Линейцы - Белянин Андрей Олегович. Страница 17
– Да ты, как я вижу-то, совсем не мирной татарин, а отбитый на всю башку! – уважительно прицокнул языком дед Ерошка.
Стволом ружья он раздвинул полы черкески и вытаращил глаза – волшебный «джинн» представлял собой месиво жёлтого пластика, пружинок, проводков, цветных стёкол и блестящего металла на полупрозрачной раме с четырёхлопастными пропеллерами.
– Энто что ж за хреновина дивно-техническая?
– Вай мэ, уважаемый, ты пачему такой удивлённый? Зачем оба глаз круглыми сдэлал? Квадрокоптер никогда не видел, э?!
Старый казак довольно рассмеялся, похлопав владикавказца по плечу.
…Издали аул казался вполне себе безобидным, но с каждым шагом Василий ощущал невнятную нарастающую тревогу. Что-то здесь явно было не так. В самом воздухе витало странное и необъяснимое предчувствие смертельной опасности. Татьяна легко шла на пару метров впереди, черкесскую винтовку она закинула за спину, но пальцы правой руки нежно поглаживали длинный пистолет с турецким замком.
Следуя её примеру, господин Барлога также опустил правую руку на курок кавказского ружья. Наличие грозного оружия всегда успокаивало тревогу и вселяло в любого мужчину уверенность в себе, любимом и храбром.
– А-а, как бы, типа, кого мы тут ищем?
– Никого.
– Понятно. Э-э, но тогда какого мы сюда припёрлись?
– Посмотреть.
– Так это другое дело! Пойдём, посмотрим! А чего конкретно мы там собираемся увидеть, если не секрет?
– Да чего уж… – Красавица-казачка впервые обернулась, и на губах её играла хитро-многозначительная дедова улыбка. – В энтом ауле кажный раз хоть чего нового, а заметишь. Не хищника, так джинна, не джинна, так абрека, не абрека, так ещё какую злодейскую нечисть. Ты тока стрелять не спеши, ружьишко-то зазря не лапай. Тут не всякого супротивника пулей возьмёшь.
– Огнище, – с полным осознанием важности проблемы протянул Василий. – А почему этот жилой квартал называется аулом мёртвых?
– Живых тут нет. А есть всякие иные…
Детали были опущены. Наверное, об этом стоило бы как-то порассуждать отдельно, долго, в подробностях, но увы, не в этот раз.
Меж тем они оба вышли на протоптанную дорогу к жутковатому аулу мертвецов. Кто её проложил? Уж не усопшие точно. Им оно на фиг не упёрлось, верно же? Какой смысл покойникам поддерживать в порядке дорогу в собственное селение, где никого их живых попросту нет? Тогда скажите, зачем? Спрашивается, кто же за всем этим стоит, если оно вообще хоть кому-то надо?
– Слушай, давай всё-таки я впереди пойду. Как мужчина, в конце концов.
Вася зачем-то старательно вытащил из стальных ножен длинную искривлённую саблю со сложной латунной гардой. Наверное, ему казалось, что так он выглядит более героически.
Кстати, как ею махать, он себе более-менее представлял, а вот рубить? То есть поднять заточенную железку способен любой дурак, но вот с размаху ударить ею по живому человеку, у которого потом, быть может, не исключено, кровь пойдёт, а?!
– Сабельку-то опусти, – обернувшись, хмыкнула Татьяна. – Не ровен час, себя же не в том месте порежешь. Потом детишек не будет.
Обладающий богатым воображением подпоручик покраснел, но не стал спорить, на ходу ткнул клинком в ножны, запнулся, не попал, сделал вид, что так и было задумано, помахал направо-налево, сбивая колючие цветы репейника, а потом уточнил:
– Извини, ты начала, но не договорила. Жителей тут нет, а кто есть?
– Почему нет? Я ж сказала, живых нет. А так-то жителей полно, кажную ночь почитай так куролесят, что хоть всех святых выноси! То свадьба, то похороны…
– Мертвецы? – Василий на минуточку вспомнил всяческие передачи про мексиканские карнавальные пляски на кладбище, искренне загоревшись этой идеей. – А посмотреть можно? Ну пожалуйста-а!
Бескровная покосилась на него, как на сумасшедшего, повертев указательным пальцем у виска, но ничего не ответила. Каменистая дорога, петляя, вела вниз, на ней не было видно ничьих следов. Хотя бдительный взгляд мог бы отметить в двух-трёх местах небольшие, размером с блюдце, глубокие ямки оплавившейся земли, почерневшие, словно застарелые ожоги.
Глинобитные стены домов кое-где носили отметины пуль, узкие окна были пусты, плоские крыши выжжены почти до белизны, и нигде не видно ни одной травинки. На весь аул три или четыре узловатых черных дерева, алыча или карагач. Совершенно сухие, без единого листочка, словно все их соки были высосаны до корней, с корой, похожей на чёрную кожу рук стопятидесятилетнего старика. Жутковатое до дрожи зрелище…
Наша парочка только-только успела пройти дозором по главной и, собственно, единственной улице, как сверху раздался едва уловимый свист крыльев. Татьяна резко обернулась, без объяснений обняла Барлогу, крепко прижав к высокой груди, и прошептала:
– Идём в саклю.
– Огнище-е, я за! – сипло выдохнул подпоручик.
В тот же момент казачка совершила невероятный кульбит, швырнув себя и доверчивого русского Васю в дверной проём ближайшего жилища. Те три доски, что там висели на одной ржавой петле, разлетелись в щепки, пара рухнула на дряхлые персидские ковры, счастливый студент раскатал губу, и…
– Ты б слез с меня, офицерик.
– Не понял. Ничего не будет, что ли?!
– Яичницу могу сделать. – Девушка одним лёгким пинком колена наметила место удара, и до Василия дошло:
– А-а, то есть, типа, мы здесь просто прячемся от нехороших врагов, да?
Татьяна кротко кивнула. Господин Барлога встал, благородно подал ей руку, помогая подняться на ноги. Потом решительно подобрал с пола упавшее ружьё и взвёл курок. Вот так, держа два ружья наизготовку, молодые люди плечом к плечу осторожно высунулись на улицу.
– Вот он, лупарь горбатый!
– Кто?! – не удержался студент-историк. – В смысле, я хотел спросить, где?
Татьяна мотнула головой в сторону сидящей на крыше соседнего дома птицы. Тот самый сокол-коршунгриф, шайтан орнитологический его вообще разберёт, смотрел на них свысока немигающим взглядом ярко-зелёных глаз. А потом вдруг резко, громко и пронзительно крикнул таким противным голосом, что хуже Бузовой, и…
В общем, Василий пальнул прежде, чем сообразил, что собственно делает. Но хотя бы сделал оное метко! Круглая тяжёлая пуля ударила птицу прямо в лоб, отскочив на пару метров. Казачка ловко поймала сплюснутый едва ли не в лепёшку свинцовый кругляш и засунула за шиворот кашляющему от порохового дыма герою дня:
– На вот, вернёмся живыми, медаль из неё сделаешь. Так я-от деда попрошу, он тебе её на грудь гвоздями приколотит!
– Да что не так-то? Я же попал!
– Мы оба попали…
Невозмутимая птица меж тем повела головой справа-налево и вновь продемонстрировала уникальные способности к вертикальному взлету. То есть поднялась едва ли не выше Казбека и оттуда упала камнем вниз, пробив клювом крышу. Василий с Татьяной даже в сторону бы отпрыгнуть не сумели, но, по счастью, птичка промахнулась на два метра.
– Бежим, малохольны-ый!
Студент-историк припустил за девушкой, но сверху уже раздавался грозный гортанный клёкот пернатой твари.
– Берегись! – заорал второкурсник, отталкивая казачку к саманному забору. – Эта курица кривоносая опять атакует!
Новый удар стального клюва на реактивной тяге отколол изрядный кусок каменно затвердевшей глины. Бескровная яростно выматерила птицу, даже взяла её на мушку, но стрелять не стала – смысла не было. Когда злобный сокол, или как его там, вновь набрал высоту, Татьяна потянула подпоручика за рукав, но он вдруг остался на месте. Взгляд Барлоги был рассеян и задумчив:
– Погоди, она атакует по геометрически выверенной прямой. Как взлетит, так и падает, практически отвесно.
– Да и что ж нам-то с того?
– Один эксперимент. Маленький. Ты мне доверяешь?
– Нет, я дура чё ли?! – честно успела ответить дедушкина внучка, пока подпоручик ставил её на плоский камушек.
– Как скажу «ап», делай шаг вперёд!
– От с какого перепугу ради?!