100 грамм смерти (СИ) - Слуницкая Мария. Страница 32
— Ну не знаю… — всё же сомневаюсь я. — Карте много лет, мало ли, что с тех пор могло случиться.
Всё-таки мифический город видится мне слишком… идеальным. Ещё и эта надпись на обороте… Я переворачиваю карту и вчитываюсь в надпись.
Община делает всех одновременно и богатыми, и вместе с тем бедными: богатыми — потому что у них есть все, бедными — потому что у них нет никакой собственности; и поэтому не они служат вещам, а вещи служат им.
Если же находятся желающие стать гражданами Государства Солнца, то их подвергают месячному испытанию за городом, а потом в течение месяца в самом городе. После этого выносят соответствующее постановление и принимают их с соблюдением определённых обрядов, присяги[1].
— Фолк, неужели ты веришь, что возможен такой мир?
— Халле, похоже, верил…
— Может, он просто мечтал его построить?
— Не думаю. На карте значится, что город находится за горами. Стал бы он такое выдумывать?
Я молчу, пытаясь осознать услышанное.
— В любом случае, сейчас нам не до того… — не дождавшись ответа, вздыхает Фолк, пряча карту назад в ботинок.
Дальше шагаем молча. Я то и дело думаю о Крепости. Как они там? Как маленький Крэм? Представляю, как он утром проснулся, по привычке отправился искать меня, но не нашёл… Потом спустился на первый этаж, побрёл в столовую, может быть встретил Тину или ещё кого и понял, что я его бросила.
«Так будет лучше! — убеждаю себя, смахивая слёзы. — Тащить за собой ребёнка, не зная, что с тобой будет дальше — глупо и эгоистично…»
Вот так, ведя сама с собою диалог, я поднимаюсь в гору. Только если ноги несут меня вверх, то душа барахтается у подножия гор, не желая покидать друзей и… Дина.
Дин. Неизменно мои мысли возвращаются к нему.
«Всё кончено… — снова уговариваю себя. — Назад дороги нет».
Да только разве сердцу прикажешь?
— Мне жаль, что тебе пришлось выбирать между нами, — Фолк снова безошибочно угадывает, о чём я думаю. — Но я совру, если скажу, что не рад был остаться в живых.
— Не надо. — Прошу, пыхтя, как паровоз.
— Что?.. — Фолк даже останавливается. Смотрит на меня, щурясь. Взгляд серьёзный и проницательный. Так и тянет отвернуться. — Что ж я такого делаю?
— Лезешь ко мне в душу! Прекрати это… Мы квиты, ясно?.. Ты спас меня, а я тебя! — на глаза снова наворачиваются слёзы, чтоб их. — И хватит смотреть так, будто я побитая собака…
— Я ведь не просил меня спасать… — его глаза темнеют, предвещая бурю. — И никогда бы не согласился уйти, если бы ты сама не решилась…
— Да, я сама всё решила… И я с этим справлюсь, если ты займёшься своей жизнью, а мне оставишь мою… Не лезь! — теперь я требую.
— Ёпта, да как скажешь…
«Не надо…» — на этот раз повторяю бессмысленное заклинанье про себя, уговаривая собственное сердце биться потише.
Больше Фолк ничего не говорит. Может, правы были мудрые и молчание в самом деле — золото?
Мы уже забрались достаточно высоко и идти по крутому склону дальше становится все труднее. Земля под ногами осыпается и каждый новый шаг вперёд означает два назад. А ещё здесь холодно. Влажный воздух щекочет горло, а ветер забирается под куртку и рыщет в поисках тепла. Ощущение, что здесь только что прошёл дождь.
Последние часы я уже с трудом переставляю ноги, поэтому, когда Фолк заявляет, что пора устроить привал, я с облегчением выдыхаю. Убогая хижина — как дар небес. Прохудившаяся крыша, выбитые окна, дощатый гнилой пол и паутина по углам. Очень напоминает мою душу.
— Развести огонь не выйдет… — извиняется он. — На улице не сыщешь ни одной сухой ветки, а тут, — он кивает на маленькую железную печку, — запасы кончились. Не повезло нам, обычно жители деревни их исправно пополняют…
— Да ничего…
Вздохнув, ложусь прямо на полу, кутаюсь в куртку и закрываю глаза… Сон тяжёлой глыбой ложится на грудь. Ещё со времён моего заточения в Кульпе, я привыкла засыпать в любых условиях и с любыми ранами — на теле и в сердце. Надеюсь, что это умение поможет мне и сегодня. Сквозь окутывающую сознание дрёму я почти не слышу, как рядом укладывается спать Фолк.
***
Стоит открыть глаза, сон быстро растворяется в промозглом сыром воздухе.
Странно, но во сне я не видела ничего… Только под утро меня навестил Дин — тот, другой, которого я так и не смогла принять. Он глядел со злобой, в глазах его цвела зима, а с губ слетали слова презрения.
За ночь я совсем продрогла — куртка отсырела, как и одежда с обувью, и даже волосы будто стали влажными. Ёжась, поднимаюсь на ноги и начинаю приседать, чтобы хоть как-то согреться.
Фолка нигде нет. Разогнав немного кровь по венам, выхожу из хижины и глазам становится больно: пронзительная белизна вокруг — сам туман клубится кусками ваты, а серая земля скрыта под тонким слоем снега. От увиденной картины даже на душе становится светлее. Словно этот снег способен прикрыть и глубокие рытвины моей души.
— Проснулась?
Откуда-то слева появляется Фолк. Он как будто принёс с собой серость. Душа тут же сникла.
— Только что… — сообщаю, кутаясь в сырую куртку.
— Тогда давай поедим и отправимся дальше…
Стоит ему упомянуть о еде, как желудок тут же болезненно сжимается: я так давно не ела…
— У нас ведь ничего нет…
— Вот… — Фолк протягивает мне несколько грибов.
— И что мне с ними делать?..
— Есть, что же ещё? — пожав плечами, он сам отщипывает от шляпки кусочек и кладёт в рот.
На острове мы часто ели грибы, но Ви-Ви никогда и помыслить не могла, чтобы подать их сырыми… Стоит мне вспомнить щедрую повариху, как горло сжимает невидимая рука. Ви-Ви была такой доброй, такой весёлой… И всегда находила для каждого слова похвалы и какое-нибудь угощение.
Тем временем Фолк уже принимается за следующий гриб. Внимательно наблюдаю за ним, в каждую секунду ожидая, что его или вывернет наизнанку, или он просто упадёт замертво. Проходит минута, другая, а Фолк жив-здоров и только что не причмокивает от удовольствия.
— Их точно можно есть вот так, сырыми?
— На моей памяти никто ещё не умер! — успокаивает тот. — Давай жуй и пойдём уже… Дождь собирается…
Дождь? Он что, серьёзно? Я смотрю туда, где по моим представлениям должно быть небо, но не вижу ничего, кроме белой пелены…
— Откуда ты знаешь?
— Я рос здесь, забыла?..
Не забыла. Детство Фолка прошло в этих краях вместе с дикими. Я оглядываю его с ног до головы… С заросшим лицом, взлохмаченный, с уже едва заметным синяком под глазом, он и правда выглядит дико.
— Насмотрелась? — насмешливо тянет Фолк. — А теперь ешь…
Что ж. Голод такое дело — с ним не поспоришь. Отламываю маленький кусочек от круглой белой шляпки и отправляю в рот. Вкус странный, но совсем не противный. Очень быстро расправляюсь со своим завтраком и чувствую, как ко мне возвращаются крохи сил.
— Я готова…
— Тогда идём, — задрав голову вверх, Фолк кивает куда-то влево, где туман ещё больше сгустился и походит на живое существо, танцующее в воздухе.
***
Скоро действительно начинает накрапывать противный дождь. Ну надо же, в Эйдолоне прогнозы погоды — это лотерея, в которой счастливые билеты попадаются крайне редко, несмотря на всё оборудование и графики синоптиков, а здесь — покрутил головой и пожалуйста — вот тебе дождь через добрых полчаса.
— Слушай, дождь ты предсказал, так скажи, когда он закончится… — язвлю я, утирая лицо.
— Не скоро! И поверь, это ещё не дождь. Дождь в Туманных горах — всё равно что потоп. Нам нужно успеть перейти Мутный Овраг, пока тропу окончательно не размоет.
— Размоет? — ужасаюсь я. — Но мы и так плетёмся по колено в грязи…
Я оглядываю себя с головы до ног: слипшаяся грязь, будто ещё один слой одежды, покрывает штаны и куртку… Ботинки превратились в тяжёлые камни, их даже разглядеть нельзя — сплошная глина.
— Если не хочешь плыть через пару часов, придётся прибавить шагу. Не успеем перейти Овраг, застрянем здесь на ночь. А хижин тут нет…