100 грамм смерти (СИ) - Слуницкая Мария. Страница 4

Вздыхая, плетусь искать ванную комнату. Мечты сбываются — по крайней мере, я наконец-то помоюсь. Захожу в одну из спален, обставленную, небось, по последнему слову моды: бордовый шёлк всюду — и на окнах, которые благодаря Фолку закрыты ставнями с наружной стороны, и роскошная кровать застелена покрывалом в тон, и ковёр на полу больше напоминает поляну с бурой травой, и даже массивный балдахин перекликается цветовой гаммой. Наверное, подобная палитра располагает ко сну, хотя мне сейчас хватило бы просто закрыть веки. С трепетом смотрю на кровать, но меня в первую очередь интересует горячая вода. Отосплюсь потом.

У входа в ванную комнату сиротливо висит сканер. Стоит приложить ладонь, как на экране появится Зефирка и радостно сообщит, что я имею статус испорченной. Или и того хуже — обзовёт неугодной. Интересно, если расколошматить сканер, сюда примчится Полиция внешности? Решаю, что рисковать не стоит.

Ванная комната отделана то ли белым гранитом, то ли мрамором — эйдос его знает, я в подобных вещах не разбираюсь. Но одно знаю точно — после меня здесь точно не помешает прибраться.

Негнущимися пальцами расстёгиваю и снимаю с себя рубашку. Точнее то, что от неё осталось. Одни лохмотья. Грязные, рваные… Примерно то же самое произошло и с моими чувствами к Дину — они измазаны и изорваны в клочья. Бросаю рубашку в угол, ещё и ногой задвигаю подальше, с глаз долой… Вот бы и мою любовь к Дину оставить гнить под чужой ванной.

Из огромного, во всю стену, старинного зеркала на меня глядят испуганные затравленные глаза. Подхожу ближе и придирчиво себя осматриваю. Нет, это не я. Бледная тень, живой скелет, обтянутый кожей. Под глазами километровые синяки, а волосы свалялись в сплошной колтун. Грязь как будто впиталась в кожу — только голубые вены всё равно проступают, напоминая, что по ним хоть и вяло, но всё ещё бежит кровь. Я жива, пусть и выгляжу как мертвец.

Залезаю в ванну и жму кнопки, которых оказывается больше чем на любой панели фудбокса. Сначала меня атакуют ледяные струи, но затем вода становится тёплой, и я блаженно прикрываю глаза.

Воду пришлось менять четырежды, а мочалку можно выбросить. Покрасневшая кожа саднит и ноет, но оно того стоило — грязь почти вся сошла. С волосами всё гораздо хуже — сколько их ни промывай шампунем, колтун не распутать, и три сломанные расчёски прямое тому доказательство. Так что я беру в руки ножницы и безжалостно срезаю пряди под корень. В конце концов, это всего лишь волосы, которые в будущем отрастут. Если у меня будет это самое будущее.

В свёртке Фолка оказывается моя старая одежда. Натянув всё на себя, снова смотрюсь в зеркало. Вещи болтаются на мне, точно я вешалка, а лицо до того худое, что о скулы можно порезаться. И ёжик криво подстриженных волос привлекательности тоже не придаёт, а скорее делает похожей на мальчишку, тем более, что там, где некогда угадывалась грудь, стало совсем плоско.

Спускаюсь вниз всё по той же винтовой лестнице. С некоторых пор моя жизнь тоже совершила несколько витков, и я не знаю, что будет ждать в конце. Пришло время выяснить это. Крепко цепляюсь за перила — слабость такая, что один неосторожный шаг, и я кубарем полечу вниз.

Фолк сказал, что будет на кухне, но я даже не представляю, где в этом дворце искать кухню. Оказавшись в холле, решаю просто искать, заглядывая в каждую дверь, но мне везёт: уже за третьей я нахожу Фолка.

Помещение очень напоминает кухню Дома. При воспоминании о кухне свободных, где хозяйничала Ви-Ви, грудь обжигает лёд.

Всё было ложью.

Фолк гремит посудой, открывает дверцы шкафчиков и на столе быстро появляются тарелки и приборы.

— Ты отстригла волосы… — он замирает с чашками в руках.

— Да тебе в фантомы надо, произведёшь фурор… — замечаю я с усмешкой, присаживаясь на высокий стул с железной спинкой. — Их всё равно было не спасти.

— Тебе и так хорошо, — произносит Фолк, уверенно накрывая на стол. Будто знает, где что лежит.

Запах еды сводит с ума… Совсем как в мой первый день на острове, только меню отличается. Здесь сыр, суп и дымящийся напиток — наверное чай. Рот наполняется слюной. И я уже тянусь к кусочку сыра, когда Фолк перехватывает мою руку, поворачивая запястьем вверх. Клеймо. Я совершенно о нём забыла. В горячей воде шрам распарился и немного посветлел, но никуда не исчез.

— Это что?

— Дай мне поесть, пожалуйста. — Прошу, выдирая руку. От его прикосновения мне хочется снова вернуться под душ. Слишком уж я одичала в тюрьме.

— Ладно. Не хочешь — не рассказывай.

— К чему всё это? Ты ведь и так всё понял… И не говори, что нет.

— Это тот старикан постарался. — Он не спрашивает, а утверждает.

— Верно. А теперь я могу всё-таки поесть?

— Конечно. Ешь, набирайся сил. Как только ты отдохнёшь, двинемся дальше.

Дальше. Интересно, а куда это, дальше?

Вопрос жалит ядом, но я не решаюсь его задать. Не время.

Кладу, наконец, в рот кусочек сыра и с наслаждением закрываю глаза. Ради этого стоило умереть. Точнее — выжить. Суп на вкус тоже божественен. Нет, это не Фолк великий повар, скорее я — очень непривередливый ценитель.

Сглатываю подступивший к горлу комок, а потом громко спрашиваю:

— Зачем ты вытащил меня?

Делаю большой глоток дымящейся жижи, прикрываясь кружкой в стремлении скрыть свою неуверенность. На вкус действительно напоминает чай, только без примеси трав, какие в напиток добавляли на острове.

Фолк вздрагивает и поднимает голову. Потом откладывает ложку.

— Ты бы предпочла остаться в тюрьме? — его голос лишён привычной иронии. Мне бы радоваться, но я, напротив, пугаюсь. Что стряслось с этим парнем? Его ведь лепёшками не корми — дай поглумиться.

— Нет.

— Ну вот и славно… — он снова принимается за суп.

Я уже смела свою порцию и тянусь за добавкой, но Фолк категорично качает головой:

— Давай не будем искушать судьбу. Утром поешь ещё, лады?

Он снова прав. Не хватало ещё, чтобы от жадности меня в итоге вырвало.

— Так зачем сначала избавляться от меня, а потом спасать?

— Избавляться?

Фолк удивлён и вроде как вполне искренне. Даже ложка в руке замерла. Неужели так хорошо играет?

«Они все прекрасно играли, — напоминаю я себе. — И мне пришлось за это поплатиться собственной свободой…»

— Не надо. — Мотаю я головой. — Говори правду.

— Правда в том, что в тот далёкий день я вернулся на остров, а тебя нет. Ты просто… исчезла.

Взвешиваю услышанное. Может, так и было, но ведь это совсем не значит, что он не участвовал в заговоре? Или значит?

— Что было дальше?

— Несколько добровольцев обыскали Либерти вдоль и поперёк…

Он поднимается из-за стола и начинает убирать посуду в раковину. Потом включает кран. Вот же чистюля.

— Кто?

— Я, Дин, Аниса, Тьер, Крэм, Бубба и Тина. — Последнее имя — словно плевок в душу. — И обнаружили твой оберег у обрыва. Всё указывало на то, что ты случайно упала и…

— И утонула?

Фолк кивает.

— Именно. Магнус очень быстро ухватился за эту теорию. На том и порешили…

В груди становится горячо, будто безумный старикашка прикоснулся к нему своей железякой.

Ты больше не нужна Дину. И Либерти ты тоже больше не нужна.

— Тогда как ты узнал, что я в Кульпе?

— Поспрашивал там и сям, точнее — послушал.

— Это где же?

— Места надо знать! — кажется терпение Фолка на исходе. — Я что, на допросе?

— О, нет. Поверь мне, допросы проводят иначе.

В моих словах горечь всего мира, из которой не выбраться, сколько ни барахтайся.

— Прости. — Он смотрит на меня с сочувствием. — Может, ты всё-таки расскажешь, что случилось на самом деле?

— Тина. — Просто произношу я. — Она столкнула меня. А перед этим… сказала… что я больше не нужна Дину. И остальным — тоже.

— Ревнивая дрянь! — выругался Фолк. — Она говорила, что вы собирали цветы и разошлись в разные стороны, а когда она вернулась, тебя уже не было. Тина решила, что ты вернулась в Дом…