Китайцы. Моя страна и мой народ - Юйтан Линь. Страница 65

Отсюда возникла великая школа поэтов, использовавших импрессионистскую технику при изображении природы. Мастерами такой пасторальной поэзии были Тао Юаньмин (372—427), Се Линъюнь (385—433?), Ван Вэй и Вэй Инъу (737—786), однако их техника была общей для китайских поэтов. Ван Вэя (более известного как Ван Мо-цзе) называли человеком, у которого «в стихах просматривается картина, а в картине стихи», потому что сам Ван Вэй был еще и великим художником. Его сборник «Ванчуань цзи» — это собрание пасторальных стихов. Стихотворение, приведенное ниже, могло быть написано только человеком, вдохновленным китайской живописью:

Среди осенних дождей-туманов
С мелких каменных склонов стекает вода;
Она окропляет эти камни один за другим.
Белая цапля испуганно слетела вниз.

Рассмотрим проблему намека. Некоторые современные западные художники безуспешно пытаются передать «движение солнечного луча по ступенькам». Китайские художники, используя ассоциативный метод, частично преодолели это препятствие именно благодаря высокому уровню развития поэтического искусства. Человек действительно может с помощью намека изобразить звук и аромат. А китайский художник может нарисовать в храме колокол, вообще не изобразив его на картине, а лишь показав верхушку крыши храма, укрывшегося среди деревьев. Сам эффект удара в колокол будет отражен на лицах взрослых и детей. Интересны способы, с помощью которых китайские поэты создают ассоциацию запаха. Так, китайский поэт, передавая запахи живой природы, пишет:

Вслед за цветами аромат лошадиных копыт.

Не было бы ничего проще, чем нарисовать несколько летающих бабочек возле лошадиных копыт; китайский художник так и сделал. Используя аналогичный метод, поэт Ли Юйси так описал аромат благовоний придворной дамы:

В своем новом одеянии она спускается с ярко-красной башни,
Весенние лучи покрыли дворец печалью.
Она приходит во дворец и считает цветы,
Стрекоза села на ее нефритовую заколку на голове.

Эти строки намекают читателю на красоту и аромат нефритовой шпильки для волос и самой придворной дамы, которые ввели в заблуждение даже стрекозу.

Подобная импрессионистская техника намека помогает завуалировать мысли и чувства, мыслить символами. Собственные идеи поэт выражает, не прибегая к подробному их описанию, он лишь создает атмосферу, которая заставляет читателя размышлять, рождает у него ассоциации. Эти размышления трудно уловить, но пейзажи, их породившие, осязаемы и наглядны. В картинах пейзаж точно так же намекает на определенные мысли, как в операх Вагнера некоторые аккорды предшествуют появлению на сцене определенных персонажей. Логически между пейзажем и размышлениями человека нет тесной связи, но символически и эмоционально эта связь существует. Метод, который называется син (вызывающий интерес), столь же древний, как «Ши цзин». Например, в танской поэзии падение династии описывалось с помощью слов-символов. Вэй Чжуан в стихотворении «Виды Цзиньлина» так воспевал померкнувшее великолепие Нанкина:

Дождь на реке подобен туману, трава на берегу высока.
Шесть династий пронеслись как сон, слышен крик одинокой птицы.
Печальней всех ивы на стенах дворца,
По-прежнему дымка окутывает дамбу в десять ли.

Картина тянущейся на десять ли ивовой дамбы вокруг дворцовой стены достаточна для того, чтобы напомнить современникам о славе поэта Чэнь Хоучжу в его самые блистательные времена, а упоминание о дамбе «бессердечных ив» подчеркивает яркий контраст между превратностями судьбы людей и безмятежностью природы. Когда Юань Чжэнь (779—831) выражал печаль по поводу прошлого великолепия императора Тан Минхуана (Сюань-цзун; 713—756) и Ян Гуйфэй, он использовал аналогичную технику. Он описал только старых седых придворных дам, судачащих в опустевшем дворце, конечно не вникая в подробности их беседы:

Заброшен, забыт старинный походный дворец.
Дворцовым цветам зря суждено алеть.
На старости лет дамам былого дворца
Осталось вести о Сюань-цзуне рассказ.

Таким же образом Ли Юйси пел о пришедших в упадок Аллеях Черного Платья, где некогда были резиденции могущественных семейств Ван и Се:

Ныне возле Моста Чечевицы растет бурьян,
А на Аллеях Черного Платья сияют лучи заходящего солнца,
И ласточки, которые в прежние времена порхали возле залов Вана и Се,
Теперь кормятся в домах простолюдинов.

Наконец, самым важным является наделение предметов природы человеческими поведением, чувствами не с помощью прямой персонификации, а через посредство изящных метафор, таких как «праздный цветок», «печальный ветер», «сердитый воробей». Метафоры сами по себе ничего не представляют. Смысл этого стихотворения состоит в том, что поэт свои переживания проецирует на предметы природы, принуждая их силой своих эмоций делить с ним радости и печали. Это ясно видно из приведенного примера, где радостные и зеленые ивы названы «бессердечными», раз они не помнят о Чэнь Хоучжу, хотя должны помнить о нем и разделять с поэтом чувство горького сожаления.

Однажды я путешествовал вместе со своим другом-поэтом. Наш автобус шел мимо расположенной в отдалении горушки, на которой виднелась одинокая хижина с плотно закрытыми воротами. Возле ворот росло персиковое дерево в полном цвету, явно растрачивая впустую в безлюдной долине свой аромат. Я по сей день помню стихотворение, которое мой друг записал у себя в блокноте. Вот последние две строки:

Крестьянская супружеская чета занята делами,
Цветы персика за воротами ужасно скучают.

Удача автора в том, что он наделил персиковое дерево поэтическим чувством. Персиковому дереву «надоела скука», и такое восприятие природы граничит с пантеизмом. Подобная техника или, скорее, подход к описанию природы, весьма распространена в хорошей китайской поэзии. Например, одно великолепное стихотворение Ли Бо начинается так:

В сумерки спускаюсь с бирюзовых гор,
И луна следует за мной.

Есть еще одно стихотворение, которое называется «Под луной одиноко пью»:

Среди цветов поставил я
Кувшин в тиши ночной
И одиноко пью вино,
И друга нет со мной.
Но в собутыльники луну 
Позвал я в добрый час,
И тень свою я пригласил —
И трое стало нас.
Но разве — спрашиваю я —
Умеет пить луна
И тень, хотя всегда со мной,
Последует она?
А тень с луной не разделить,
И я в тиши ночной
Согласен с ними пировать
Хоть до весны самой.
Я начинаю петь — и в такт
Колышется луна,
Пляшу — и пляшет тень моя,
Бесшумна и длинна.
Нам было весело втроем,
А захмелели — разошлись,
Кто как — своим путем.
И снова в жизни одному
Мне предстоит брести,
До встречи — той, что среди звезд,
У Млечного Пути.
(Перевод А. Гитовича)