Троянская война - Кулидж Оливия. Страница 2

Предсказатели выслушали рассказ царицы с серьезным видом и в один голос объявили, что этот сон – предупреждение свыше. Мальчик, который родится, станет причиной гибели города.

– Этому не бывать! – мрачно изрек царь Приам. – Разве у меня нет других детей, разве мне не пророчили иметь пятьдесят сыновей? Что значит жизнь одного ребенка, если речь идет о всеобщем благополучии? Отнесите его в дикие чащобы Идских гор и оставьте там умирать.

Приговор царя был беспрекословно исполнен, но какие-то бедные пастухи, бродившие в чащах, нашли ребенка и пожалели его, потому что он был красив, как звездочка. Парис, или Александр, не подозревая о своем происхождении, вырос у стен города, в котором правил его отец.

Парис пас овец на Идских горах и был счастлив там в своем неведении, поскольку по натуре был покладистым и спокойным. Да и жизнь его не изобиловала трудностями, потому что нимфа Энона влюбилась в его золотые кудри и румяные щеки, посмуглевшие от свежего воздуха. Парис был изящен в своих движениях, голос его был тихим и низким, да и сам он сиял такой красотой, что, казалось, годится в женихи даже богине. Поэтому-то Энона и добивалась Париса, он ответил ей взаимностью, и они жили вместе счастливо, вдалеке от богов и людей.

И вот богини выбрали именно Париса разрешить свой спор из-за его непредвзятости. Они послали ему яблоко, и все втроем предстали перед ним на поляне во всем своем величии, повелев ему решить, которая из них самая красивая.

Простой пастух с Идских гор был поражен неземной красотой прекрасных богинь. Солнечный луч освещал их белые плечи и играл в их золотых волосах. Трава превращалась в цветы там, куда ступали их ноги. Парис позабыл обо всем на свете – о ветре, шумящем в деревьях вокруг, о крике своих ягнят и даже о золотом яблоке, которое холодило его руку. Появление богинь вызвало в воображении Париса видения далеких дворцов, где в роскошных залах раздавалось пение божественных песен, сияли лица принцесс небесной красоты. Его мысли были далеко, в той жизни, которой он не знал, и едва ли слышал о ней, и судить о которой вряд ли мог.

Тогда вперед выступила величественная Гера – царица цариц. Парис с открытым от изумления ртом разглядывал ее – от сверкающей короны до алых крокусов, которые густо выросли у нее под ногами.

– Я сделаю тебя властелином мира, – гордо сказала она ему и замолчала, выжидая, пока в воображении простака-пастуха пронесутся золотые троны, великолепные процессии и сражения, ужасающие и далекие.

Парис, растерявшись, ничего не ответил Гере, стоял в благоговейном молчании и смотрел на нее во все глаза до тех пор, пока гордой богине не надоело ждать. Она отступила назад в надменном гневе от его отказа.

Затем перед ним предстала сероглазая Афина в своем непритязательном наряде. На голове ее не было шлема, и она отложила свои воинские доспехи. Воздух благоухал маленькими фиалками вокруг нее, когда она смотрела на Париса сверху вниз с улыбкой, но все же с оттенком презрения.

– Я передам тебе всю мудрость человечества, – пообещала она, пронзая его своим спокойным взглядом насквозь. Она поняла, насколько он прост, и догадалась, что он не польстится на ее обещание.

Парис покраснел и опустил взор под пристальным взглядом богини. Он ничего не понял из того, что она предложила, но почувствовал ее презрение и чуть отодвинулся в сторону. Богиня отступила назад, не удивившись, но с трудом скрывая разочарование и гнев.

Последней подошла, улыбаясь, Афродита, под белыми ногами которой вырастали белые и желто-золотые нарциссы с тяжелым запахом. Ее голос был уверенным и веселым, когда она предложила Парису свою взятку.

– Ты получишь в жены самую красивую женщину в мире, – сказала она ласково, а ее глаза, синие, как море, смеялись, заглядывая в его глаза, – взгляд, который Парис так часто ловил у Эноны.

Вот наконец-то появилась богиня, чье непреодолимое обаяние он понимал. Афродита протянула руку за яблоком таким жестом, словно оно уже принадлежало ей. Парис почувствовал, как ее теплые пальцы прикоснулись на секунду к его руке, когда он вложил приз в ее ладонь. Счастливая победительница тотчас исчезла, и, хотя Парис часто видел ее потом, богиня больше никогда не представала перед ним в полной своей красе.

Афродита торжествовала, но две другие богини задумали месть. Однако богиня, признанная самой прекрасной, многое успела сделать для своего любимца. Она поведала ему о его рождении, привела его в Трою, заставила Приама и Гекубу забыть свои опасения и принять его как сына. Париса встретили как принца, и он забыл Энону, потому что Афродита нашептывала ему на ухо, что вот-вот он получит красавицу жену.

Елена

Дворец Менелая, самого могущественного царя Греции, располагался на краю Спартанской равнины. Здесь и готовился ужин для всех членов огромного хозяйства, которые собирались во внутреннем дворе по возвращении с виноградников или с полей. Мычание скотины повисло в воздухе – дойка уже закончилась, и большие царские стада сгонялись в загоны на ночь.

Слуга быстро вошел в тускло освещенный зал, где только что зажгли факелы.

– У ворот какая-то колесница, царь Менелай, – объявил он. – Молодой человек назвался Парисом, принцем из азиатской Трои, путешествующим, чтобы увидеть мир.

– Приведи его ко мне, – отвечал царь. – А пока женщины приготовят купель и одежды на смену, можешь уведомить царицу, что с нами будет пировать чужеземец, она ведь любит рассказы о дальних странах.

Менелай поднялся со своего кресла перед очагом, но, когда гость вошел в свет факелов, царь изумился и на мгновение заколебался при виде исключительной красоты молодого человека.

Парис казался загорелым и волшебно-солнечным. Его блестящий шлем был сдвинут назад, золотые волосы выбивались из-под него и обрамляли загорелое лицо, пышущее здоровьем. Желтовато-коричневая леопардовая шкура небрежно накинута на его плечи. Пояс и сандалии были из чистого золота. Короткая белоснежная туника оттеняла руки и ноги, покрытые легким загаром.

«Если он встанет рядом с Еленой, моей женой, – подумал Менелай, – то они составят самую прекрасную пару, которую когда-либо видели на земле».

Когда Парис вышел из купели с заблестевшими после расчесывания золотыми кудрями, слуги поставили для него кресло рядом с Менелаем и пододвинули небольшой столик. Девушка принесла кувшин с водой и наполнила серебряную чашу для омовения рук. Резчик положил перед путешественником куски мяса, а старый слуга ржаной хлеб, сыр, рис и тому подобные припасы из кладовых. Другой принес золотые кубки и чашу с вином, разбавленным водой. Царь вкушал со своим гостем и вскоре был очарован изяществом молодого человека и низкими нотами его музыкального голоса.

– Ты должен спеть для нас после трапезы, – сказал он. – Если твое умение играть на кифаре соответствует твоему голосу, мы сочтем, что нам и в самом деле улыбнулась удача. Наш певец стар, и царице наскучили его песни, поэтому она не выходит из своих покоев. А без нее тоска опускается на пиршественный зал.

– Я имею некоторый навык в музыке, – признался молодой человек. – Более того, Гектор, мой брат, заявляет, что я трачу слишком много времени на кифару и пренебрегаю оружием войны. Я – очень даже неплохой стрелок из лука, но дело в том, что я вырос в горах и действительно не обучен владению копьем или мечом.

– У каждого свой дар, – заметил царь-воин с умеренным презрением.

– Так оно и есть, – ответил Парис искренне. – Дар Гектора – мастерство в войне. Мой – лишь любезность и красота, и все же не стоит презирать того, что не достигается практикой, а исходит непосредственно от благословения богов. Никто не может завоевать то, чего ему не дано.

– Дары богов – самые лучшие достоинства, – автоматически отозвался царь, но его взгляд был устремлен на дверной проем, где слабая суматоха слуг отметила появление его жены.