Ненавистная жена (СИ) - Логвин Янина. Страница 15

Считаются, к гребаным монахам, не в пример Мыши!

Я боксирую, заставляя силу вновь и вновь закипать в крови и выплескиваю ее из себя ударами. Работаю до потери ощущения времени, до боли в кулаках и мышцах. До того момента, когда пот застилает взгляд, и я уже готов упасть от усталости…

Ребята в клубе сторонятся меня, и правильно делают. Конечно, они в курсе, чей я теперь зять, и видят, как я этому «рад». Теперь стена между нами выросла еще больше, а глотки в нужных кругах стали брехать чаще. Пусть! За это я спрошу с каждого, когда придет время.

Серова нет почти весь день. Он появляется в «Двуруком Джебе» ближе к вечеру. Войдя в зал, унылый и молчаливый, здоровается, как побитая дворняга. Подойдя к площадке ринга, свешивает руки на канат и ждет, когда я закончу серию ударов. И только когда останавливаюсь, бросает мне со злостью:

— Чертов ты сукин сын, Ярослав. Чувствую себя полным дерьмом! Так хреново мне еще не было. В следующий раз пользуй шлюх без меня, я пас.

С виска стекает пот, и я утираю его кулаком.

— Что, яйца болят? — спрашиваю, едва разжав стиснутый рот. — Или совесть замучила?

— Не поверишь. Стыдно перед твоей женой.

Я смеюсь. Зло. Разворачиваюсь к тяжелой груше и выбиваю дух — из нее или из себя, разницы нет. Я должен выбить все дерьмо и собраться. Расшатать прутья клетки, чтобы освободиться. К черту Мышь, к черту строгач! Никто и никогда не получит душу Ярослава Борзова. Все, чего я сейчас хочу — это почувствовать себя лучше. И у меня получается.

Я возвращаюсь домой поздно, измотав себя тренировкой, но жены в доме нет, а у ворот нет ее пса — человека Корнеева. В холле меня встречают тишина и мрак, так что приходится самому включить свет и выматериться.

В гостиной по-прежнему не убрано, и я пинками навожу порядок. Деду, увидь он следы ночной оргии, это не понравится, и я невольно думаю, что Мышь права — это больше его дом, чем мой. До сих пор я просто жил с ним, так было удобно.

Убрать не получается, ну и к черту! Завтра прикажу девчонке вызвать клининговую компанию и посуетиться здесь. Раз она моя жена — пусть напряжется, с такой спицей в спине не переломится. Теперь это ее забота, содержать дом в порядке. А пока пусть еще посмотрит на то, как я провел брачную ночь. И запомнит, что ее ждет.

Я голоден, как зверь, что сидит во мне. Пройдя на кухню, достаю из холодильника первое, что нахожу, закидываю в себя и иду спать. Засыпаю мгновенно, так и не додумав до конца мысль:

«Где, к чертовой матери, шляется моя ненаглядная?»

Но оставив дверь в спальню открытой.

Утром меня будит запах кофе, по-сочному крепкий. Я давно уже сплю без снов, вот и сейчас, втянув носом приятный запах свежемолотых зерен, открываю глаза и сажусь в постели. Провожу тяжелой ладонью по лицу, прогоняя остатки сна и вспоминая в каком дерьме оказался. Кто отныне хозяин моей жизни и причина моего настроения.

Мышцы во всем теле после вчерашней тренировки каменные, и сначала горячий, а следом за ним холодный душ, помогают окончательно проснуться.

Из зеркала на меня смотрит Ярый — тот, каким я привык себя видеть — высокий, темноволосый тип с жестким ртом и черным взглядом, а теперь пришло время познакомиться и новоиспеченной женушке.

Она на кухне — я слышу звук работающей кофемашины и негромкие шаги. Иду навстречу им босиком и вхожу в кухню в одних боксерах — менять свои привычки и комфорт я не намерен.

Марина стоит у окна, с чашкой кофе в руках, и смотрит на улицу.

Там во дворе резвятся воробьи, занимая если не ее мысли, то уж внимание, и я неожиданно для себя, застав ее вот так, вновь удивляюсь тому, как молодо она выглядит — словно студентка, непонятно как оказавшая на чужой кухне.

На ней широкий джинсовый комбинезон, зато под ним водолазка, и мой взгляд нехотя цепляется за стройные лопатки — отнюдь не тощие, как я ожидал. И гордый, прямой профиль.

Черт. Корнеевское отродье!

Она слышит меня и поворачивает голову. Смотрит, но ничего не говорит. Ладно, скажу сам. Я же теперь, твою мать, как-никак ей муж.

— Ну, привет, Мышь. Надеюсь, ты ночевала дома? — привычно рычу, не собираясь с ней нежничать. — Где ты была вчера? Какого лешего я должен думать, где тебя носит?

— Не беспокойся, ночевала, — слышу спокойный голос. — Я просто задержалась, было много работы.

Я прохожу к холодильнику, открыю его и достаю продукты — двигаясь без стеснения и позволяя Мыши как следует себя рассмотреть. На столе сыр и хлеб — для меня этого точно недостаточно.

— Предупреждаю, — замечаю сухим тоном, — вздумаешь мне изменять — убью. И пес твоего отца не спасет.

Вслед за удивлением на ее губах неожиданно появляется подобие улыбки — просто уголки губ приподнимаются так, словно она услышала что-то глупое и не стоящее ее внимания. Она вновь отворачивается к окну, отвечая совсем без страха:

— Не смеши, Борзов, и не строй из себя Ромео. Чтобы изменить, нужно стать близкими людьми и проникнуть в душу. Нам с тобой это не грозит.

Что ж, если она не поняла, придется разъяснить еще раз.

— Я тебя предупредил, ж-жена.

— Значит, я тоже могу тебя убить? — похоже, сегодня я ее веселю, потому что она вновь смотрит на меня и даже приподняла бровь. — Исходя из твоей логики?

Я захлопываю дверь холодильника и прохожу у нее перед носом. Сажусь за стол. Взяв в руки нож, нарезаю мясо. Анжелка в подобные минуты вертится вокруг лисой, пытаясь угодить, если не прогоню, а эта стоит не шелохнется.

— Не перегибай, Джульетта. Я — это другое дело. Мои отношения с женщинами тебя не касаются.

Я жду, что она возмутиться. В это утро я уже ее ненавижу и мне нужна новая порция адреналина, чтобы выплеснуть злость, рвануться в клетке и жить дальше. Но слышу лишь равнодушный ответ — сухой и бесцветный:

— Мне плевать, с кем ты спишь. Хоть с резиновой куклой.

— Что?!

Мгновение и я нависаю над ней. Уперев руку в фрамугу окна, придвигаю ее к нему вплотную. Оказывается, у моей Мыши есть редкая способность меня завести. И, наклонившись к ее лицу, я собираюсь это проверить:

— Думаешь, мне это нужно?

Вблизи под бесцветными ресницами серые глаза Марины, как яркий сполох — неожиданно живой и манкий. От нее приятно пахнет, но губы сомкнуты и обманываться не стоит — она знает ответ.

В стекло ударяется камень. Еще один, уже сильнее… и я внезапно вижу за окном Макара. Прямо во дворе.

Он стоит в паре шагов от дома, вскинув руку с пистолетом в руке, и целится в меня. На то, что он промахнется — надеяться не стоит. Но он зря думает, что я испугаюсь.

Ублюдок. Когда-нибудь я поквитаюсь с ним за это. И с его хозяином тоже.

Я перевожу взгляд на девчонку.

— Ты не ответила, Мышь.

— Нет, — ее голос звучит глухо, но твердо. — Но уверена, суть ты уловил.

— Ты тоже, надеюсь, меня поняла. И чтобы была дома вовремя!

Я отталкиваюсь от окна и возвращаюсь за стол. Говорю за секунду до того, как взять в руки хлеб и вгрызться в него зубами:

— А сейчас сделай мне кофе, большую чашку. Я люблю сладкий и черный.

— Ты не сказал «пожалуйста».

— Обойдешься! Тебе теперь по статусу положено.

Она ничего не отвечает. Просто споласкивает в мойке кружку, ставит ее на место и уходит. Сначала из кухни, а потом из дома. Через пару секунд показывается во дворе с сумкой в руке, и направляется к машине, сверкая над туфлями-лодочками стройными лодыжками.

Даже жалко, что она не слышит, как через мгновение барный табурет отрывается от пола и врезается в окно, разбивая последнее на осколки.

Сука! Чертова холодная сука! Но я это запомню.

Планы на день сорваны, да и на вечер тоже. Дед взбеленится не меньше моего, если узнает, что в его отсутствие я разнес ему дом. И мне приходится вызвать монтажную бригаду и заплатить за работу вдвойне, чтобы окно заменили до вечера и не задавали лишних вопросов. Эти вопросы мне и самому не дают покоя, как не дает покоя непреходящая злость на Мышь. Но настроение дерьмо еще и потому, что бардак в гостиной приходится убирать самому — будь проклята моя упертая женушка!