слова, – брат цедит сквозь зубы.
– Не надо, Серёжа, – крепко сжимаю его руку, – не надо. Она права. Я пойду умоюсь, – шепчу и бреду по коридору.
Долго смотрю на себя в зеркало. Убираю отросшие почти до плеч волосы наверх, закручиваю их в тугой узел и ополаскиваю лицо ледяной водой.
Вот бы помогло… умылся – и стало легче. Но не станет. Никогда уже не станет. Атмосфера здесь накаляется с каждой прожитой секундой.
Ванина бабушка права – это я во всем виновата.
Я настолько была увлечена собой и своей карьерой, что не замечала происходящего вокруг. Быть может, говори мы чаще о том, чем он занимается, Ваня бы остался. Не поддался на авантюру, не получил это ранение… если бы…
Это если бы – причина тысячи трагедий и войн.
Ах, если бы…
На город опускается ночь. Обнимаю свои плечи и смотрю в окно.
Не знаю, как тут оказалась пресса, но они откуда-то прознали о том, что случилось. Такая сенсация. Всегда думали – я одиночка, а теперь оказалось, что у меня не просто есть молодой человек, а он еще и в коме лежит.
Какая прекрасная почва для сплетен и желтых статей.
– Ты как?
Серёга подкрадывается бесшумно.
– Нормально… нет, я ужасно.
– Поехали, отвезу тебя в отель.
– Нет. Я останусь здесь.
– Тат…
– Серёж, езжай. Тебе нужно отдохнуть, у нас всех был сложный день.
– Если что, звони.
– Позвоню…
Смотрю на Серёгину спину и, резко развернувшись, срываюсь в палату. Вере Антоновне вкололи успокоительного, и теперь она спит где-то у медсестер.
Значит, у меня есть немного времени, чтобы побыть с ним наедине.
Плотно закрываю за собой дверь и включаю лампу над кроватью.
У него такое уставшее лицо, и эти трубки, кислородная маска…
– Все будет хорошо, – касаюсь Ваниного плеча, – слышишь? Все будет хорошо.
Только не плакать. Говорят, люди в коме впитывают в себя эмоции окружающих, а ему сейчас нужны только положительные…
Не понимаю, как я могла с ним так поступить? Что со мной?
В кого я превращаюсь?
Закрываю глаза. Темнота – настоящая спасительница. Она делает нашу боль не такой острой. Можно обмануть себя и представить, что ничего этого нет. Дать организму передышку на пару минут.
– Я люблю тебя, я очень тебя люблю, – чуть сжимаю Ванины пальцы, и приборы, что подключены к его телу, начинают пищать.
В палату почти сразу врывается медсестра.
Меня выгоняют в коридор. Собирают какой-то очередной консилиум. Они говорят, говорят, но ничего не объясняют.
– Что с ним? – кричу в открытую дверь, но не привлекаю к себе и капли внимания.
В голове такой дикий шум. Едкий писк, продирающийся в глубины моего сознания.
Я так четко вижу его лицо. В тот день, когда побоялась выйти из машины. Сидела и как полная дура смотрела на его удаляющуюся фигуру. Он же меня ждал. А я…
Обхватываю горло ладонями, сгибаясь пополам. Мне нечем дышать.
– Как вы?
Медсестра помогает выпрямиться, сует под нос вату с нашатырем, заглядывая в глаза.
– Нормально. Все хорошо, не беспокойтесь. Что с ним?
– Такое бывает. Он же живой. Возможно, среагировал на ваш приход.
– Он меня слышит?
– Этого нельзя утверждать точно. Кто вам разрешил войти в палату?
– Мне нужно идти, – упираюсь ладонью в стену, – простите.
Я трусливо сбегаю из больницы. Закутываюсь в пальто, намотав на голову платок, и какое-то время отсиживаюсь на лавочке неподалеку.
– Он должен прийти в себя. Должен, – говорю в пустоту. Вокруг ни души.
Почему-то впервые за последнее время вспоминаю о маме. Если бы она только была рядом, то обязательно бы поддержала. Мне всегда так ее не хватало.
Не могу… я не могу потерять его. Просто не имею права!
52
Мне кажется, я уже насквозь пропиталась запахом больницы.
Прошло десять дней, но Ванино состояние остается прежним. Врачи говорят, что это слишком мало, что я многого хочу.
Но разве это не нормально? Хотеть видеть его здоровым?
Серёжа улетел еще четыре дня назад. Мы остались здесь вдвоем с бабой Верой, но она всячески пытается оградить от меня Ваню. И я ей это позволяю. Она прекрасно удобряет во мне чувство вины своими едкими фразами.
– И чего села? Лучше бы пожрать сходила, доска доской же. Одни круги под глазами, за версту светятся.
– Спасибо за заботу, – делаю глоток минералки.
– Злишься?
– Нет. Жалею о том…
– А толку? От твоих соплей лучше никому не станет.
Не могу не согласиться. Возможно, Вера Антоновна сказала бы что-то еще, но у меня, к счастью, очень вовремя звонит телефон.
– Костя, привет.
– Привет. Когда ты возвращаешься?
– Я не знаю…
– Что значит ты не знаешь? У нас уже мини-тур спланирован, ты что, забыла? Десять городов.
– Я помню, просто ситуация сейчас… Ваня до сих пор не пришел в себя и…
– И? От того, что ты будешь там сидеть, ничего не изменится. У нас все горит. Ты готова выкинуть на ветер миллионы?
– Да, я готова…
– Что за чушь? Соберись и возьми себя в руки. Тебе нужно работать. Как только он придет в себя, тебе сообщат. А сейчас ты нужна мне в Москве!
– Костя, я не…
– Никаких нет! Слышишь меня? Чтобы завтра же была здесь. У тебя контракт, если ты помнишь, и по его условиям последнее слово остается за мной!
Сбрасываю вызов. Засовываю телефон в сумку, выключив перед этим звук.
– Что, долг зовет?
– Неважно. Я никуда не полечу.
– Не спеши с утверждениями.
– Доброе утро.
Поворачиваю голову на голос.
– Анечка, доброе, – Вера Антоновна расплывается в улыбке.
Анна – одна из медсестер. Стоит в дверном проеме в идеально выглаженном белом халате. Молодая, даже симпатичная. Она прикреплена к палате Токмана. Вся такая приветливая, за одну минуту покорившая сердце бабы Веры. Они часами треплются о какой-то ерунде.
– Наталья, может, вам капельницу поставить? Очень плохо выглядите.
Выгибаю бровь от этого прикрытого заботой хамства.
– Я больше по кровушке, – язвлю и чуть резче, чем хотела, поднимаюсь со стула.
Как только ее вижу, тошно становится.
И как я улечу? Когда Ваня откроет глаза, рядом должна быть я, а не какая-то медсестра.
И вообще, она мне не нравится. Зачем ей дружить с Верой Антоновной? Это входит в ее рабочие обязанности? Вряд ли. Пришла, посмотрела аппаратуру, поставила капельницу и свалила. Так нет ведь, она будет еще десять раз на дню заглядывать по поводу и без.