Дорогое удовольствие (СИ) - Никандрова Татьяна Юрьевна. Страница 38

– Что с тобой? – Антон приподнимает голову, и его вопросительный взгляд касается моего лица.

– В смысле? – непонимающе уточняю я.

– Ты какая-то напряженная и… Чересчур горячая. У тебя нет температуры?

– Нет-нет, все в порядке, продолжай, – мотаю головой я.

Отчего-то отказывать Пеплову в сексе по причине плохого самочувствия кажется мне совершенно неприемлемым. Сколько анекдотов ходит про женщин, у которых «болит голова» и чьи мужчины из-за этого ходят налево. Не хочу быть одной из них. Раз у Антона есть желание, я должна его удовлетворить.

Ничего не ответив, парень вновь возвращается к ласкам, а я отчаянно пытаюсь игнорировать распирающую боль в висках, которая, по ощущениям, становится все сильнее и сильнее. Когда Антон ловким движением вздергивает мои бедра, пристраиваясь сзади, из меня вырывается тихий, но вполне различимый скулеж. Не то чтобы мне неприятны его прикосновения, просто секс в позе «догги стайл» я явно не осилю. Да и без одеяла стало как-то совсем зябко…

– Так, понятно, – Пеплов отстраняется от меня и спрыгивает с кровати, возвращая приспущенные боксеры на прежнее место.

Ну вот! Только что в нем горела страсть, а я своими долбанными скрипами все испортила!

– Ты куда? – злясь на себя за собственную слабость, вопрошаю я.

– Одевайся, отвезу тебя домой. Врача вызовешь.

– Но…

– Камила, я же вижу, что тебе плохо. Зачем ты пытаешься изобразить возбуждение, когда его нет? – он строго смотрит на меня.

– Мне просто не хотелось тебя разочаровывать… – тихо отзываюсь я, кутаясь в одеяло.

– Что за бред? – Пеплов закатывает глаза. – Ты же не сучка во время течки, чтобы все время быть мокрой. Не хотеть секса во время болезни – это нормально. Ненормально – заставлять себя его хотеть. Личные границы, помнишь?

– Помню, – киваю я. – Просто мне как-то привычней в первую очередь думать о тебе…

– От дурных привычек надо избавляться, – жестко заявляет Антон. – На первом месте у человека должно быть собственное «я», Камила.

– Но, – прерываюсь на кашель, – разве это не эгоизм?

– А кто сказал, что эгоизм – это плохо? – парень с любопытством изгибает бровь.

– Мама, бабушка, учителя в школе, – немного помедлив, говорю я.

– И кто из них был счастливым человеком? – он слегка щурит глаза.

Повисает тишина. Непонятная. Странная. И порождающая еще больше вопросов.

– Ты считаешь, что счастливы только эгоисты? – пребывая в замешательстве, интересуюсь я.

– Я считаю, о личном счастье не может быть и речи, если ты постоянно переживаешь о чужом мнении и пытаешься всем угодить, – спокойно произносит Антон.

Глава 34

За всю неделю, которую я провела на больничном, Пеплов ни разу меня не навестил. Нет, я все понимаю, он жутко занятой человек, да и риск заразиться от гриппующей любовницы довольно велик… Но все же мне было бы так приятно, если б он заскочил хотя бы на полчаса. Просто узнать, как дела, рассказать новости и выпить чаю.

Наверное, когда люди состоят в настоящих отношениях, именно так все и складывается. Мужчина приезжает к тебе вечером после работы с банкой горячего куриного бульона, ласково гладит по волосам, развлекает разговорами и подсовывает бумажные платочки каждый раз, когда ты чихаешь. Если честно, в общении с Пепловым мне очень не хватает этой простой, не связанной с сексом нежности. С ним я чувствую себя желанной, но не любимой. А в этих понятиях заключена огромная разница.

К любимой женщине Антон бы, несомненно, приехал. Любимой женщине он бы звонил не через, а каждый день. Любимую женщину он бы водил в кино, рестораны и другие общественные места. Любимую женщину он бы называл как-то иначе, чем просто по имени. А еще с любимой женщиной он бы непременно говорил о чувствах.

Интересно, Антон когда-нибудь был влюблен? Состоял ли в длительных отношениях? Грезил ли о девушке, которая была ему недоступна?

Кажется, эти вопросы навсегда останутся без ответа, потому что за несколько месяцев общения мы с Пепловым так и не сдвинулись с мертвой точки, в которой существует негласный запрет на обсуждение личных тем. Время идет, а мы не меняемся: все такие же страстные любовники и такие же чужие друг другу люди.

Первым делом после больничного я несусь на кафедру математического анализа, чтобы найти Москвина и договориться с ним о написании контрольной, которую я ввиду болезни пропустила. Без баллов за эту работу мне не получить допуска к экзамену.

Нелюбимый преподаватель, который мне уже в кошмарах снится, сидит за своим столом, который расположен в дальнем углу кафедры, и с видом натурального педанта возится с какими-то бумажками.

– Арсений Харитонович, здравствуйте! – собравшись с духом, говорю я. – Я насчет контрольной по неопределенным интегралам. Когда можно будет ее написать?

Мужчина вскидывает глаза, и его неприязненный взгляд, направленный поверх очков, останавливается на мне.

– Никогда. Эта контрольная работа состоялась на минувшей неделе. Я уже выставил вам за нее ноль баллов.

От возмущения я путаюсь в собственных мыслях, но, к счастью, недолго. Как-никак правда на моей стороне, и я не должна об этом забывать.

– Я была на больничном, поэтому не смогла написать ее вместе со всеми, – стараясь держаться уверенно, говорю я. – У меня и справка есть.

Запускаю руку в сумку, чтобы извлечь наружу доказательство легитимности своего пропуска, но Москвин жестом меня останавливает:

– Не утруждайтесь, я прекрасно знаю, как именно делаются эти справки. Вам бы лучше подумать над тем, чем заняться после отчисления. Вряд ли вы получите допуск к моему экзамену. А если и получите, то вряд ли сдадите.

В его голосе звучит такая неприкрытая издевка, что я застываю в полнейшей растерянности. Раньше он так нагло со мной никогда не разговаривал. Что же так повлияло на его манеры? То, что близится конец семестра? Или то, что прямо сейчас в его кабинете мы совершенно одни?

– Если я хорошо напишу эту контрольную, то доберу баллы для допуска к экзамену, – севшим голосом протестую я. – Вы не имеете права лишать меня этой возможности. Меня не было в институте из-за болезни, и справка это подтверждает.

– Вы можете сколько угодно кичиться своими правами, но с вашей успеваемостью учебную программу вам, увы, не потянуть, – упиваясь своей властью, улыбается он.

– У меня хорошая успеваемость! – взрываюсь я. – По всем предметам, кроме вашего!

– Математический анализ – сложная дисциплина, – жмет плечами он. – А сейчас извините, мне нужно готовиться к семинару.

Он переводит взгляд обратно на бумажки, лежащие перед ним, и, кажется, напрочь теряет ко мне интерес.

Что же Москвину от меня нужно? Ведь очевидно же, что его поведение выходит далеко за рамки обыкновенной преподавательской щепетильности. Не будь он таким старым, я бы решила, что он вынуждает меня к интиму. Но, учитывая его возраст, это предположение кажется несколько странным. Ему ведь, наверное, уже за шестьдесят… Вряд таких стариков интересует секс.

– Я буду жаловаться в деканат, – так и не поняв причин его предвзятого отношения, цежу я. – Не знаю, почему вы хотите меня уничтожить, но просто так я не сдамся!

– Отлично, – его сморщенные губы трогает улыбка. – Ваше слово против моего.

Сверкнув гневным взглядом, я разворачиваюсь на каблуках и шествую к двери, которой не забываю громко хлопнуть напоследок. Я изо всех сил пытаюсь скрыть, как глубоко меня задевает вся эта ситуация. И хоть я понимаю, что Арсений Харитонович в корне не прав, доказать это другим будет совсем нелегкой задачей. Он – кандидат физико-математических наук, профессор, заведующий кафедрой и просто влиятельный преподаватель, в то время как я – лишь студентка с претензиями. Кому из нас поверят?

Даже если в итоге мне удастся добиться правды, то путь этот будет непростым. Очень непростым.

Глава 35

На работу, само собой, прихожу без настроения. Даже дежурная улыбка, которой я по долгу службы одариваю незнакомых мне посетителей, сегодня получается особенно вымученной и неестественной. Крайне сложно притворяться довольной, когда твоя жизнь трещит по швам: любимый мужчина предлежит тебе лишь наполовину, а ненавистный преподаватель делает все, чтобы вытурить тебя из института.