Порою нестерпимо хочется... - Кизи Кен Элтон. Страница 163

— Поумерь свой пыл… (Но я ошибался. Он нарывался. Значит, не все было закончено.)

— Слушай, Хэнк…

— Заткнись, Малыш… — Теперь не останавливайся, сейчас нельзя останавливаться.

— Кстати, как ты себя чувствуешь?

— Заткнись, Малыш, не увлекайся… (Он ведет себя так, будто даже не понимает, что со мной происходит; неужто настолько осмелел?)

— Чем не увлекаться, Хэнк?

— Просто не надо, вот и все.

— А все — это сколько, Хэнк?

— Ну ладно, Малыш…

Он умолкает и смотрит на меня. Я тоже встаю; лодка, закрепленная лишь за корму, качается и ходит под нами ходуном. Энди только переводит взгляд с меня на него. Хэнк переступает через центральную скамейку. Вот оно — сейчас будет взрыв. Мы стоим лицом к лицу, под нами колышется лодка, между нами моросит дождь. Я жду…

(Он просто стоит и улыбается мне. И я снова чувствую, как у меня из живота начинает подниматься знакомое ощущение вихря, от которого сжимаются кулаки… А он просто стоит и улыбается… Что это с ним? Господи Иисусе, что он еще задумал?)

И только тут я впервые замечаю, что Хэнк на добрых два дюйма ниже меня. Впрочем, это откровение не слишком вдохновляет меня. Интересно, продолжаю размышлять я в ожидании, когда на меня обрушится эта бомба, — и как странно…

— Ты хотел объяснить мне, Хэнк, чего мне не следует делать… — продолжаю я. Челюсти у него сжимаются. — Может, вместо этого я покажу тебе…

— Там! — кричит Энди и указывает пальцем. С другого берега доносится гулкий тяжелый взрыв, словно всполох мокрой молнии, за которым тут же следует громоздкий оползень. Все трое вздрагивают, поворачиваясь на грохот как раз вовремя, чтобы увидеть, как огромный кусок берега выламывается из укреплений и обрушивается на сарай. Какое-то мгновение земля просто валится комьями на крохотное строеньице, пока оно не распадается, как кубик льда, когда его посыпаешь сахаром. (Я замираю, глядя на обнажившийся дощатый остов укреплений, перевязанных тросами и канатами. Дыра зияет, как воронка от снаряда, — сухая, глубокая и свежая, и лишь края у нее рваные от поломанных досок и вырванных тросов. Некоторое время яма так и разевает пасть прямо под амбаром. Потом отяжелевшая от влаги земля начинает обрушиваться внутрь, увлекая за собой и часть амбара. Дождь становится грязным от пыли. Звериные шкуры, мешковина летят в реку и уносятся в пенистых водоворотах. Обшивка еще некоторое время плавает вдоль берега, пока не попадает в течение и ее тоже не уносит прочь. Частично она застревает возле укрепленного фундамента дома, защищая его от течения, будто амбар принес себя в жертву ради спасения всего дома. Из-под обломков мыча вылезает корова и бредет в сад. Вниз сползает еще небольшой кусок полуразрушенного амбара, с бульканьем и скрежетом погружаясь в воду, и все стихает.)

Секунд тридцать никто из троих не шевелится. Потом Ли вылезает из лодки на причал, к Энди, за ним следует Хэнк. (Я замираю с раскрытым ртом. И не вымоина приводит меня в такое состояние. Вымоина — так, лишь отвлекает меня на мгновение, кое-что другое я вижу в доме, от чего на меня нападает столбняк. Малыш тоже это видит, и давно уже, он увидел это гораздо раньше меня…) Выйдя на причал, я обращаю внимание, что Хэнк заметил мой озабоченный взгляд, устремленный на чердачное окошко… (Там, на чердаке, все еще стоит Вив! И все это время Малыш знал, что она наблюдает за нами. Вот для чего он нарывался…)

— Ты знал? — Медленно и скованно, изо всех сил стараясь не сорваться, Хэнк поворачивается ко мне — его движения напоминают Железного Дровосека из страны Оз, борющегося со ржавчиной в своих суставах. — Ты знал, что она увидит, если я тебе вмажу… так?

— Так, — отвечаю я, не спуская с него глаз и все еще на что-то надеясь, потому что, несмотря на то что он разгадал мои замыслы, похоже, он еще не расстался со своим недавним намерением. — А теперь все знают, — замечаю я и снова жду…

(И только тут до меня доходит, то есть по-настоящему доходит, как хитер черномазый и как он все рассчитал. Само совершенство. Он сплел мне ловушку, как навесной аркан, который мы, бывало, делали детьми, — куда ни ступи, он затягивается только крепче; ни налево, ни направо, и земля выбита из-под ног. Он устроил так, что я прикован к месту, и как бы я ни поступил — все будет не так: делай — не делай, дерись — не дерись… Вот как здорово все рассчитано…)

…жду, глядя, как он осторожно взвешивает сложившуюся ситуацию. Энди смущенно переминается с ноги на ногу, как огромный сбитый с толку медведь.

(И тут я говорю себе: знаешь, Малыш, но ты оказался таким умным, что перехитрил сам себя, потому что ты устроил это даже лучше, чем предполагал. «Знаешь, Малыш, мы уже слишком далеко зашли, чтобы останавливаться. Потому что ты так хорошо все устроил, что теперь мне уже все равно, смотрит она или нет. Мы здорово поднасрали друг другу, Малыш, так что придется разгребать, — говорю я ему. Потому что противовес с одной стороны оказался тяжелее, чем он предполагал, и петля затянулась туже, чем он надеялся. — Потому что слишком много соли было насыпано на раны, Малыш, чтобы останавливаться всего лишь из-за того, что она…»)

Я начинаю спрашивать Хэнка, что он имеет в виду, когда резкий, почти неуловимый поворот его шеи заставляет меня замолчать. Подбородок Хэнка дергается вправо, в сторону дома. Он замирает, бросает взгляд на Энди, на меня и снова, еще резче, дергает шеей вправо… снова смотрит на меня, на значок с черным котом в руках Энди и опять дергается, словно его тащат за невидимые вожжи, протянутые из чердачного окна. Вожжи натягиваются до отказа. На мгновение он всем корпусом поворачивается к дому, глядя на изящную лучезарную фигурку в темном окне, и, будто порвав упряжь, его голова разворачивается обратно, и он замирает, устремив взор на меня…

(«Да, слишком много соли мы насыпали друг другу на раны», — говорю я Малышу. Потому что он наконец добился своего, и мне проще вмазать ему, чем спустить с рук, и легче проиграть все, чем оставить как есть…)

— Так что держись! — Хэнк делает глубокий вдох и ухмыляется. («Потому что мы слишком поднасрали друг другу», — говорю я и изо всех сил, на которые способен, вмазываю ему по голове справа.)

Удар удивил меня не больше, чем предшествовавшее открытие собственного преимущества в росте. «Как интересно, — подумал я, — из скулы сыплются звезды». (Малыш принял удар. Спокойно, не сопротивляясь. Впрочем, я так и думал, на ее глазах — это входило в его планы…) «Как интересно», — подумал я. Ли отшатывается назад, спотыкается и врезается в стенку гаража; Энди мечется и скачет по причалу; Хэнк наступает, Вив наблюдает за крохотными фигурками, прижав к горлу сжатые кулаки, — «как интересно и неожиданно», — думаю я, — в ушах звенит, а в голове словно поют птицы — ну точь-в-точь как описывается в дешевых романах… (После второго удара он падает, и я соображаю, что все — он показал ей все, что намеревался…) Вив распахивает окошко и кричит сквозь дождь и паутину: «Хэнк! Перестань!» Ли сползает по замшелым доскам вниз. «Хэнк!» Хэнк делает шаг назад, чуть пригнувшись, и откидывает капюшон своей парки, словно кетчер, отбрасывающий прочь маску. (Я слышу, как Вив что-то орет мне из чердачного окна, но мне уже наплевать на все крики.) Ли со стоном приподнимает голову… Не то чтобы я был слишком удивлен его вторым ударом, он мелькнул как белая искра, набухая по мере приближения и превращаясь в огромный узловатый молот кулака, — кумачовые капли празднично брызнули во все стороны. (Я вмазываю еще раз, разбивая ему нос… «Ну, этого будет достаточно», — думаю я.) «Хэнк! Перестань! Перестань!» Голос Вив несется через реку, а Хэнк, пригнувшись, ждет, когда Ли отлепится от стены (Боже милосердный, он опять встает. Я ударяю его еще раз.) Нахмурившись, Ли выпрямляется, недоумевая от этих бессмысленных и непрестанных ударов в челюсть. Кажется, теперь у него функционирует только одна сторона. Рот открывается под косым углом. Хэнк выжидает, когда он прекратит качаться и рот закроется, — «Нет, Хэнк! Пожалуйста, миленький, не надо!» — (Я ударяю его еще раз, сильнее.) — и, изощренно прицелившись, чтобы не попасть в очки, въезжает по губам и носу Ли… Когда красное марево рассеивается, я и сам удивляюсь, что все еще стою на ногах. Хотя к этому моменту происходящее кажется уже вполне естественным…