Над кукушкиным гнездом - Кизи Кен Элтон. Страница 46

Неправда это. Знаю, что еще живой. Не потому охота потрогать.

Охота потрогать, потому что он человек.

И это неправда. Тут кругом люди. Мог бы их потрогать.

Охота потрогать его, потому что я тоже, ну, известно кто... Пед! Но и это неправда. Это один страх за другой прячется. Если бы я был из них, я бы и другого от него хотел. Охота потрогать просто потому, что он – это он.

Но только я хотел протянуть руку, он сказал:

– Слушай, вождь, – и повернулся ко мне лицом, вздыбив покрывало, – слушай, вождь, а может, и тебе поехать завтра с нами на рыбалку?

Я не ответил.

– Ну как, поехали? Я чувствую, прокатимся будь здоров. Знаешь, две мои тетки нас заберут? Никакие они мне не тетки – веселые девочки, познакомился с ними в Портленде. Ну, что скажешь?

В конце концов пришлось сознаться, что я неимущий больной.

– Как?

– Денег нет.

– А-а, – сказал он. – Да, об этом я не подумал.

Он опять замолчал и только тер шрам на носу пальцем. Палец остановился. Макмерфи приподнялся на локте и посмотрел на меня.

– Вождь, – медленно сказал он, измерив меня взглядом, – когда ты был в своих габаритах, когда в тебе было два метра или два с сантиметрами и сто двадцать, сто тридцать весу, ты бы смог поднять, например, такую штуку, как пульт в ванной?

Я припомнил, каков этот пульт. Вряд ли он весил намного больше, чем бочки с маслом, которые я таскал в армии. Я сказал ему, что раньше, наверно, поднял бы.

– А если бы опять стал таким же большим, поднял бы?

Я сказал ему:

– Думаю, да.

– Плевать мне, что ты думаешь, я спрашиваю: обещаешь поднять, если я сделаю тебя таким же большим, как раньше? Обещай, и будешь не только получать у меня бесплатно специальные атлетические уроки, но и на рыбалку поедешь бесплатно, никаких десяти долларов! – Он облизнул губы и лег. – И шансы у меня неплохие, ей-богу.

Он лежал и посмеивался про себя. Потом я спросил, как он собирается снова сделать меня большим, а он приложил к губам палец.

– Браток, этот секрет нам нельзя выдавать. Я же не обещал тебе сказать как, правильно? У-у, накачать человека до прежнего размера – это такой секрет, который всем не открывают: опасно, если попадет в руки врага. Ты по большей части даже замечать не будешь, что это происходит. Но даю тебе слово, будешь тренироваться по моей программе – всего добьешься.

Он спустил ноги с кровати, сел на край, уперся руками в колени. За плечом его тускло светился пост, и в этом скользящем свете блестели его зубы и один глаз, глядевший на меня. Разбитной аукционерский голос мягко разносился по спальне:

– Представь. Большой вождь Бромден шагает по бульвару – мужчины, женщины и дети задирают головы и смотрят на него: ну и ну, что за великан идет трехметровыми шагами, наклоняет голову под телефонными проводами? Топает по городу, останавливается только из-за девушек, а вы, прочее бабье, даже в очередь не становитесь, разве только у которой груди, как дыни, и сильные белые длинные ноги...

И он говорил, говорил в темноте, рассказывал, как мужчины будут меня бояться, а красивые девушки стонать и вздыхать обо мне. Потом сказал, что сию же минуту запишет меня на поездку. Он встал, взял с тумбочки полотенце, обмотал бедра, надел шапку и подошел к моей кровати.

– Слышишь, что я говорю, слышишь, женщины будут подставлять тебе ножку и тащить тебя на пол.

И вдруг он выбросил руку, одним движением распутал на мне простыню и сдернул покрывало, оставив меня голым.

– Ты погляди, вождь. Ну, что я тебе говорил? Ты уже вырос на четверть метра.

И, смеясь, пошел мимо кроватей в коридор.

Две проститутки едут из Портленда, чтобы взять нас на рыбалку! Трудно было долежать в постели до половины седьмого, когда зажгли свет.

Я первым вышел из спальни, чтобы взглянуть на доску объявлений возле поста, правда ли мое имя есть в списке. Наверху большими буквами было напечатано: записались на рыбалку, – выше стояла роспись Макмерфи, а первым номером, сразу за ним, шел Билли Биббит. Третьим был Хардинг, четвертым Фредриксон и так до десятого, где фамилии еще не было. Но моя уже была, последняя, против цифры девять. Я в самом деле еду с двумя проститутками на рыбную ловлю – я повторял это про себя снова и снова, потому что не верилось.

Трое санитаров протиснулись вперед меня, прочли список, водя серыми пальцами, дошли до моего имени и с ухмылками обернулись.

– Хе, кто это записал вождя на дурацкую рыбалку? Индейцы писать не умеют.

– А кто тебе сказал, что они читать умеют?

Час был ранний, крахмал в их белых костюмах еще не обмялся, и руки в белых рукавах шуршали, как бумажные крылья. Они смеялись надо мной, а я прикидывался, будто не слышу и даже не понимаю, в чем дело, но когда они сунули мне щетку поработать за них в коридоре, я повернулся и пошел в спальню. Я сказал себе: ну их к черту. Человек едет в море с двумя проститутками из Портленда – как-нибудь обойдемся без этого удовольствия.

Уходить от них было страшновато, раньше я всегда подчинялся их приказам. Я оглянулся и увидел, что они идут за мной со щеткой. Они, наверно, и в спальню бы вошли и меня догнали, если бы не Макмерфи: он там поднял такой шум, так горланил между кроватями, так хлопал полотенцем над людьми, записавшимися на сегодняшнюю рыбалку, что санитары поостереглись входить в спальню – стоит ли рисковать только ради того, чтобы кто-то подмел вместо них часть коридора? Мотоциклетная шапочка была сдвинута у Макмерфи на самый лоб, по-капитански, и наколки, высовывавшиеся из-под рукавов майки, были сделаны в Сингапуре. Он расхаживал по спальне, словно по палубе корабля, и свистел в кулак, как в боцманский свисток.

– Вставать, всем вставать, или я протащу вас под килем от носа до кормы!

Он забарабанил по тумбочке Хардинга костяшками пальцев.

– Шесть склянок, и на палубе порядок. Так держать. Подъем! Отпустите концы и наверх, молодцы.

Он увидел, что я стою у двери, подлетел ко мне и хлопнул по спине, как по барабану.

– Смотрите сюда, на большого вождя – вот настоящий матрос и рыбак: спозаранку на ногах и копает червей для наживки. А вы, сачки и поносники, берите с него пример. Вставать! Сегодня выходим в море! Кончайте давить тюфяки, все наверх!

Острые ворчали на него и на его полотенце, а хроники проснулись и оглядывались, вертя головами, синими от недостатка крови, потому что их слишком туго перетягивают поперек груди простынями, оглядывались, находили меня слабыми водянистыми глазами и смотрели тоскливо и с любопытством. Лежали и смотрели, как я одеваюсь в теплое для рыбалки, а я стеснялся и чувствовал себя виноватым. Они соображали, что из хроников берут на рыбалку одного меня. Они наблюдали за мной – старики, за много лет прикипевшие к каталкам, с катетерами, которые тянутся по ноге, как вьюны, и на весь остаток жизни прирастили их к месту, – они наблюдали за мной и чутьем понимали, что я еду. И даже немного завидовали, что не они, а я. Почуять они могли потому, что человеческое в них сильно притухло, и вперед вышел старый животный инстинкт (старые хроники просыпаются по ночам, когда еще никто не знает, что один из нас умер, и воют, закинув головы), а завидовать еще могут потому, что человек в них не совсем кончился и они его помнят в себе.

Макмерфи вышел взглянуть на список, вернулся и стал зазывать кого-нибудь из острых с нами, ходил, пинал кровати, где еще лежали, зарывшись с головой, расписывал, как это замечательно – ринуться буре прямо в пасть, в седое море, черт его дери, ио-хо-хо и бутылка рома.

– Давайте, лодыри, мне нужен еще матрос в команду, мне нужен еще один доброволец, черт бы вас взял...

Но уговорить никого не мог. Старшая сестра всех напугала своими историями о том, какое бурное сейчас море и сколько утонуло лодок, и похоже было, что последнего члена команды мы так и не найдем, но получасом позже, когда мы ждали открытия столовой, к Макмерфи в очереди подошел Джордж Соренсен.