Рыжик в капкане (СИ) - Арро Агния. Страница 19

— Соня... — мама смотрит на меня, словно видит впервые. — Почему ты одна? Где Вова?

О, Боже! Она же ничего не помнит ...

Можно ли ей сейчас сказать, я ведь совсем не знаю. Вдруг ей станет хуже и случится что-то плохое?

— Он не смог, — отвожу взгляд. — Как ты? — она только плавно пожимает плечами. — А я учусь в лицее, — делюсь с ней, — и по французскому у меня высокий балл, как ты и хотела. Я стараюсь, — голос предательски дрожит, — только поправляйся скорее, — шмыгнув носом, утыкаюсь лбом в ее ладонь.

— Не плачь, — хрипит мама. — Что вы там делаете без меня? Квартиру еще не спалили? — улыбается.

— Нет, ну что ты, — быстро стираю ладошками слезы. — Все хорошо. Тебе тетя Люда привет передавала.

— А Вова? — снова она о нем. — Передавал? Что вообще произошло? Я так плохо помню.

— И он передавал, — мне так больно ей лгать.

— Что ты не договариваешь все время? — в ее голосе прорезаются знакомые нотки, после которых следует еще много всего неприятного.

— Я пойду. Мне разрешили зайти к тебе совсем ненадолго. Завтра после занятий загляну, покажу, как на мне сидит форма лицея, — тараторю, чтобы она опять не начала спрашивать про него.

— Соня, я спросила...

— Я побежала, мам. До завтра, — быстро целую ее в лоб и бегу из палаты.

В коридоре прижимаюсь к стене, стекаю по ней на корточки и реву, закрыв лицо ладонями.

Я не умею о таком говорить! Я еще не пережила, не переболела этим! А как сообщить маме о гибели ее мужчины, у меня просто не укладывается в голове!

— Не сиди на полу, — Платон пытается меня поднять.

— Не трогай меня! — в отчаянной злости кричу на него. — Я просила не прикасаться, — рвано вздыхая, стараюсь успокоиться.

— Ты же знаешь, мне плевать, — наигранно безразлично. — Я никого не слушаю, — вздрагивает меня вверх и крепко прижимает к себе, укрыв своим балахоном.

— Пусти! — дергаюсь.

— И не подумаю, — кольцо из крепких рук сжимается сильнее. — Плачь, — шепчет он мне в макушку, — я буду рядом.

Это срабатывает как спусковой крючок и моя тихая истерика превращается в нечто большее. Платон гладит меня по спине и распущенным волосам. Меня трясет и опустошает. Не могу ни говорить, ни стоять. Если бы он не держал, я бы снова оказалась на полу.

— Она спросила про отчима, да? — все понимает этот кареглазый засранец.

И откуда ты вдруг стал таким?! Сильным, взрослым, уверенным в себе вместо самоуверенного козла!

— Я не пред-ста-в-ляю к-как с-каз-ать, — поднимаю на него взгляд.

Платон ведет большим пальцем по моей щеке стирая дорожку от слез.

— Для начала успокоиться, — совершенно искренне улыбается он.

Я такой его улыбки еще ни разу не видела. Все больше было похоже на оскал.

— С — стараюсь, — делаю вдох за вдохом.

— Пойдём, — берет меня за руку и тянет к выходу.

— Куда?

— Выполню любое другое твое желание. То, что ты загадала, мне не под силу. Хреновый из меня джинн.

Выводит меня на улицу. Савелий удивленно смотрит на наши руки, сплетённые в замок. Открывает дверь.

— Домой? — спрашивает водитель.

— В "Айс" на Набережную, — заявляет Платон, усаживаясь рядом со мной. Устраивает наши ладони у себя на колене.

Мне и неловко, и удивительно, и приятно. А еще странно, но его прикосновения забирают все мои мысли себе и становится чуточку легче.

— Вас ждать? — интересуется Савелий, паркуясь возле кафе с яркой неоновой вывеской, которая даже при дневном свете переливается и искрится.

— Нет, — отвечает Платон. — Буду признателен, если об этом, — показывает на наши все ещё сцепленные ладони, — не узнает отец, — и скидывает свой глубокий капюшон демонстрируя разбитое лицо.

— Позвони, как нагуляетесь, я заберу.

— Спасибо.

Они жмут друг другу руки. Калужский снова прячется в темноте балахона, уверенным шагом идет в кафе. На ватных ногах семеню за ним.

Сам выбирает столик. Они здесь интересные, стилизованы под голубоватый лед. Стулья практически прозрачные, а снизу, под сиденьем свисает очень натуральная имитация сосулек. Под потолком искрятся снежинки. Вместо привычных кадок с зелеными цветами, по углам стоят заснеженные деревья без листьев или карликовые елочки с белым, пушистым налетом зимы.

С детским восторгом смотрю на это потрясающее место. Платон делает заказ.

Я очнулась только, когда передо мной поставили высокий прозрачный бокал с голубыми шариками мороженого, посыпанными кокосовой стружкой и политыми топпингом из белого шоколада.

У Платона шарики зеленые, а сверху мелкая крошка темного шоколада и соленые крекеры в виде рыбок.

— Порция эндорфинов. Хочешь попробовать мое? — отламывает небольшой зеленый кусочек вместе с печенькой и шоколадом, собирает немного талого мороженого и тянет всю эту вкуснятину ко мне через стол, придерживая ладонью снизу, чтобы не капало. — Открывай рот, кошка.

— Ммм… — со стоном зажмуриваюсь, ощутив на языке взрыв вкусов: мята, шоколад и сладко — соленый крекер.

— Я знал, что тебе понравится! — самодовольно улыбнувшись, откидывается на спинку стула и наблюдает, как собираю в ложку мороженое из своего бокала.

— Откуда столько уверенности? — поглядываю на него, наслаждаясь черничным мороженным с белым шоколадом.

— Ты же кошка, — хмыкает парень. — Мороженое — это молоко. Здесь только натуральное, у них свое производство. Ну и мята, — ржет этот гад. — Кошки же неравнодушны к молоку и мяте. Ах, да, тут есть еще рыбки, — добивает меня и я, подхватывая его настроение, тоже смеюсь.

Все продумал! Но мне не обидно сейчас за кошку. Он не обзывается больше, просто шутит.

— Даш попробовать свое? — облизнув губы, заглядывается на мое мороженое.

— А если я жадина? — демонстративно кладу себе в рот еще одну порцию вкусняшки.

— Тогда я возьму сам, — неожиданно меняется его голос, опять пробегая обжигающей волной по моему позвоночнику и наглые пальцы медленно ведут по нижней губе, стирая следы необычного десерта.

Глава 22. Маленькая победа

Платон

Вау, какая реакция… Живая, яркая, настоящая. Я еще ничего не сделал, а Софи дышит через раз, впившись в меня своим кошачьим взглядом. Хочу поцелуй, горячий и вкусный, с ароматом весны и белого шоколада. Она еще не готова, а мне вдруг становится немножко больно, завтра ведь все это может закончиться. Вовремя оказался рядом. Ей было плохо, я поддержал и на эмоциях или из благодарности она проводит со мной время. Хочу, чтобы не из благодарности, чтобы хотела быть со мной, я же правда не отдам ее никому. Это моя девочка, моя персональная кошка.

Закончив с мороженым, веду ее гулять. Соня позволяет держать себя за руку, и я испытываю настоящий восторженный взрыв в своей голове.

— Не замерзла? — прячу наши сцепленные руки к себе в карман.

— Нет. А ты? — смущенная такая, красивая.

— Я знаю отличный способ согреться, — улыбаюсь ей.

— Калужский! — тут же вспыхивает, напрягается, пытается высвободить свою ладошку и смешно сопит.

— Кошка, — торможу, перехватываю ее за талию и рывком прижимаю к себе, — я вообще-то про страйкбол. Мне на днюху брат подарил три игры. Можем пострелять. Но если ты хочешь…

— Замолчи, — отталкивает меня от себя. Становится и правда холодно.

— Сонь, — ловлю ее сзади, трусь носом об ушко, — поехали. Мы еще успеем сегодня на вечернюю игру. Тебе понравится.

Еще немного посопев и скинув с себя мои руки, согласно кивает головой.

— Только я не умею.

— Это не проблема, я умею, — пока она не очнулась, быстро целую ее в щеку и вызываю такси.

Домой мы правда попадем только часам к десяти. Похрен. Отец просил не отсвечивать, мы и не будем. На закрытом полигоне царит адреналин и азарт, там всем насрать на статусы и фамилии.

Приезжаем, переодеваемся. Инструктор разъясняет новичкам главные правила, делит нас на команды. Кошке с непривычки тяжеловато. Амуниция, оружие весят прилично, а со всем этим счастьем надо еще и быстро двигаться. Стараюсь прикрывать ее собой и показывать, как стрелять из укрытий. Она только автомат к себе прижимает и тяжело дышит, жмурясь от звуков выстрелов.