Старая болезнь - Гюнтекин Решад Нури. Страница 8

Старый дипломат, казалось, передумал посвятить себя исключительно науке и исследованиям.

Он говорил Зулейхе, которой к тому времени исполнилось уже восемнадцать:

— Что ж мне делать, раз они не дают мне быть полезным моему государству другими способами. Вот и займусь тем, что буду учить своих соотечественников основам и тонкостям современного светского общества. А это нелегко — обучить средневековое общество жить по-человечески. Мы немногого достигли, лишь позволив женщинам открыть лицо, вот если бы мы превратили их в настоящих европеек! Я имею в виду образованность, умение вести себя в обществе…

В пору своей юности, будучи в Европе, Шевкет-бей несколько лет занимал должность посольского секретаря и благодаря этому был на короткой ноге с иностранцами в Стамбуле. Он хорошо изучил все изыски аристократической и роскошной жизни.

При подготовке к вечерам старый дипломат много внимания уделял должному оформлению столов с закусками, критиковал не только наряды и танцы, но даже выражение лица и движения присутствующих. Тех, кто не знал, как вести себя в светском салоне, он заставлял этому учиться.

На собственные деньги Шевкет-бей выписал преподавателя для клуба, который открылся в их районе, и тот бесплатно давал уроки фокстрота и танго тем, у кого на это не было средств.

Когда Зулейха заметила, что известные люди советуются с ней, какие платья нужно заказывать к определенному сезону и какие лучше всего к этим платьям подходят шали и сигаретницы, она начала задирать нос.

Количество последователей Шевкет-бея возросло настолько, что он собрал вокруг себя некоторых своих учеников и стал давать уроки.

— Раньше молодому мужчине доводилось посмотреть на женщину разве что через замочную скважину или через щель в деревянной перегородке, а сейчас он может преспокойно взять даму под руку и потанцевать с ней. Это большой шаг вперед. Но не стоит забывать, что этот шаг первый. Другими словами, пустая рамка. А вот заполнить эту рамку цветной росписью и орнаментами цивилизации, знаете как тяжело? Вот, скажем, во время танцев иногда разговаривают, так нужно. Но вот о чем беседовать? Переливать из пустого в порожнее старые сплетни?

Нет, разговор, происходящий в это время между кавалером и его дамой, это своего рода язык музыки и танца, или, говоря иными словами, parole [36]. Минуты, проходящие в музыке и танце, это время, в которое имеют склонность медленно, словно устричные раковины, раскрываться самые закрытые сердца и обнажать все свои тайны… В эти минуты из любого человека выплескивается либо вся утонченность, либо же вся грязь его души. Минуты музыки и танцев — короткий миг взаимопонимания между душами мужчины и женщины.

И вы думаете, что нужно говорить об одном и том же и во время быстрого фокстрота и во время медленного танго? Не тут-то было, никогда… Разве допустимо, чтобы человек, опьяненный жизнью, чувствующий «думающий, говорил об одном и том же? Пока идет танец, не достаточно только прислушиваться к ритму музыки и подстраиваться под него. Вы будете слушать phrase musicale, или, если позволите мне перевести, музыкальную фразу и под нее подгонять движения вашего тела и души.

Хотите несколько примеров фраз, которые может сказать своей даме кавалер, знающий толк в фокстроте и танго?

Зулейха просто восхищалась дядей, когда тот, словно режиссер в театральной труппе, обучающий новичков ролям, любовно повторял шаблонные фразы, дополняя их жестами и мимикой.

Зулейха на этих уроках была отличной помощницей своему дяде.

Шевкет-бей, немного с пренебрежением относившийся к собственным детям, считая их неспособными, не мог налюбоваться на Зулейху.

— Девочка моя! В тебе есть изюминка. Ты ни на кого не будешь похожа. Но нужно заставить тебя немного иначе взглянуть на это твое, возможно, чистое и здоровое, но все же немного чрезмерное увлечение всем американским.

Каждый раз, когда разговор заходил о важности воспитания, пожилой дипломат напускал на себя серьезный и задумчивый вид и выдавал племяннице несколько французских романов, которые крайне тщательно отбирал в своей библиотеке.

Три лета подряд Зулейха проводила каникулы в разных вилайетах. У этих путешествий были и приятные стороны.

Когда-то давно американцы привили ей веру в то, что больше всего на свете люди цивилизованные любят путешествовать. Анатолия, хотя и не таила в себе чудес и неизведанных открытий, как Китай или Гавайские острова, все же была местом, которое следовало посмотреть. Ведь, в Конце концов, это была ее родина.

Кроме того, сама мысль влиться в местную среду в качестве дочери командира, которого чтили, льстила ее самолюбию.

Когда Зулейха пила чай с несколькими военными — друзьями отца — в построенном солдатами парке полуразрушенного и бесцветного поселка, то воображала себя английской мисс из приключенческого фильма, которая приехала в колониальные владения, чтобы навестить отца. Благодаря этим мечтам на какое-то время окружающие ее предметы казались ей прекрасными и поэтичными.

С давних пор лучшим развлечением Зулейха считала конные прогулки. Девушка просто умирала от зависти, когда вечерами по дороге в Бебек или Бююкдере ей случалось встретить иностранок верхом.

Мечта Зулейхи стать амазонкой в полной мере воплотилась в Анатолии. Девушка чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы радости каждый раз, когда она садилась на лошадь, которую придерживал рядовой отца. А потом выезжала на конную прогулку посреди группы офицеров.

И наконец, на время пребывания в Анатолии дядя дал ей задание исполнять роль своего рода культурного миссионера. Если выросшие в светском обществе девушки, такие как она, не обучат их новой жизни, то кто же это сделает?

Зулейха в этом отношении являлась достойной ученицей своего дяди. И то, что он делал в Стамбуле, она делала здесь: часто устраивала в городских парках приемы и гуляния с танцами для девушек.

В Стамбуле Зулейха была девушкой неприметной и стеснительной. А здесь, осознавая свою важность, которая родилась благодаря тому, что Зулейха во всем являлась первой, она уверенно брала все в свои руки.

Зулейха видела, что даже не притронулась к той груде книг и тетрадей, которые привезла с собой, и удивлялась, как же быстро пронеслись эти три долгих месяца.

К Зулейхе постоянно приходила довольно приличная компания друзей из городка. Девушка знала, что симпатичная и что нравится некоторым молодым людям из этой шумной кучки. Хотя они и не решались сказать об этом в открытую. Когда она в последний раз целовала отца и мать, то делала это с кокетливыми ужимками, будто целует всю эту дружную компанию. Быть любимой и обожаемой столькими людьми!

Зулейха, одна как перст посреди мрачного моря, горько улыбалась, вспоминая эти обещания жизни, которая начиналась теперь заново.

Глава третья

Прогулочный теплоход плыл, издалека сверкая огоньками, расположенными рядами, как фонарики на балкончиках минаретов в ночь Рамазана.

Зулейха продолжила думать, следя за этими постепенно удаляющимися огнями.

…Шли последние месяцы учебы в колледже, который она должна была закончить в тот год. Вот тут в мгновение ока и рассеялись ее мечты о поездке в Америку.

Али Осман-бей не соглашался, чтобы дочь получила высшее образование в университете, и желал, чтобы, как только она окончит колледж, возвратилась к нему. А в учебном заведении, где раньше ее обнадежили разговорами о том, что сможет отправить ее в Америку за свой счет, казалось, полностью забыли свои обещания. Последней надеждой был дядя, которому Зулейха все и рассказала, надеясь, что уж с его помощью точно удастся переубедить отца. Но Шевкет-бей без обиняков ей отказал: