Пианистка - Елинек Эльфрида. Страница 20

Клеммер говорит, что его отец практически в любой момент может дать ему машину, если попросить заранее. Его рука шарит в темноте и вновь выныривает совершенно пустой.

В Эрике возникает все более сильное отвращение: скорей бы уж он ушел! Свою руку он пусть прихватит с собой. Прочь! Он олицетворяет собой ужасный вызов жизни, обращенный к ней, к Эрике, а она обычно отвечает лишь на вызов, связанный с достоверной интерпретацией музыкальных произведений. Наконец-то показалась остановка: уютно освещенный домик из оргстекла с маленькой скамеечкой под крышей. Вокруг никаких разбойников, а уж с Клеммером они вдвоем с матерью как-нибудь справятся. Свет фонаря. На остановке две плотно укутанные фигуры, тоже женщины, их никто не провожает, никто не защищает. В этот поздний час интервалы между трамваями уже большие, и Клеммер, к сожалению, по-прежнему не уходит. Пусть разбойников не видно, но вдруг они появятся, вот Клеммер и пригодится. Эрике становится жутко. Их сближению пора положить конец, да минет ее чаша сия. Вот и трамвай! Она все как следует обсудит с матерью, когда Клеммер наконец-то уйдет. Сначала он должен уйти, и лишь тогда он превратится в тему для подробного обсуждения. Ощущение легкой щекотки, словно пером проводят по коже. Подходит трамвай и бодро увозит с собой обеих дам. Господин Клеммер машет рукой, однако дамы полностью заняты своими кошельками и проездными билетами.

Ребенок, об одаренности которого по-прежнему непрестанно говорят, но которому разрешают двигаться только так, словно он сидит в мешке, затянутом на шее, – этот ребенок со страшной беспомощностью падает, споткнувшись о низко натянутые шнуры. Он беспомощно хватает воздух руками и сучит ножонками. Проволока, о которую он споткнулся, – громко жалуется ребенок, – возникла на его пути из-за невнимательности других. ОНА никогда ни в чем не виновата. Учителя, заметившие это, хвалят и утешают ее, находящуюся под прессом музыкальных претензий, ее, которая, с одной стороны, жертвует все свое свободное время музыке, а с другой – выставляет себя на всеобщее посмешище. И все же учителя испытывают тихое отвращение, легкий ужас, когда сами же заявляют, будто ОНА – единственная, у кого после уроков не одни только глупости на уме. ЕЕ подвергают бессмысленным унижениям, на которые ОНА жалуется дома. Мать, устремляющаяся со всех ног в школу, во всю глотку жалуется на других учениц, которые хотят основательно испортить ее чудесного отпрыска. И вот тогда-то накопившаяся ярость окружающих обрушивается на Эрику по-настоящему. Возникает круговорот жалоб и основательных поводов для жалоб. Металлические ящики из-под молочных бутылок в школьном буфете заступают ЕЙ дорогу, требуя от нее внимательности, которой в ней нет. Все ее внимание тайком приковано к мальчишкам-соученикам, она тайно наблюдает за ними самым краешком глаза, а голова ее тем временем движется в совершенно другую сторону и не обращает никакого внимания на мужающих мальчиков. Или на то, чего они хотят, упражняясь в мужании.

В вонючих классных комнатах ее повсюду подстерегают препятствия. По утрам там усердно потеет простоватый ученик-середняк, еле-еле справляющийся с заданиями, а родители вовсю нажимают на клавиатуру его умственных способностей, чтобы он оказался по меньшей мере в середине списка по итогам года. Во второй половине дня классная комната поступает в распоряжение необычайно талантливого ученика, готовящего себя к необычайным успехам на музыкальном поприще: он обучается по специальной программе и измывается над разместившейся в здании музыкальной школой. Инструменты, изрыгающие из себя звуки, словно саранча, врываются в прибежище духа, и весь день напролет школу переполняют вечные ценности, те ценности, которые пребудут вовек, – ценности знания и музыки. Такие ученики музыки представлены любым возрастом и любым размером, они есть даже среди старшеклассников и студентов! Все они едины в своем стремлении производить музыкальные звуки в одиночку или собравшись в группы.

Ее все сильнее притягивают к себе недостижимо маячащие перед ней воздушные пузыри внутренней жизни, о которой другие не имеют никакого представления. В самой своей сердцевине она по-неземному прекрасна, и эта сердцевина существует сама по себе в ее голове, другие этой сердцевины не видят. Она творит в своем мозгу собственную красоту, в своих фантазиях наделяя себя лицом красотки со страниц иллюстрированного журнала. Мать бы ей это запретила. Она меняет свои лица как захочет. Она то блондинка, то шатенка – мужчины ведь любят таких женщин. И она стремится этому соответствовать, ей ведь хочется, чтобы и ее любили. Сама по себе она все что угодно, только не красавица. Она талантлива, вежлива, воспитанна, но красотой тут и не пахнет. Она скорее невзрачна, и мать ей об этом постоянно напоминает, чтобы она не возомнила вдруг, что она красивая. Она может привязать к себе человека лишь СВОИМ умением и СВОИМИ знаниями, – грозит ей мать самым подлым образом. Она угрожает прибить ребенка, если когда-нибудь увидит его с мужчиной. Мамаша сидит у дверного глазка, все держит под контролем, ищет, подсчитывает, делает выводы, наказывает.

ОНА укутана паутиной повседневных забот, словно египетская мумия, но никто не горит желанием прийти на нее взглянуть. Вот уже три года, как она терпеливо ждет, когда исполнится ее желание и ей купят первые туфли на высоком каблуке. Она ни на секунду об этом не забывает. ЕЕ желание требует терпения. В ожидании туфелек она может приложить свое терпение к сольным сонатам Баха, с овладением которыми коварная мать связывает грядущее приобретение. Она никогда не получит этих туфелек. Когда-нибудь она купит их сама, когда станет зарабатывать. Туфельки постоянно маячат у нее перед носом, как морковка перед осликом. Используя эту приманку, мать выуживает из нее еще одну пьесу Хиндемита, а потом еще одну. Зато мамочка любит свое дитя, на что туфли уж никак не способны.

В любой момент она возвышается над всеми прочими, в любой момент мать стремится поднять ее над другими. Все они остаются далеко внизу, в компании таких же, как они сами.

Ее невинное желание с течением лет превращается в разрушительную алчность, в волю к уничтожению. Она хочет силой взять все, что имеют другие. Она хочет разрушить все, чего она не сможет иметь. Она начинает красть вещи. В ателье на самом верхнем этаже, куда она ходит на уроки рисования, начинают пропадать целые армады акварельных красок, карандашей, кисточек, линеек. Пропадают даже пластмассовые солнезащитные очки, стекла которых – модная новинка – переливаются всеми цветами радуги! Все, что она крадет, она из страха сразу же выбрасывает на улице в первую попавшуюся мусорную урну (ворованное пользы не приносит), чтобы эти вещи у нее не обнаружили. Мать ее постоянно обыскивает и находит всегда одно и то же: плитку шоколада, купленную без спроса, или мороженое, купленное на сэкономленные трамвайные деньги.

Вместо солнечных очков она лучше позаимствовала бы новый фланелевый костюм серого цвета, принадлежащий другой девочке. Но костюм не так-то просто стащить, если его владелица из него никогда не вылезает. В отместку ЕЙ удается приложить поистине детективное старание и выяснить, что костюм милая девочка заработала собственным телом на панели. ОНА много дней подряд следовала за серой волчьей тенью владелицы костюма; консерватория и бар «Бристоль» находятся по соседству, вместе с его посетителями, коммерсантами средневекового возраста, которые как раз сегодня так одиноки, девочка, так одиноки. Ее однокласснице исполнилось всего-навсего шестнадцать нежных лет, и школа реагирует на ее поступок в соответствии с инструкциями. ОНА рассказывает матери о своей заветной мечте – о сером костюме – и о том, как на него можно самой заработать. Она лепечет эти слова с наигранной детской беззаботностью, чтобы мамочка порадовалась неосведомленности собственного ребенка и похвалила за это. Мамочка в тот же час вонзает шпоры в своего боевого скакуна. Кипя от возбуждения, с пеной у рта, запрокинув голову, мамочка врывается в школу, и ее появление приводит к тому, что одноклассницу вышвыривают вон. Серый костюм вылетает из школы вместе со своей обладательницей; костюм вылетает с глаз долой, но не из сердца вон, и в нем долго еще остаются кровоточащие борозды и трещины, напоминающие о костюме. Его владелица в качестве наказания станет продавщицей в парфюмерном магазине на одной из центральных улиц и останется там на всю жизнь, не пережив счастья от обретения аттестата зрелости. Она не станет тем, кем могла бы стать.