Распутин - Амальрик Андрей Алексеевич. Страница 24
Витте, однако, предпочел П.Н.Дурново — и ни в его уме, ни в его решительности не разочаровался. Дурново, если можно так сказать, успешно сбивал революционный пожар по принципу «когда горит дом, стекол не жалеют». Он обманул другие ожидания Витте — не стал на его сторону против царя, а постепенно вошел с тем в доверительные и не зависящие от Витте отношения. Витте «окончательно потопил сам себя в глазах всех, — может быть, исключая иностранных жидов», — писал Николай матери 12 января 1906 года, но «Дурново — внутрен[них] дел — действует прекрасно».
Еще больше затруднений вызвал у Витте Д.Ф.Трепов, ушедший с поста петербургского генерал-губернатора и товарища министра внутренних дел по полиции, но назначенный дворцовым комендантом. «Трепов для меня незаменимый своего рода секретарь, — простодушно пишет Николай матери. — Он опытен, умен и осторожен в советах. Я ему даю читать толстые записки от Витте, и затем он мне их докладывает скоро и ясно. Это, конечно, секрет для всех!» Не знаю, выиграли или нет социально-экономические и политические теории Витте в изложении конногвардейского офицера.
После подавления декабрьского восстания в Москве становилось ясно, что пик революции преодолен, на апрель 1906 года было назначено открытие Государственной Думы — и за несколько дней до этого, заключив необходимый правительству заем, но не успев провести намеченные реформы, Витте вместе со всем кабинетом (кроме министров двора, морского и военного) подал в отставку. Неприязнь Николая II ко всему, что было связано с революцией, манифестом и Витте, была так сильна, что он — первый и последний раз — принял отставку всего кабинета. Одновременно с уходом Витте кончился и роман царя с Дурново, не ждавшим, что царь примет его отставку, а чуть позже и с Треповым, в немилости умершим от разрыва сердца летом того же года.
В эти страшные месяцы мысли царя и царицы сосредоточились вокруг двух главных пунктов.
Самодержавие, если не вполне утраченное, было урезано манифестом 17 октября. Царь видел в самодержавии связь между ним, Богом и народом, его и царицы навязчивой идеей стало восстановление самодержавия, которое Николай передал бы своему сыну столь же неприкосновенным, как он получил от отца.
Страх за жизнь сына, который мог умереть от своей неизлечимой болезни, стал их второй навязчивой идеей.
При их склонности к мистицизму более всего по душе пришелся бы им кто-то — чуждый политической и придворной грязи, но близкий Богу и народу, — кто внушил бы им веру, что их самодержавие поколеблено не будет, а сын не умрет. 1 ноября 1905 года, через полмесяца после подписания манифеста о свободах и через тринадцать с половиной месяцев после первого кровотечения у наследника, Николай II записал в своем дневнике: «Познакомились с человеком Божиим Григорием из Тобольской губернии».
Глава VIII
Считая революцию делом рук «жидов», «поляков», «масонов» и «интеллигентов», Николай II ждал, когда же народ наконец откроет глаза и встанет за «батюшку-царя». Спонтанное монархическое движение почти в России не было известно, на защите монархизма стояло правительство, которое долго ни в каких союзниках не нуждалось, да едва ли бы и потерпело их. Исключением была созданная после убийства народовольцами Александра II «Священная дружина», один из инициаторов которой, молодой С.Ю.Витте, вскоре вышел из этого «по меньшей мере смешного, если не грязного и гадкого дела». Дружина действовала под наблюдением Департамента полиции и пользовалась методами провокации, в частности за границей выпускалась ею газета «Правда» — якобы революционная, но с задачей нарочито утрировать народовольческую программу. Название оказалось столь удачным, что впоследствии его взяли для своих газет сначала Л.Д.Троцкий, а затем В.И.Ленин, основанная им «Правда» выходит до сих пор.
Однако, по мере надвижения революции, стали возникать и монархические организации: «Русское собрание» в Петербурге в 1901 году, «Общество хоругвеносцев», «Союз русских людей» и «Русская монархическая партия» в Москве и «Партия правового порядка» в Петербурге в 1905 году. 17 октября послужило сигналом и для «революционеров слева», вышедших на улицу с красными знаменами и лозунгом «Долой самодержавие», и для «революционеров справа», вышедших с трехцветными знаменами и лозунгами неограниченного самодержавия. В Москве для борьбы с «красными» были созданы «черные сотни», по всей стране начались еврейские погромы, нападения на «левые» демонстрации и политические убийства «справа».
Сначала это движение было в значительной степени спонтанным и довольно сильным, опираясь на еще живые в народе монархические, православные и национальные чувства, а также на естественное раздражение обывателей забастовками, в частности были очень активны лавочники, лишившиеся заработков из-за прекращения подвоза товаров. Однако черносотенцы сразу же были взяты под крыло не только Департаментом полиции, но и царицей вместе с дворцовой камарильей, увидевшими в них заслон против революции.
Граф Витте, в дом которого черносотенцами были подложены две бомбы, по счастью неразорвавшиеся, приводит характерный разговор с председателем Совета министров Столыпиным.
— Из вашего письма, граф, — сказал Столыпин, — я должен сделать одно заключение: или вы меня считаете идиотом, или же вы находите, что я тоже участвовал в покушении на вашу жизнь? Скажите, какое из моих заключений более правильно?
— Вы меня избавьте от ответа на такой щекотливый с вашей стороны вопрос, — ответил Витте.
Вопрос, конечно, щекотливый, если учесть, что Столыпин через своего товарища С.Е.Крыжановского давал субсидии крайне правым, так что бомбы были изготовлены на правительственные деньги. Царь, впрочем, намекал, что Витте чуть ли не сам подложил себе бомбы, и писал матери, что «уже скверные газеты начинают проповедывать, что он вернется к власти и что он только один может спасти Россию. Очевидно, жидовская клика опять начнет работать, чтобы сеять смуту, которую с таким трудом мне и Столыпину удалось ослабить». Николай II как бы совсем забыл, что всего год назад не «жидовская клика», а его мать писала ему, что «теперь, наверное, единственный человек, который может тебе помочь и принести пользу, — это Витте».
Уже через неделю после манифеста 17 октября был основан Союз русского народа, многие черносотенные организации в себя вобравший. Его целью было провозглашено «развитие национального русского самосознания и прочное объединение русских людей всех сословий и состояний для общей работы в пользу дорогого нашего отечества — России единой и неделимой… Благо родины — в незыблемом сохранении православия, русского неограниченного самодержавия и народности». По всей стране начали открываться отделения Союза во главе с А.Дубровиным, В.Пуришкевичем, А.Тришатным, П.Крушеваном, Н.Марковым-2-м — людьми до тех пор неизвестными.
Хотя в устав был внесен пункт, что «евреи в члены Союза никогда допущены быть не могут, даже в том случае, если они примут христианство», во главе московского отделения оказался крещеный немецкий еврей В.А.Грингмут. Особую точку зрения занимал в Кишиневе П.Крушеван, отстаивая поголовное крещение евреев, при котором «вместо семи миллионов врагов было бы семь миллионов братьев по Христу». В 1911 году в Одессе появилась своего рода «параллельная» организация — «Общество евреев, молящихся Богу за царя и правительство».
В Союз русского народа вошли многие православные иерархи: и престарелый Иоанн Кронштадтский, и юный иеромонах Илиодор, и далекий от мира аскет архимандрит Феофан, и жаждущий борьбы епископ Гермоген. Хотя создан был перепуганными землевладельцами Совет объединенного дворянства, войти в бессловесный Союз русского народа захотела и часть дворян, преимущественно та, по словам Витте, «которая носит в себе только проглоченную пищу, а не идеи». Что гораздо важнее, в Союз символически вступил «первый русский дворянин» император Николай II. 23 декабря 1905 года он принял депутацию Союза во главе с детским врачом А. Дубровиным, который дал ему значки Союза для него и наследника.