Распутин - Амальрик Андрей Алексеевич. Страница 51

Молва не щадила ее имя, называли ее — несмотря на девственность — любовницей и царя, и Распутина, «мессалиной» — этих упреков ей много потом пришлось наслышаться в заключении от солдат. Вовлеченная в политику царицей и теми, кто искал через нее путей к власти, она, чтобы не сбиться, выработала себе ясный ориентир. «Как бы серьезный человек ее ни назуживал, чтобы объяснить какую-нибудь политическую теорию, она его слов понять совершенно не могла! — показывал позднее А. Н. Хвостов, явно имея в виду под „серьезным человеком“ себя самого. — А простые вещи, которые Распутин ей говорил, что у того „душа плохая“, а у другого „хорошая“, — это она хорошо понимала».

Поостерегусь, однако, вслед за недоброжелателями называть ее «дурой»: мы, русские, чрезмерно щедры на это слово. «Чтобы удержаться в фаворе у их величеств в течение двенадцати лет, удержаться под напором всеобщей ненависти и, временами, среди чисто женских недоразумений на почве ревности, надо было иметь что-либо в голове», — пишет Спиридович. И оставленные Вырубовой воспоминания говорят о, может быть, небольшом и нисколько не политическом, но здравом уме.

Ту же необычайную силу, которую Распутин проявил, изгоняя «блудного беса», показал он и принимая «зеленого змия». Водку он не пил, предпочитая вино, особенно мадеру, но выпивал подчас до шести литров за обедом. Он мог, показывал А. Ф. Филиппов, «кутить и пить с 12 часов дня до 4 часов утра, затем отправиться к заутрене, стоять за Божественной службой до 8 часов утра и затем, вернувшись домой и напившись чаю, до 2 часов как ни в чем не бывало принимать посетителей».

Сводка «данных наружного наблюдения» за Распутиным полна такими записями: «26 января 1915. Симанович принес Распутину несколько бутылок вина… Пели песни, плясали… 12 февраля. В 4 1/2 часа утра пришел домой в компании шести пьяных мужчин (с гитарой), которые пробыли до 6 часов утра, пели и плясали… 10 марта. Около часу ночи к Распутину пришли человек семь-восемь мужчин и женщин… Вся компания кричала, пела песни, плясала, стучала…» Порой те, кто спаивал Распутина, сами начинали волноваться. «27 апреля. Было слышно, что Распутина вызывают в Царское Село, но так как он еще не проспался, то Волынский и баронесса Кусова не советовали ему в таком виде ехать и говорили: „Испортит все дело“. Между собой вели разговоры: „Что-то наш старец избаловался“…»

Полицейская хроника регистрирует и другую сторону приключений «избаловавшегося старца»: "3 апреля 1915. Распутин привел к себе на квартиру в 1 час ночи какую-то женщину, которая и ночевала у него… 9 мая. Распутин посылал жену швейцара к массажистке, но та отказалась его принять. Тогда он сам пошел в том же доме к портнихе «Кате», 18 лет, и говорил ей: «Почему ты не приходишь ко мне?» Она ответила, что «нет костюма»… 2 июня. Отправился… к портнихе Кате. По-видимому, его не пустили в квартиру, так как он вскоре вернулся и на лестнице стал приставать к жене швейцара, прося его поцеловать… 11 июля. Вышли из дома Соловьева и Патушинская, обхватив Распутина с обеих сторон, а он их, причем Патушинскую взял рукой за нижнюю часть туловища… 3 октября. Неизвестная женщина… выйдя от Распутина, начала рассказывать швейцарихе, что какой-то странный он человек, и описала, как он ее принимал: "…Он мало слушал мою просьбу, а стал хватать руками за лицо, потом за груди и говорит: «Поцелуй меня, я тебя полюбил». А потом написал какую-то записку и… этой записки не дал, сказав, что «я на тебя сердит, приди завтра». Агент Терехов спросил эту даму, намерена ли она зайти завтра, но последняя ответила: «Нет, потому что к нему идти, то надо дать задаток, какой он хочет…»

Сведения, сколько бутылок Распутин выпил и за какую «часть туловища» какую даму держал — да ведь не пропадать же этим частям зря, — в виде регулярных сводок передавались директору Департамента полиции и министру внутренних дел. «Этот журнал, — хвастал, ставши министром, А. Н. Хвостов, — который содержит описание жизни Гришки чуть ли не по минутам, представляет совершенно исключительного интереса исторический документ». Сводка об «обхваченных» Распутиным женских задах, так волновавших русских министров всего за год до революции, и составлялась таким образом, чтобы подчеркнуть сексуальную распущенность Распутина и его склонность к пьянству — это видно при сравнении «сырых» агентурных донесений с «обработанными» в охранном отделении. От полиции шли и в обществе слухи о похождениях Распутина. «Вы ведь посылаетесь для охраны, а передаете другое», — раздраженно пенял он агентам. Нет никакого сомнения, однако, что был он настойчив со многими женщинами, а порой они с ним. Это ведь извечная игра, и бывают такие положения, когда мужское отступление равносильно дезертирству с поля боя. В. А. Подревская возмущалась приставаниями Распутина и попросила А. С. Пругавина пойти с ней к нему под видом ее дяди. Шел чинный разговор, и «вдруг я вижу, — пишет Пругавин, — как она быстрым привычным движением вынимает из волоса гребенки и шпильки, делает легкое движение головой, и в тот же момент волна темно-русых волос рассыпалась по ее плечам и спине… Из рамки густых пышных волос выглянуло оживленное раскрасневшееся лицо с тонкими красивыми чертами. Я с большим недоумением посмотрел на нее, не понимая, зачем она это делает, к чему эта игра». Нет святых на земле, сказал бы Распутин, и на доклад агента, что его ожидают две красивых дамы, ответил: «Мне такие и нужны».

Все это рано или поздно должно было плохо кончиться. 25 марта 1915 года Распутин на пять дней приехал в Москву, и уже на второй день произошел скандал в «Яре», занявший почетное место в «распутиниане». В докладе товарищу министра внутренних дел В. Ф. Джунковскому от 5 июня 1915 года начальник Московского охранного отделения полковник А. П. Мартынов так излагал события:

«…26 марта сего года, около 11 часов вечера, в ресторан „Яр“ прибыл известный Григорий Распутин» вместе с А. И. Решетниковой, журналистами Н. Н. Соедовым и С. Л. Кугульским и «неустановленной молодой женщиной». «Вся компания была уже навеселе… пригласили женский хор, который исполнил несколько песен и протанцевал „матчиш“ и „кэк-уок“. По-видимому, компания имела возможность и здесь пить вино, так как опьяневший еще более Распутин плясал впоследствии „русскую“, а затем начал откровенничать с певичками в таком роде: „Этот кафтан подарила мне „старуха“, она его и шила“, а после „русской“: „Эх, что бы „сама“ сказала, если бы меня сейчас здесь увидела“. Далее поведение Распутина приняло совершенно безобразный характер какой-то половой психопатии: он будто бы обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести беседу с певичками, раздавая некоторым из них собственноручные записки с надписями вроде „люби бескорыстно“ — прочие наставления в памяти получивших их не сохранились. На замечание заведующего хором о непристойности такого поведения в присутствии женщин Распутин возразил, что он всегда так держит себя перед женщинами, и продолжал сидеть в том же виде. Некоторым из певичек Распутин дал по 10-15 рублей, беря деньги у своей молодой спутницы, которая затем оплатила все прочие расходы по „Яру“. Около 2 часов ночи компания разъехалась».

Этот полицейский отчет отчасти совпадает с рассказами о проповедях в бане или с «Исповедью» Хионии Берландской, она пишет, что Распутин «и в поле на работе соберет всех и заставит иногда кого-нибудь обнажить его. Сестры видели в этом блаженство его и детство — невинность». Полиция в этом невинности не увидела. Но я склонен отнестись с осторожностью как к показаниям разочарованных «сестер», так и — в большей степени — к полицейским отчетам.

Настораживает уже то, что отчет о событиях в марте был составлен только в июне. Московский градоначальник генерал-майор Адрианов говорил и даже писал впоследствии, что «никакой неблагопристойности» Распутин в «Яре» не сделал. Осенью 1916 года добивался он свидания с Распутиным, но тот его не принял, сказав, что хотя он «и дал другое показание, но все-таки ему нужно было в свое время, когда он был градоначальником, посмотреть, что такое полиция писала Джунковскому». Когда Распутин снова кутил в «Яре» в мае 1916 года, цыганский хор жался, боясь скандала и допросов, а градоначальство сразу же командировало двух чиновников «для охраны».