Я люблю! (СИ) - Летняя Анна. Страница 9

В нашей библиотеке она была не одна, и тут подловить меня не выйдет. Хотя, за годы нашего сосуществования они приняли меня такой, какая я есть. Со всеми моими громадными тараканами.

— Вот как. И что, в их сказках все так хитрят? — передав поводья конюху, папа понес меня в сторону дома. — В моем детстве у меня было три книги, и сказок других стран я не читал. Но теперь думаю заполнить этот пробел в моей биографии.

— Только те, кто желает спать на мягком и вкушать изысканные яства. И это цитата, а не моя выдумка. Вот я и подумала, а почему, собственно, мы так не поступаем? Я понимаю, что вы у меня самые лучшие, но мы можем стать еще выше в глазах окружающих. Не богатством, а добротой и благородством. Про уступку в цене для советника я просто так сказала. Ты не думай, я не корыстная и не жадная. И если подумать, то жеребят можно будет дарить тем семьям, кто благороден, честен, но, увы, не так богат, как мы. Им будет приятно, а для нас подобный подарок на день имени наследника не накладен.

— Боюсь, тогда тебя быстро завалят предложениями от возможных женихов. А мы не готовы отпускать нашу предприимчивую малышку в другую семью! — полу шутя ответил папа, но в его глазах был страх.

— Так и я уходить не планирую. Пусть все, кто пожелают породниться, готовятся приходить в наши земли. Я наследница, а значит, и род продолжу только наш. Вот еще что удумали. Я не собираюсь менять родовое имя. Я буду, как мама!

— При таком условии ряды женихов сократятся вдвое, — задумчиво ответил отец, нахмурив свои шикарные черные брови. — Благородные господа желают продолжить свое имя. В большинстве своем.

— Вот! А на остальных я найду еще десяток-другой условий, и в конце останутся только те, кому буду нужна я сама. С такими я уже буду знакомиться лично, но не сейчас, а лет так через шестьдесят, — с улыбкой заверила родителя.

В мои планы сейчас не входило общение с женихами. Меня должны полюбить настоящей, а не малышкой, которую хочется погладить по голове и дать печеньку.

— А не поздно? Обычно первых женихов объявляют в шестьдесят лет или семьдесят. Почти девяносто лет — слишком зрелый возраст для леди. Общество будет теряться в догадках.

— Судя по тому, что первую огненную ступень получали «мальчики» сто двадцати лет, то это еще рано! Моими я назову тех мужчин, которые чего-нибудь добьются сами. Остальные могут проходить мимо. Простые титулованные лентяи в моем доме приветствоваться не будут.

— Ох и хитрая же ты, дочка, — рассмеялся отец и тут же взял себя в руки, свел брови, изобразил строгое выражение лица. — Но твоя речь оставляет желать лучшего. Леди должна помнить, как и с кем нужно говорить.

— Мама уже сделала мне замечание, — я тяжко вздохнула, припомнив часовую лекцию о моих недопустимых словесных оборотах. — Теперь мы по несколько часов в день говорим с ней, как положено леди. А это очень неудобно и заковыристо. Я себя надутой гусыней чувствую!

— Так положено изъясняться в обществе. Но если тебе будет легче, то я и сам не люблю говорить, как лорд. Однако, делаю над собой усилие и не огорчаю семью, которая меня приняла и любит. А если могу я, то и ты сможешь. Дома с близкими можешь говорить так, как тебя устраивает, но привычка помнить, что ты леди, должна быть у тебя выработана до автоматизма. Сейчас тебе много спускают с рук, но так будет не всегда. Еще несколько лет, и на тебя станут смотреть, как на невоспитанную малышку. Вот это нашему роду точно не принесет пользы. Наследница, не умеющая себя вести, это позор для матери, ее воспитавшей.

— Я буду стараться, — обняв его за шею, я устроилась щекой на могучем плече. — Даже если у меня язык в узел завяжется.

— Давай без трагизма! Все у тебя получится. Ты же наша звездочка! — он говорил радостно, с гордостью, но я ощущала горечь в его словах.

Вспомнил ли он всех тех детей, что ни потеряли? Наверное, раз сжал меня сильнее обеими руками. Такое горе никогда не забудешь. Можно смириться, заставить себя двигаться дальше, но не забыть.

Мы всей семьей ходили в семейный склеп на день имени каждого из моих братиков и сестер. Да и просто так родители спускались к ним иногда. Я же старалась отвлекать их, как могла. Пела, играла для них на музыкальных инструментах, шкодила, подкладывая в сапоги камешки и лягушек в ящики столов. Делала все, чтобы для печали у них было как можно меньше времени. И пусть всех ушедших я заменить по пакостям не смогу никогда, уже за возможность увидеть искренние чувства, отличные от печали, я готова была побороться.

Я любила мою новую семью всем своим сердцем!

Вновь академия магии и похожий коридор. Новый секретарь искренне обрадовалась мне и даже рассказала по секрету, что нас заставят сделать что-нибудь с разными жидкостями, используемыми в быту. Вопрос в том, что это будут за жидкости, оставался открытым, но и за это я поблагодарила милую женщину. Надеюсь, разнообразие меня устроит, но если жидкость будет представлена одной горючкой, то как с этим быть? Тем более, мне, той, кто сегодня решила сдать сразу две ступени. Разом показать владение воздухом и водой.

Мои учителя были не против, ведь они оба почти одновременно заявили, что больше учить меня нечему. Дальше только практика и саморазвитие, и годы тренировок. Вот что меня ожидает, превращая из новичка в мага, свободно владеющего тремя стихиями. Талант к воздуху и воде у меня примерно на одном уровне, который не особо ушел от огня по уровню доступности мне. В отличие от магов, чей дар основан на этих трех ступенях, я никогда не буду сверх способной девушкой, что сможет обернуть реки вспять или повторить подвиг Моисея. Могу полить поле, помочь себе в купании или стирке, высушить белье и приготовить на огне ужин за пару минут.

Когда я поняла, насколько невелика моя сила, даже огорчилась. Мне обещали сверх одаренное тело, а вышло, что я почти такая же, как и все. Да, четыре стихии встречались крайне редко, но они были, и развивали их всю жизнь. Меня же не устраивала перспектива учиться до седых волос. Да и использовать свою одаренность я буду, когда потребуется мне, а не ради показательных выступлений среди знатных соседей.

Подобное остудило мой пыл, заставив быть серьезнее.

В этот раз меня привели последней в аудиторию, где сидели пять учителей в балахонах и двадцать студентов. Пять девушек, остальными были мужчины различного возраста. Проследовав на свой низенький стульчик, я смотрела, как и в прошлый раз, как изгаляются маги, во многом повторяя прошлого сотоварища. Оказывается, огневики были еще оригинальными, если сравнивать с водниками!

На пятнадцатой шагающей/танцующей/сражающейся ледяной скульптуре, я зевнула. И это все? А как же воображение?

Когда меня вызвали последней, я решила сперва посмотреть, с чем мне предстоит работать. Использовали господа маги в своем большинстве лишь воду. Как обычную, так и подкрашенную фруктовыми соками. Также потратили масла и прочую горячку, придавая льду способность гореть и не таять. Выглядело все хоть и эффектно, но однообразно при таком количестве похожих выступлений.

А вот молоко, аналог местного шоколада, сливки, сиропы, помадки и даже настой чайных листьев остались нетронутым. Оно и понятно. Что можно слепить из них, не с первого раза можно придумать. Я и сама думала об очередной баталии, когда ехала сюда. Однако, мое детское тело внесло свои коррективы, стоило мне увидеть съестное. А так как я очень хотела кушать, идея родилась у меня в голове спонтанно.

— Если вы проголодались также, как я, то я прошу поднять руки, и я подам для вас чай с десертом, который мне готовит моя мама, но сделаю это, используя лишь магию.

— Удивите нас, Тиана, — позволил мне учитель магии воздуха.

С ним согласились все. Не уверена, что все они желали есть, скорее, не стали перечить преподавателям, раз те согласились.

Опустив руки, я мысленно сформировала воздушные невидимые чашки, и в них разлила настой и шоколад. На таком же невидимом подносе поднесла чашки каждому, и он сам решил, что желает. Пока все отвлеклись, я, закусив щеку, взбивала воздухом сливки, подливая в них сиропы. Но не в единой емкости, а контролируя, столько же будет порций будущего мороженого. Готовка из расчета на всех требовала концентрации и точности. Одно неверное движение ресниц, и у нас облитый десертом несчастный.