Порою нестерпимо хочется... - Кизи Кен Элтон. Страница 162
И тем не менее, спустившись в коридор и натолкнувшись там на Хэнка, грызущего ноготь, я чувствую, что тоже обременен тенью настолько же громоздкой, насколько и непривычной.
— Поехали, Малыш, — нетерпеливо говорит он. — Сапоги я надену внизу.
— Еще недавно ты так плохо себя чувствовал, что даже не мог подняться.
— Да, думаю, пары глотков свежего воздуха мне как раз и недостает. Ты о'кей? Готов?
— Вперед. Я сделал все, за чем приезжал…
— Вот и хорошо, — замечает он, направляясь к лестнице. Я иду за ним и думаю: «Несвойственное, громоздкое и 6 сотню раз более тяжелое ощущение по сравнению со всем, испытанным ранее. Хочешь — верь, Хэнк, хочешь — нет, но я стыжусь тебя гораздо больше, чем себя самого, И знаешь, брат, это что-то значит…»
Через затканное паутиной чердачное окно Виз смотрит, как они спускаются и садятся в лодку. Лодка бесшумно — звук скрадывается расстоянием — трогается с места и ползет по реке, как красный жук. «Я уже не знаю, Ли, чего я хочу», — произносит она вслух, как ребенок. И снова ощущает свое отражение в грязном стекле: что это? почему нас так волнуют наши отражения?
Потому что это единственный способ увидеть себя: выглядывая сквозь паутину в чердачное окошко, мы натыкаемся на себя…
(Я везу Малыша на другой берег: мы оба ведем себя довольно спокойно. Я говорю, что не в претензии на него из-за того, что он хочет отряхнуть с ног орегонскую грязь и вернуться к книгам. Он отвечает, что очень сожалеет, что отвлек меня от футбола. Похоже, мы вполне ладим…)
— Приятно вернуться в более сухой климат… даже если там будет холоднее.
— Конечно. От этой постоянной мороси устаешь.
Чем больше растет расстояние между мной и стройной белокурой девушкой, оставшейся в одиночестве в гулком доме, тем неистовее я начинаю цепляться за последнюю надежду, за последнюю несыгранную уловку, при помощи которой я мог бы победить; меня уже не волнуют чувства брата, я одержим одной мыслью — победить, выиграть эту игру…
— Кстати, доктор и Бони Стоукс интересовались твоим самочувствием…
(Мне было что ему сказать, но я решил: какого черта ковыряться в прошлом…)
— Полагаю, мне удастся выжить.
— Они будут счастливы узнать это.
— Не сомневаюсь.
Когда лодка достигает берега, отчаяние чуть ли не разрывает меня; я чувствую, что должен что-то сделать или умереть! Еще минута — и мы с ней расстанемся навсегда… навсегда! Так сделай же что-нибудь! Брыкайся, кричи, брось ему вызов, чтоб она знала…
— Смотри-ка, кто там в джипе? Это же Энди, огромный, как жизнь. Эй, Энди, как дела?
Я едва обращаю внимание на Хэнка, который принимается махать руками вылезающему из машины Энди. Перед моим взором стоит нечто гораздо большее.
— В чем дело, Энди, старина? Ты весь в грязи. Гораздо более важное… За рекой, на макушке дома, в чердачном окне, тонкий силуэт, похожий на горящую свечку, словно подавал мне сигнал…
— Хэнк, — Энди с трудом переводит дыхание, — я только что с лесопилки. Кто-то поджег ее вчера.
— Лесопилка! Сгорела?
— Нет, не слишком сильно; дождь в основном залил огонь, сгорел только цепной привод и еще кое-что из оборудования. Остальное я загасил…
— Но зачем лесопилку? Зачем? А откуда ты знаешь, что ее кто-то поджег?
— Потому что в окно офиса было воткнуто вот это. — Энди разворачивает грязный кругляшок значка и протягивает его Хэнку. — Вот — ухмыляющийся черный кот…
— Старый знак Промышленных Рабочих? Господи… кому это могло взбрести в голову… такое старье?
— Похоже, у тебя есть враги, брат, — замечаю я. Он бросает на меня подозрительный взгляд словно прикидывая, не имею ли я какого-нибудь отношения к поджогу; меня забавляет, что он ищет подвоха в прошлом, когда тот ждет его в будущем. — Но и преданные друзья тоже. Например, Бони Стоукс чрезвычайно настаивал, чтобы я передал тебе его искренние чувства.
— Старый дохляк, — сплевывает он (к чему нам с Малышом соваться в эти темы), — как-нибудь я дам пинка старому негодяю, и он рассыпется, как стопка домино…
— Ну ты его недооцениваешь… — Я оглядываюсь на дом. — Мистер Стоукс очень высокого мнения о тебе… — Она все еще видна в темном обрамлении окошка, — и полон решимости доказать тебе свое хорошее отношение.
— Стоукс? Это как же? — Он в недоумении смотрит на меня. (Я думаю: какой смысл разговаривать, когда мы оба все и так знаем?..)
— Ну, он просил передать тебе… — Она все еще смотрит. Все еще 6 окне, А он и не догадывается! — передать, что в связи с новым изменением маршрута автолавки… они снова будут ездить вверх по реке, и он жаждет, чтобы ты снова начал пользоваться его услугами.
— Да? Стоукс? Ах так? (Я думаю: какой смысл что-либо делать, когда все уже сделано?..)
— Именно так; и еще он просил передать, что очень сожалеет — постой, о чем же? Давай! Это единственная возможность. Ты же понимаешь! — очень сожалеет о неудобствах, которые причинил тебе во время того… постой-ка, как он сказал? — как ты ослабел, да, кажется, так он выразился. Неужели ты и вправду сдался, брат Хэнк?
— Можно и так сказать, да… (Я думаю — надо забросить Малыша в город, и пусть все идет как идет…)
— А еще добрый доктор просил передать, что он купил тебе индейку…
— Индейку?
— Да, индейку, — безмятежно продолжаю я, делая вид, что не замечаю, как от гнева губы Хэнка напрягаются, словно швартовочный трос, Давай! Давай! Это единственная возможность! — будто не вижу, как Энди от удивления выпучивает глаза. — Да, добрый доктор сказал, что он от всей больницы посылает тебе здоровую праздничную индейку.
— Индейку? Постой-постой…
— Бесплатно, брат; похоже, имеет смысл почаще болеть и слабеть, а?
— Постой-постой, что все это значит, черт побери? (И я думаю: к чему раздувать уголья? — он сделал, что хотел, изменить мне уже ничего не удастся, так какого черта…)
— А потом мистер Стоукс сказал, — дай-ка вспомнить, — что «праздничный обед без традиционной индейки в День Благодарения и не в обед» и что он надеется, что доктор, будучи истинным христианином, словом и делом поможет тебе в час нужды.
— Он сказал — «в час нужды»?
— Именно так. Бони Стоукс. А добрый доктор сказал что-то другое.
— А что сказал доктор?
— Он сказал, что Хэнк Стампер заслужил дармовую индейку за все, что он для нас сделал.
— Доктор Лейтон так сказал? Черт возьми, Ли, если ты…
— Так он и сказал.
— Но я ничего не делал, чтобы заслужить…
— Ну-ну, брат… ты еще скажи, что и лесопилку у тебя сожгли незаслуженно.
— Ну не очень-то и сожгли, Леланд, если уж на то пошло…
— О'кей, Энди…
— …просто попытались поджечь, но дождь…
— О'кей, Энди. (Да, я считал… что все кончено и быльем поросло. Но Малыш, видно, думал иначе.)
— Да, Хэнк, у тебя масса друзей. — Да.
— Тьма сочувствующих.
— Ага; постой, правильно ли я понял: Бони Стоукс… собирается привезти мне индейку?
— По-моему, мистер Стоукс относится к этому не как к деловой сделке. Впрочем, как и доктор. По-моему, это скорее подношение, а, Энди? — знак благодарности за сотрудничество Хэнка.
— Мое сотрудничество?
— Ну да, в смысле контракта и вообще…
— Какого дьявола они думают, что за это я нуждаюсь в благодарности, или в милостыне… или в этой проклятой индейке?
— Ну там есть еще некоторые подробности-подношения от горожан. Кажется, целая корзина. Мистер Стоукс упомянул ямс, клюквенное варенье, миндаль в сахаре…
— Заткнись.
— …тыквенный пирог…
— Я сказал — заткнись…
— Минуточку…
Хэнк, вытянув руку, словно опасаясь нападения из воздуха, встает в лодке.
— А теперь скажи мне, Малыш, чего ты хочешь? Давай наконец выясним. (Да, я считал, что все уже кончено…) Я не заказывал ни чертова миндаля, ни ямса. Ты что, издеваешься надо мной? К чему ты клонишь?
— Ты, верно, не понял, Хэнк, я знаю, что ты не заказывал. Мистер Стоукс не собирается брать с тебя за это деньги… он просто отдает тебе. Или, лучше сказать, дарит. И он просил передать, что, если тебе нужно что-нибудь еще, ты просто вывеси флажок. Просто вывеси флажок. С этим ты справишься? В своем ослабшем состоянии?