Собрание сочинений - Сандгрен Лидия. Страница 143
До отъезда Ракель говорила, что пришлёт перевод фрагментов и отзыв в течение недели. Загадка, как ей это удастся в этом её европейском турне, но смысла возмущаться всё равно нет. Мартин пресёк порыв переслать ей мейл в качестве мягкого напоминания о том, что сроки уже даже не поджимают, а горят. И вместо этого написал Ульрике, пообещав в ближайшее время сообщить о решении.
«Берг & Андрен» действительно нужен небольшой успешный проект, и в финансовом плане, и для морального удовлетворения. Маленькому издательству бороться за великие имена не по силам, и они делают ставку на неизвестных, но многообещающих авторов, из которых может что-то получиться. Когда в девяностых они издали Белла, решающим фактором стали даже не продажи, а то, что они, Мартин и Пер, поступили правильно. Идеи нужно со строгой периодичностью откалибровывать с учётом реальности. Это был выдающийся роман, из тех, которые рекомендуются гимназистам учителями-энтузиастами, и он до сих пор продаётся. Ибо приток юных заблудших душ, слава богу, не иссякает, а покет по цене равен паре кружек пива на Андра Лонггатан. Единственным просчётом оказались последующие книги Белла. Он, похоже, израсходовал на дебют всё, что ему было отмерено, вынужденно замаскированная автобиография получилась сентиментальной и самодовольной, с долгими описаниями всяческих несправедливостей, в которых читатель неизбежно вставал на сторону антагониста, потому что альтер эго самого Белла находилось настолько далеко, что идентифицировать себя с ним читатель не мог. Сегодня это, возможно, назвали бы беллетризованной автобиографией, но Белл снабдил всех героев вымышленными именами и не предполагал, что читатель будет воспринимать их как более или менее реальных людей. В общем, после некоторых мучений от публикации они отказались. И другие издательства тоже. История оказалась по-своему трагичной и отнюдь не назидательной для гимназистов: автор написал потрясающий роман на наркотиках, а в реабилитационке у него получилась полная чушь.
Мартину захотелось проверить, действительно ли текст был провальным. Вопреки всему, он быстро нашёл книгу в самом дальнем углу одного из стеллажей. Вечер, таким образом, складывался не так уж безнадёжно: у него есть новая рукопись и старое воззвание к трезвости, он купил чипсы и лёгкое пиво, по телевизору наверняка найдётся что посмотреть, а завтра они встречаются с Густавом.
31
Элис Берг сидел на скамейке возле Музея искусств и ремёсел. Он почистил стёкла очков специально предназначенной для этого тряпичной салфеткой, после чего со всей обстоятельностью вынул из пачки сигарету и закурил. Встречаться с Филипом Франке он не захотел. Вместо этого он пошёл на выставку моды haute couture 1900–1950.
– Это она, – сообщила Ракель, как только подошла достаточно близко, чтобы он мог услышать. Брат смотрел на неё, широко раскрыв глаза, забыв о зажатой в руке сигарете – курить со всей достоверностью он пока не научился.
– Офигеть, – произнёс он наконец. – И где она сейчас?
– Он не знает. От него она тоже ушла.
– То есть мы проделали весь этот путь, чтобы узнать, что она исчезла снова?
– Ну, не только это. У тебя есть вода? Меня тошнит.
Он протянул ей бутылку. После каждого глотка, который делала Ракель, пластик издавал стук. Они сидели в тени, но по спине у неё всё равно стекал пот. Жар и духота прижимали к земле. На каменной мостовой шуршали сухие листья. Ракель охватило странное ощущение невесомости, словно миропорядок обрушился, никаких связей больше нет, нет ничего незыблемого и всё возможно. Она не испытывала ни одного внятного чувства. Её охватил полный, парализующий покой.
Она начала с наименее сложного: малоправдоподобного известия о том, что у Сесилии была какая-то неприятная история с писателем Лукасом Беллом.
– Странно. Об этом было бы известно, – произнёс Элис, подперев кулаками подбородок. – Такую интересную драматургическую подробность папа ни за что бы не упустил.
Историю о Лукасе Белле Элис тоже слышал бесчисленное количество раз: нависшее банкротство, последний шанс, успех, которого никто не ждал. Масштаб падения Лукаса Белла, грязная изнанка декаданса, слава, настигающая в момент распада, – именно на такие темы отец любил плести словесные кружева на званых ужинах.
– Я не помню никаких поводов для их столкновений, – произнесла Ракель.
– Он ведь потом написал плохую книгу, да? – спросил Элис.
Ракель рассмеялась, хрипло и безудержно, до боли в груди и животе. Элис спросил, что её так развеселило, и Ракель попыталась объяснить: её позабавила мысль о том, что возвышенная и недосягаемая Сесилия была абсолютно равнодушна к людям, но литература вызывала у неё эмоциональные реакции широчайшего диапазона.
– Как будто литература и была для неё настоящей жизнью, а вся остальная фигня просто шла фоном. Человек не мог задеть её по-настоящему, а книга могла.
– Печально, – произнёс Элис. – Не понимаю. Поэтому она не любит этого Лукаса? Потому что он сначала был хорошим, а потом стал плохим?
– Разумеется, нет. Хотя… я так не думаю. Я сама не понимаю.
Брат схватил мобильный, о котором на несколько минут забыл, – спинномозговой рефлекс, срабатывающий у молодого поколения при любой неопределённости.
– Может, ей не нравилось, что он был наркоманом?
– Вряд ли у неё в этом плане были какие-то высокоморальные принципы.
– Почему?
– Может, потому что она бросила собственных детей, чтобы вести жизнь беженца-кочевника? – предложила Ракель. Её возбуждённый мозг работал плохо. Тошнота не прошла.
– Пожалуй. – Элис открыл телефон. – А вообще он был довольно симпатичным.
На обложке журнала «Ай-Ди» за 1993-й позировал стройный юноша в джинсах и с голым торсом. Лицо напоминало Арлекина «поглощающим взглядом» и «высокими скулами». Каскад тёмных волос на плечах, жилистые руки в татуировках: на одной летящая воронья стая, на другой цитата из Рембо. A thousand Dreams within me softly burn [227]. В руке наполовину выкуренная сигарета.
– Я понял! – щёлкнул пальцами Элис. – У них был роман, страдания, все дела, он её бросил, и она его так и не простила.
– Лукас Белл гей, – снова рассмеялась Ракель.
– Чёрт. А то хорошая получилась бы гипотеза, да?
– Конечно.
В памяти что-то шевельнулось, какие-то слова Филипа Франке, но он столько всего рассказал, что всё смешалось. Элис сбил её своим трёпом, и она потеряла нить. С «Летом в аду» брат был, видимо, знаком только по фильму, и сейчас он листал какие-то рекламные фото. Ракель вспомнила разрозненные фрагменты: стопка видео из проката «Видеомикс» на Каптенсгатан (дождливый вечер, Ловиса настаивает на том, чтобы смотреть «Детей кукурузы»). В «Лете» Леонардо Ди Каприо, румяный с чёлкой на прямой пробор в большой кожаной куртке, бродил по лондонским улицам, пока закадровый голос пытался растолковать зрителю, что происходит. Вайнона Райдер играла девицу, которая была второстепенным персонажем в книге, но в голливудской версии превратилась в одно из главных действующих лиц. Её главная функция заключалась в том, чтобы оленьим взглядом смотреть на принимающего разные наркотики Ди Каприо и крупным планом демонстрировать стройные ноги в драных нейлоновых колготках. Потом она долго и мучительно умирала в больнице. Саундтрек исполняла британская инди-группа, известная одним хитом.
– На самом деле Лукас Белл не так важен, – сказала Ракель и прикрыла глаза. – Филип рассказал кое-что ещё. – Жара сдавливала голову. Она весь день ничего не ела. При мысли о еде ей пришлось с усилием сглотнуть слюну, подавляя рвотный позыв. Живот свело.
– Что именно? – Элис положил мобильный экраном вниз на скамейку между ними.
– Кажется, меня сейчас вырвет, – пробормотала она.
– Прямо сейчас?
Ракель кивнула. В жизни ей уже приходилось делать это в общественных местах – на трамвайных остановках, за деревьями Слоттскугена, на перекрёстке между Васой и Викторией после особо удачного препати, – но это было давно, под покровом темноты и, что немаловажно, она всегда была пьяной, что служило хоть каким-то оправданием. Но сейчас ранний вечер, центр Парижа, рядом музей. И она ничего не может предпринять, чтобы остановить развитие событий. Подростки – это вторая после родителей младенцев группа, которая знает, что нужно делать, если человека тошнит, и Элис тут же вскочил на ноги: