Техник - ас (СИ) - Панов Евгений Николаевич. Страница 36

— Все так и скажут, что ради пайка,— вздохнула Света.

— Да плевать, кто что скажет,— вскрикнул я, но сразу замолк. Девочка тревожно завозилась под одеялком,— Плевать, кто что скажет,— уже вполголоса продолжил я,— Ты о ребёнке думай, а не о том, что другие говорят. Умные поймут, а на дураков не надо обращать внимания.

— Я подумаю,— произнесла Светлана глядя на огонь,— Ты только меня не торопи. Дай мне немного времени.

Так мы просидели ещё почти час, рассказывая друг другу о себе, когда Катюшка вдруг начала плакать. Светлана метнулась к дочери, но я опередил её и взял малышку на руки. Боже, какая же она худенькая и лёгкая как пушинка. Девочка открыла сонные глазки и, счастливо улыбнувшись, чуть слышно произнесла; -Папа...

Я нежно прижал её к себе и прошептал ей на ушко; — Спи котёнок мой родной, папа рядышком с тобой. Папа всегда будет рядом,— вот точно так же я любил своих дочек там, в оставленном мной прошлом-будущем. И точно такие же слова шептал им на ушко, а сейчас я испытываю к Катюшке точно такие же чувства.

Уложив девочку спать, просидели со Светланой за разговорами ещё пару часов, пока она не начала откровенно клевать носом. Отправил её спать, а сам ещё долго сидел, время от времени подбрасывая в печку дрова и пытаясь разобраться в своих мыслях. Уже ближе к утру забылся в полудрёме, сидя на табурете и прислонившись плечом к шкафу. Очнулся от того, что просто замёрз. Дрова в буржуйке давно прогорели и в промёрзшей комнате вновь похолодало. Что интересно, так это то, что на меня был накинут мой полушубок. Видимо Света просыпалась и укрыла меня им.

Была ли она когда-нибуть счастлива, вот так, по-настоящему? Пожалуй что нет. Во всяком случае Света такого не помнила. Было какое-то ощущение счастья, когда родилась Катенька, но и оно было смазано гибелью Степана, отца девочки.

Своих родителей она помнила очень смутно. Нежную, любящую маму и сильного и доброго отца. Они умерли от тифа, когда Свете только-только исполнилось пять лет. Её взяла к себе двоюрная сестра отца, тётка Глафира. Да и не взяла бы, но тут сработал принцип "а что люди скажут". Муж тётки Глафиры, Николай Тимофеевич, был начальником ОРСа и они очень боялись, что о них могут плохо подумать. И началась жизнь маленькой девочки в качестве обслуги у богатых родственников. Ей приходилось убираться в большом доме, мыть посуду, стирать, готовить еду. На то, чтобы поиграть или почитать и порисовать уже не оставалось ни сил ни времени. Когда муж тётки Глафиры, низенький с лоснящимися от жира щеками, приходил, как он говорил, со службы, она была обязана снимать с него сапоги, надевать ему на ноги тапочки, подавать газету, а потом бежать и начищать до зеркального блеска его обувь. И попробуй что-то сделать не так; замоченный прут у тётки всегда был на готове и била она им очень болюче. Правда делала это так, чтобы со стороны следов не было видно. Изредка тётка наряжала её и выводила на прогулку. При этом всем встреченным знакомым со слезой в голосе рассказывала, как же ей тяжело воспитывать сиротку, но не бросишь же родную кровиночку. Вот и приходится ей, всей такой несчастной, воспитывать и содержать девочку, раз уж своих детей нет. А кровиночка в это время прятала за спиной руку, на которой из-под рукава платья был виден свежий багровый след от прута.

В школу Света пошла с огромной радостью. Ведь это был отдых от постоянной работы по дому, от тёткиных тычков и затрещин. Ох, как не хотела отпускать её тётка Глафира учиться, но, опять-таки, разговоры пошли, почему это их племянница в школу не ходит.

— Ой, да она же совсем глупая,— всплеснув руками говорила тётка,— Вся в родителей своих непутёвых. Ничего не может запомнить, так чего уж позориться то.

Но всё же пришлось отправлять девочку в школу, перед этим строго настрого предупредив её, чтобы не болтала лишнего, иначе мигом в детском доме окажется. Детского дома Света боялась и поэтому помалкивала. Учиться ей нравилось. Она впитывала знания как губка, стараясь при любом удобном случае задержаться в школе подольше. Здесь у неё наконец-то появились подруги, учителя нахваливали её. Но рано или поздно приходилось возвращаться в дом к тётке, где её ждала работа. Уроки она учила поздно ночью, спала пару часов, рано утром вскакивала, готовила завтрак, накрывала на стол и бежала на учёбу.

Когда Света немного повзрослела и начала округливаться в нужных местах, Николай Тимофеевич начал посматривать на неё каким-то новым взглядом. При этом его поросячьи глазки становились масляными, а вскоре он начал откровенно приставать к ней, время от времени зажимая в тёмном чулане. Она лишь крепко зажмуривала глаза и до крови прикусывала губу, пока тётки муж елозил своими потными ладонями у неё под кофточкой, при этом пыхтя как паровоз. Потом он вздрагивал, резко выдыхал и весь как-то даже сдувался. Вытирая пот со своей лысины и с шеи он в очередной раз предупреждал Свету, чтобы помалкивала и уходил по своим делам, а она беззвучно плакала, уткнувшись лицом в тоненькую подушку в своём чуланчике, в котором жила.

Едва ей исполнилось 16 лет, она тайком забрала из тёткиного комода справку от школы, об окончании семи классов, метрику о рождении, вытащила из своего тайничка с большим трудом скопленные 60 рублей и, пока никого не было дома, бегом побежала на вокзал, чтобы сесть в первый же попавшийся поезд. Оставаться было уже просто невмоготу. Приставания тёткиного мужа становились всё более и более настойчивыми и откровенными.

Первым оказался поезд на Ленинград. Здесь, в городе на Неве, ей сразу повезло. Она смогла устроиться на завод ученицей штамповщика и получить койку в общежитии. Работа была тяжёлая, но ей она была в радость. Через год она познакомилась со Степаном, а ещё через пол года они поженились. Любила ли она его? На это Света так сразу и не ответила бы. В то время она больше руководствовалась поговоркой "стерпится-слюбится". От завода им, как передовикам производства, выделили квартиру и жизнь потихоньку начала налаживаться. Вскоре Света узнала, что беременна. Было и страшно и радостно одновременно. Молодые с нетерпение ждали появления своего первенца, когда случилась та авария. Степан, спасая людей, погиб. Она вновь начала скатываться в отчаяние, но помогли добрые люди, не дали пропасть. Квартиру оставили за ней, помогли устроиться на курсы машинисток и перевели на работу в машинописное бюро.

Родившаяся дочка стала той маленькой искоркой счастья, которая поддерживала её. Чтобы быть подольше с дочкой, Светлана перешла на работу в жилуправление рядом с домом. И, казалось бы, жизнь опять начала налаживаться, когда грянула проклятая война.

Немцы быстро подошли к Ленинграду и окружили город. Бомбёжки, обстрелы, пожары и разрушенные дома. Но не это было самым страшным. Страшнее оказался голод, который разразился в городе. В сентябре немцам удалось разбомбить Бадаевские склады. Густой столб дыма от пожара было видно из всех концов города. Вскоре на рынке начали продавать землю, пропитанную расплавившимся сахаром. Верхний, наиболее "просахаренный", слой считался лакомством и стоил дорого. Но скольким эта земля спасла жизнь.

Тяжелее всего стало в ноябре-декабре. Нормы выдачи продуктов урезали. Люди от голода падали замертво прямо на улице. Просто чудо, что им с Катенькой удалось выжить. Однажды в декабре соседи угостили их с дочкой парой крошечных котлет. Кате котлетка очень понравилась и Света отдала ей половину своей. Может быть когда-нибуть она расскажет дочери, что эти самые вкуснющие котлеты были приготовлены соседями из их красавца кота, доброго пушистого рыжего мурлыки, от которого девочка была в полном восторге. Соседи умерли один за другим сразу после Нового года.

А вчера ей на работе выделили дрова и это было как нельзя кстати. Они с Катей уже начали топить свою страшно дымящую буржуйку разбитыми табуретками. Вязанка дров получилась большая и Света с трудом тащила её за собой. Катюшка молча шла рядом, держась рукой за верёвочку. Почти у самого дома голова сильно закружилась и Света не удержалась на ногах. Встать она уже не смогла и сидела и беззвучно плакала, жалея себя и дочку. Смерть стояла уже у них за плечами, когда из-за сугроба, беззлобно переговариваясь, вышли двое военных. Они помогли ей подняться и тут Катюшка вдруг обхватила одного из них,за шею и громко произнесла;— Папка... Папочка...,— И это та самая Катюшка, которая не подпускала к матери ни кого из мужчин.