Собрание сочинений - Сандгрен Лидия. Страница 107
Он побрился и почти не порезался. Стоя съел несколько бутербродов. Положил в сумку полотенца и одежду для офиса. Надел спортивные штаны и свитер. И вот перед нами бодрый мужчина средних лет, в семь утра направляющийся на велосипеде в спортзал, чтобы потренироваться перед работой! Порядок и дисциплина.
Когда он подъехал, они ещё даже не открылись. У входа стояла женщина примерно его лет. У неё была белая сумка с логотипом «Хагабадет», которую люди носят, чтобы продемонстрировать, что они сюда ходят. Припарковавшись, он её узнал: это была одна из сестёр Густава.
– Доброе утро, Шарлотта, – сказал он, надеясь, что это не Хелена. Насколько ему было известно, одна из них живёт в Эргрюте, а вторая вышла замуж за какого-то полукровку из сконской деревни, где они сейчас разводят лошадей.
– Здравствуй, Мартин, – сказала Шарлотта фон Беккер. – Ты тоже встаёшь с петухами?
– В моём возрасте надо всеми силами предотвращать распад.
– Совершенно верный подход. Я здесь из тех же соображений.
– Но ты выглядишь так, как будто тебе вчера исполнилось тридцать пять. – Что было почти правдой.
Шарлотта улыбнулась и сообщила, что тренируется по системе «Классикер» [167].
– В марте была Васалоппет [168], а несколько недель назад Вансбрусиммет [169]. В сентябре будет забег Лидингё, но бегать мне почему-то скучно. Обычно я слушаю аудиокниги, но это почти не помогает.
Девушка в тенниске открыла двери изнутри. Они направились в соответствующие раздевалки.
– Передавай привет Густаву! – крикнула на прощание Шарлотта.
* * *
Мартин ходил по офису из угла в угол, когда в дверном проёме появилась практикантка Патрисия.
– Вы послушали группу? – спросила она.
– Что?
– Я отправляла ссылку на группу, которую мы можем пригласить на праздник. – На его лице, видимо, появилось выражение непонимания, и она уточнила: – У них джаз и многоголосный вокал.
– Конечно, конечно. Всё наверняка будет хорошо.
– То есть мне их заказывать?
Он жестом показал: да, ты за это отвечаешь.
– Может быть, вы всё же послушаете?
– Я знаю, кто имеется в виду, – соврал Мартин. – Хорошая группа. Зовите. – Он же не контрол-фрик, которому нужно проверять всё до последней мелочи, и неважно о чём речь – о празднике, жизни собственных детей или издательском проекте. Он не шлёт бедняге-дизайнеру письма с просьбой сделать оттенок белого на толику теплее. И не всегда сидит до рассвета, продумывая аннотацию. Восьмидесятые, когда никто не смотрел на часы и все торчали на работе до ночи, вместо того чтобы идти домой и жить другой жизнью, закончились.
Он поискал в телефоне номер человека, который занимался помещением для вечеринки. Но передумал и отложил мобильный в сторону. Вместо этого загуглил «дача + Готланд». Баснословные цены за недельное проживание. Вспомнил, что летом Готланд оккупируют жители Стокгольма, и запросил «дача + Костер» [170]. Или, почему бы нет, Дания? Он может взять с собой Густава. Или Франция? На Ривьере было бы отлично. Снять дом. Взять детей. Несколько долгих недель под этим сумасшедшим небом.
Рука снова нашарила телефон и набрала номер Густава. Он прождал минимум двадцать гудков, прежде чем отключиться.
В помещении было тепло. Палило солнце. Всё вокруг приобретало чётко очерченные контуры: беспорядок на столе, тонкий слой пыли на экране компьютера, следы кофейных чашек на столике возле дивана и кресел. Цвета парижской картины Густава пылали, казалось, они всасывают свет, а потом снова его излучают.
Липкими руками Мартин снял с себя пиджак. По спине стекал пот, тело горело. Голова кружилась. Казалось, что в воздухе вообще нет кислорода. Мартин открыл окно. Солнце ударило его наотмашь. Режущий глаза отблеск речной воды. Сердце быстро застучало. Пульс не падал. Озноб и внезапная тревога. Перед глазами потемнело, звон в ушах, он закрыл дверь кабинета и опустился на диван. Трудно дышать, внутри волна тошноты. Он придвинул компьютер, открыл 1177 [171] и набрал в поисковой строке «инфаркт». Распространёнными симптомами инфаркта, возвещалось профессиональным языком, были сильная и продолжительная боль в грудной клетке, которая иногда иррадиирует в конечности, дискомфорт в области грудной клетки, который может также ощущаться в глотке, челюсти и плечах; тошнота, затруднённое дыхание, холодный пот, чувство страха и отчаяния. Мартин закрыл глаза и прислушался к себе. В руки ничего не отдавало, впрочем, эксперты 1177 утверждали, что инфаркт может произойти и без боли в груди.
Что будет, если он позвонит 112? Приедет скорая, суматоха на лестнице, посреди издательского офиса санитары-атлеты в зелёной униформе с носилками… Он перешёл в следующий раздел: «Когда следует обращаться за помощью?» Среди обилия слов ему удалось вычленить «четверть часа» – если боль не проходит в течение четверти часа, необходимо позвонить 112.
Часы показывали без двадцати два. Мартин вернулся на диван, стараясь дышать как можно спокойнее. Подумал, не стоит ли позвонить Ракели, но решил, что сделает это после скорой. Возможно, уже из приёмного отделения. Пересчитал окна на парижской картине, потом дымоходы. О, эти дымоходы, чёрные настилы крыш, туманное небо, частокол антенн! Приглушенная какофония транспорта, просачивающаяся сквозь чердачные окна! А французский у него неплохой. Возможно, он был слишком самонадеянным, когда брался за перевод того романа Маргерит Дюрас, и времени на это у него ушло гораздо больше, чем он думал, но у него действительно получилось. Недавно пролистав книгу, он не заметил там ни малейших следов самого себя – только Дюрас и её язык, который не перепутаешь ни с каким другим. Может, ему снова заняться переводами…
Через какое-то время пульс упал. Нигде ничего не болело. Тело ощущалось, в общем, как обычно, только казалось, что каждую мышцу выжали, как тряпку. Он посмотрел на часы: семь минут. Скорая, видимо, не потребуется.
В половине третьего у него встреча.
Мартин пошёл в туалет, где долго простоял, опёршись руками о раковину и прижавшись лбом к прохладной поверхности зеркала.
Когда вечером Мартин пришёл домой, в квартире никого не было. Он включил телевизор и послал Элису сообщение «ты где?». В последнее время сын был необычайно молчалив и едва здоровался, а весь вечер накануне стирал и гладил свои рубашки под Жака Бреля и его маниакальный аккордеон. Закончив со своими, он принялся за рубашки Мартина, хотя обычно просто оставлял их на самом дне бельевой корзины. Потом достал средства для обуви и начистил все их туфли. Если его прерывали, к примеру, невинным вопросом, хочет ли он чаю, Элис выплёвывал «что?», как будто ответить на такой вопрос цивилизованно невозможно. Утром, разыскивая в прихожей ключи, Элис буркнул, что собирается на блошиный рынок, и почти сразу же захлопнул дверь. Мартину пришлось убирать за ним, на полу в гостиной он оставил разбросанные фотоальбомы. Видимо, педантизм сына работает избирательно, подумал Мартин и сделал мысленную пометку: провести беседу об Ответственности и Распределении Домашних Обязанностей.
В комнате было душно. Мартин открыл окно и задёрнул шторы. По телевизору шёл датский детективный сериал. Двое полицейских сидели в машине, в окна бил дождь. А им, пожалуй, стоит издавать больше детективов. Даже плохие детективы продаются. Что скажут будущие литературоведы о наблюдавшейся в начале двадцать первого века одержимости криминальными романами? Где-то на периферии сознания на миг вспыхнула искра интереса.
«Симптом культурной деградации и общее интеллектуальное увядание». Мартину было достаточно прикрыть глаза, чтобы услышать голос Сесилии и почувствовать рядом её присутствие – увидеть вмятину в диване, там, где она обычно сидела, поджав под себя ноги, услышать шорох её хлопковой рубашки. Когда Сесилия критиковала современность, её гётеборгский акцент почему-то становился заметнее, хотя смешанная мелодика её речи обычно больше тяготела к нормативному шведскому. «Это одна из гипотез. Благожелательные толкователи считают криминальную литературу ареной для общественной критики, что для определённых авторов вполне справедливо. Но в девяноста восьми случаях из ста эта арена превращается в Колизей, в котором народ развлекают демонстрацией разрушения и смерти». Она заводит за ухо прядь волос. Её длинные пальцы всегда чем-то заняты, как у завершившего карьеру пианиста. Она вертит на безымянном обручальное кольцо или теребит подвеску на шее. «С другой стороны, криминальная литература – это симптом нашего времени, сам по себе весьма интересный. Здесь уместно сравнение с так называемыми БДСМ-романами. Почему они настолько популярны? Какую потребность удовлетворяет такого рода литература у тысяч женщин, читающих её со страхом и трепетом?» Издательству, усмехается она, следует полностью перейти на детективы и эротику. Тогда мы сможем купить дачу во Франции и уйти на пенсию. «Смерть и секс – в конечном счёте именно к ним и сводятся все явления культуры, разве нет? Может быть, ещё к Богу. Но Бог, в свою очередь, неразрывно связан и со смертью, и с сексом. Бог – наш последний шанс укрыться от вечной проблемы смерти и секса». Она встаёт, чтобы принести что-нибудь из кухни. Он слышит, как звенит посуда, а Сесилия насвистывает арию Баха. Как-то она цитировала фрагмент «Страстей по Матфею» на немецком.