Поклонник - Джейн Анна. Страница 23
Утром мы с Алисой отправляемся на учебу. Подруга называет меня героиней – несмотря ни на что, я готова к практическим занятиям. Правда, выгляжу я как человек, который не спал двое суток подряд: помято и с кругами под глазами, которые не получается замазать.
До самого вечера мы находимся на учебе. Время от времени я переписываюсь со Стасом, который все еще болеет. На перемене он присылает мне селфи, сделанное в кровати. Стас лежит на белой подушке, закинув одну руку за голову.
Я пытаюсь понять – есть ли в нем сходство с Поклонником, но Поклонник выше и шире в плечах, к тому же у них разные формы кистей и пальцев. У Стаса более худые руки и чуть менее тонкие запястья, кроме того, на предплечьях у него есть несколько маленьких родинок – если соединить их линией, то получится ромб.
А еще мне кажется, что Поклонник – брюнет.
В ответ я присылаю Стасу свое селфи – на фоне унылых стен кабинета.
«Ты грустная», – замечает он с укором. «Тебе кажется», – отвечаю я.
«Что-то случилось?» – «Нет, все в порядке».
– Раньше ты улыбалась, – садится рядом со мной Алиса.
– В смысле? – хмурюсь я.
– Когда переписывалась со Стасом, улыбалась. А сегодня – нет. Он тебе больше не нравится? Внутри перестало что-то взрываться?
– Ничего и не взрывалось, – отвечаю я с раздражением.
– Так-так-так, я думала, ты в него влюблена, – качает головой подруга.
– Он мне нравится, – сдержанно замечаю я. Чтобы влюбиться, нужно еще пообщаться. Понять друг друга.
– Нет, подруга, – уверенно заявляет Алиса, чтобы влюбиться, достаточно мгновения. Или ты понимаешь, что он твой человек, или нет. Одно из двух.
– Я все еще в процессе понимания, – хмыкаю я.
– Это так не работает. В процессе может прийти симпатия, уважение, дружба, в конце концов. А с любовью, о которой ты так мечтала, иначе. Внутри сразу что-то щелкает. Нет, это не значит, что ты влюбляешься с первого взгляда и кидаешься в объятия. Это значит, что твой мозг, сердце и тело его запомнили. Понимаешь, в чем фишка?
Алиса мнит себя человеком, который собаку съел на отношениях. Впрочем, она часто оказывается права. Как-то мы с девчонками смеялись и говорили, что ей лучше работать не с детками, а со взрослыми, у которых сердечные проблемы.
– Стас сразу понравился мне, – задумчиво отвечаю я, вертя в руках ручку.
– И на что ты обратила внимание, когда увидела его?
– Сначала, наверное, на волосы, – не задумываясь, отвечаю я. – Потом на глаза. На лицо. На фигуру.
– То есть сначала ты запала на что-то внешнее? допытывается Алиса.
– Ну да. Ведь это нормально, – удивленно отвечаю я.
– Нормально, конечно, я и не спорю. Сама люблю красавчиков, – смеется подруга. – Но когда внутри у тебя что-то вспыхивает по отношению к человеку, то это происходит не потому, что у него белые волосы и голубые глаза. Это чувство безусловное, фактически на уровне рефлексов. Ты видишь его и запоминаешь. Твой мозг запоминает твою на него реакцию, химическую реакцию. А потом уже ты видишь и цвет волос, и цвет глаз, и фигуру, и одежду.
Я снова вспоминаю эпизоды в ванной комнате, в клубе и со злостью понимаю, что по отношению к Поклоннику так и было. Сначала вспышка притяжения, потом все остальное. Но не признаюсь. Даже сама себе. Для этого мне нужно время.
Алиса права, я слишком упрямая.
Домой я возвращаюсь поздно – мы с девчонками готовим групповой проект, и я пытаюсь выложиться на все сто. Мы занимаемся в гостях у одной из них, Светы, – она живет в центре, неподалеку от университета, – и домой уезжаем часов в одиннадцать. Алиса, как всегда, готова ночевать со мной, но я говорю, что все в порядке. Мой страх постепенно исчезает. Ну а демон – демон всегда со мной.
По дороге я разговариваю по телефону. Сначала с мамой, которая приедет через две недели, потом со Стасом.
– Я скучаю по тебе, – говорит он и кашляет. Как только поправлюсь, встретимся, хорошо?
– Конечно, – отвечаю я. – Ты будешь продолжать учить меня кататься.
– Вообще, я хотел предложить тебе сходить в кино. Хочешь?
– Хочу. А на какой фильм?
– На какой ты скажешь, Ангелина. Слово моей девушки – закон.
– Я твоя девушка? – спрашиваю я неожиданно для самой себя.
– А ты не согласна ею быть? – после заминки уточняет Стас.
Мне кажется, он расстроен. И я чувствую себя подлой предательницей. Меня тянуло к другому. Я хотела поцеловать другого. Я даже просила его сделать это, хотя я даже его не знаю!
– Согласна, – отвечаю я. – Теперь ты мой официальный парень.
– Да, – смеется Стас.
Кажется, он встает и идет куда-то. И я слышу шум волн.
– Что это? – удивленно спрашиваю я.
– Телевизор, – отмахивается Стас. Шум волн моментально пропадает.
– Выздоравливай скорее, – прошу я. – Я тоже скучаю.
Мы прощаемся, мне настойчиво названивает Алиса.
– Что такое? – говорю я, отвечая на звонок. Читай мои сообщения! – шепотом велит подруга и отключается.
От нее приходит десяток сообщений, и я узнаю то, о чем даже не мечтала узнать. Однако мой телефон не вовремя разряжается – нужно зарядить аккумулятор.
В просторной и светлой художественной мастерской сотни картин. Они висят на стенах в тонких красивых рамах, стоят на выбеленном дубовом паркете, прислонившись к кипенно-белым стенам, украшают собой мольберты, лежат на мягком сливочном диване. Большие картины, маленькие, квадратные, прямоугольные – они всюду. Это их безмолвное царство.
Хозяин мастерской пишет в технике масляной живописи, поэтому в работе у него сразу несколько картин. Они кажутся яркими и в то же время нежными, своеобразными, хотя опытный глаз тотчас заметит подражание прерафаэлитам. Тут есть портреты преимущественно красивых спящих девушек, несколько пейзажей, но больше всего картин с изображением евангельских сюжетов. Особенно много ангелов в светлых одеждах, с сияющими крыльями, протянутыми руками, похожих друг на друга, как братья. Их лица печальны, но света, падающего в мастерскую из больших окон, так много, что кажется, будто эта печаль растворяется в свете и глаза ангелов лучисты и наполнены солнцем. А еще тут много цветов в вазах. Все до единого срезаны.
По широкой деревянной лестнице, ведущей на второй уровень, в зону отдыха, спускается молодой мужчина лет двадцати семи в длинном халате, запахивая его на ходу. Он среднего роста, достаточно хрупок, с острыми плечами и мягкой поступью. У него светлые, почти льняные волосы, собранные в короткий хвост, и светлые глаза, на солнце кажущиеся бледно-васильковыми. Лицо у него тонкое, одухотворенное, даже мечтательное. И сразу понятно, что мастерская принадлежит ему, а сам он – художник.
Он спускается на нижний уровень, проходит мимо двух стеклянных столов, на которых стоят краски, банки с кистями, бутылки с маслами и растворителями. Подходит к третьему – к функциональному столу-мольберту, на котором лежат листы с набросками и высится недописанная картина. Художник задумчиво смотрит на холст, потирая подбородок, что-то ему не нравится.
На нем изображена хрупкая обнаженная девушка. Она сидит на кровати, застеленной белой шелковой простыней, и прикрывается одеялом – сначала кажется, будто бы ее застали без одежды и она стыдливо пытается спрятать себя за куском материи. Но если присмотреться, можно понять, что в этой работе слишком много скрытого эротизма. Кошачья грация, призывный взгляд, лукавая полуулыбка.
Девушка не прикрывает себя, напротив, она раскрывает одеяло, и художник словно застал ее за этим моментом и запечатлел. Он внимательно смотрит на картину. Длинные карамельно-русые волосы, хрупкий овал лица, карие глаза с золотистыми крапинами, обрамленные длинными ресницами, аккуратный носик, полные губы. Она естественна и прекрасна.
Это Ангелина.
– Нужно еще поработать над тобой, – сам себе говорит художник. – Ты должна снова мне попозировать. И только попробуй сказать, что устала.
На его лице появляется довольная улыбка. Он говорил не сам с собой. Он говорил с ней.