Белый - цвет надежды (ЛП) - Винтер Лаура. Страница 44

— Сними с меня повязку, — нерешительно прошу я, успокаивающе поглаживая его по коже двумя большими пальцами. Я нащупала его пробивающуюся щетину и улыбаюсь. Мне нравится, когда у мужчин, особенно у него, лёгкая небритость. Никакой пышной бороды, она бы ему не подошла, но такая щетина — это довольно мило.

Чувствую, как он пытается развязать узел.

Я улыбнулась, а затем сказала:

— Я отлично завязала, не так ли? Ты… ты просто можешь сдвинуть повязку вниз…

— Хорошая идея, — отвечает он. Да, теперь я почти отчётливо узнаю голос Дина! Где-то в глубине души я всё ещё надеялась, что это не он. Потому что… Как у нас двоих может быть вообще будущее? Ну как? Если когда-нибудь станет известно, что он белый дракон, его убьют. И потом? Я не смогу этого пережить… Нет, я не захочу без него жить.

Он развязывает мою повязку и аккуратно снимают подушечки с моих глаз, пока я провожу руками по его груди.

А потом… Когда обе подушечки убраны, я опускаю голову. Но это иллюзия.

— Почему же ты медлишь? — спрашивает он меня, а вот теперь я та, кто молчит. Я пытаюсь подобрать слова, а затем прикрываю ладонью рот, чувствую, как слёзы рвутся наружу.

— Я так боялась, что тебя потеряю! — рыдаю я, зажмурив глаза.

— Я здесь, — шепчет он, вытирая мои слёзы подушечками больших пальцев.

— Я здесь с тобой. Мы нашли друг друга… Ты вспомнила себя и я… Очень рад, что… Что ты хочешь посмотреть на меня своими глазами, чтобы сказать мне, что ты тоже меня любишь! — Голос Калеба твёрд, и всё же я слышу в нём лёгкий оттенок страха.

Я киваю и всхлипываю в последний раз, прежде чем открыть глаза.

На нём чёрный костюм, к нему зелёная рубашка с чёрным галстуком. Постепенно мои глаза поднимаются вверх. Это правда Дин? Или Эйвери и Тэйлор мне наврали? Или у него всего лишь похожий голос на Дина? Или Дин притворялся белым драконом? Есть много вариантов, но я сейчас здесь и с ним, чтобы узнать единственную правду.

Я начинаю дрожать, когда мой мой взгляд доходит до подбородка. И его губы и, наконец… Эти чудесные…

— Глаза цвета кубиков льда, — шепчу я и вздыхаю с облегчением. Моя улыбка наполнена счастьем.

— Глаза цвета кубиков льда, что превращаются в ледник. Все эти годы, — добавляю мягким голосом и поднимаю обе руки, чтобы обнять и прижать ладони к его щекам, погладить его волосы и ласкать каждый дюйм его лица.

Здесь в лимузине не так светло, как при дневном свете или в помещении, в котором включены лампы. Свет голубоватый и не всё так хорошо узнаваемо. Но я узнаю его. Всё в нём.

— Наконец-то… Наконец-то! — всхлипываю я и переполненная счастьем бросаюсь ему на шею. Я не могу прекратить плакать, и прижимаюсь к его телу, а он обнимает меня.

— После всех этих лет! — Я не хочу отпускать его никогда, никогда больше!

После того как я немного успокаиваюсь, а он тем временем нежно гладил меня по спине, я всё же осторожно освобождаюсь из его объятий и кладу свои ладони на его щеки.

— Я так сильно тебя люблю, что ты даже не можешь себе представить! — Я всегда думала, что любовь должна расти. Вы влюблены, и в какой-то момент, когда вы знаете этого человека дольше, возникает настоящая любовь. Через месяц или через годы. Но с ним всё по-другому. Я чувствую, что он тот, кто завершает половину моей разбитой души. Он есть та самая часть, которой у меня не было так много лет. Он делает меня целой…

Калеб нежно улыбается и ласково проводит рукой по моей щеке, волосам, а затем касается моей руки, прежде чем прошептать:

— Ты даже не представляешь, насколько счастливым ты меня делаешь. Я этого ждал все эти годы. Надеялся. И вот этот миг настал. Ты говоришь эти слова с такой любовью, нет ни единой капли ненависти в твоих глазах! — И теперь Калеб опускает голову. Он добрался… И я была его целью.

— Ты все эти годы боялся, что я тебя могу отвергнуть, потому что твой отец… сделал эти ужасные вещи. И теперь… я не виню тебя за его поступки… Это нормально, если ты измотан. В конце концов, ты, должно быть, все эти годы — двадцать один год, думал об этом. Особенно, если ты меня постоянно видел. — Я делаю глубокий вдох и выдох, прежде чем обхватить его голову руками и осторожно притянуть его к себе.

— Я здесь, чтобы быть с тобой. Сейчас я та, кто тебя защитит!

Но Калеб останавливает меня и спокойно смотрит на меня, прежде чем сказать:

— Ты хотела ответы. И я дам их тебе. Задавай свои вопросы. И тогда мы увидим, сможешь ли ты меня по-прежнему любить!

Кажется, это никогда не закончится.

— Согласна! — шепчу я, и мне не нужно много времени, чтобы обдумать, о чём я хочу его спросить.

Я сижу лицом к нему, хватаю его за руку и крепко прижимаю к себе.

— Что именно тогда произошло? В тот день, когда вспыхнул пожар? Я должна это знать… Всё. Каждую деталь! — Я смотрю на него и уже почти готова заплакать, смотрю в его глаза и надеюсь что он, наконец, скажет, что я все эти годы искала.

Он кивает и начинает рассказывать с того момента, когда заметил огонь из окна своей детской комнаты.

Слова звучали так искренне и были наполнены неподдельной болью. Он рассказывает так живо, как будто все эти действия и правда произошли совсем недавно. Как он забежал в дом, увидел меня лежащую рядом с кроватью и как после он отнёс меня к моей матери.

— Она лежала там, я спросил её, что я должен делать. Я был так неуверен в себе, и я знал, когда я оставил твоих родителей, что ты никогда не простишь меня. — На этом предложении Калеб останавливается, борясь с собой.

— Она… была ещё жива?! — Я действительно не ожидала этого! Калеб кивает и рассказывает дальше холодом тоном:

— Сегодня я уже понимаю, что она была привязана к кровати. Она лежала на полу, на боку. Руки связаны за спиной. Я пытался развязать её, но узлы мне не поддавались. Она лежала… Хотела тебя увидеть последний раз и попросила меня тогда… за тобой присматривать. Что бы ни случилось, я должен приглядывать за тобой. Ей было всё равно, что с ней произойдёт, она хотела только, чтобы ты была в безопасности.

Я закрываю глаза, глубоко вдыхаю и выдыхаю, а потом начинаю плакать.

— Даже перед лицом смерти она думала обо мне… — шепчу я, а слёзы душат меня. Калеб потянулся к мини-бару. Над ним стоит небольшая коробочка с бумажными салфетками. Он протягивает мне упаковку, чтобы я могла вытереть слёзы.

— Она умерла от своих ранений, когда я с тобой выбежал из дома. Она была уже мертва, до того как огонь достиг её. Ни она, ни твой отец не должны были умереть от огня.

Я киваю. И хотя это ужасно, узнать такие подробные детали, мне становится легче от осознания, что они не умирали в мучениях, в агонии огня.

Затем он продолжает рассказывать, как отнёс меня к машине скорой помощи и его отец затащил его обратно в дом. Ещё, как он в него стрелял и после его увезли в Пасадену.

— У меня совершенно не было шансов остаться с тобой. Мне было всего лишь восемь. Был бы я хоть немного старше, никто не смог бы меня удержать от того, чтобы поехать к тебе. Но Пасадена и Нью-Йорк так далеко друг от друга, что я не смог этого сделать. Мне очень жаль… Я никогда не знал, как ты себя чувствуешь, я постоянно себе рисовал образы, что было бы, если бы ты умерла. И ты умирала бы с мыслью, что я был не с тобой! Или что ты здорова и можешь думать, что я больше не хочу о тебе ничего знать!

Что я должна сказать? Правду? Или мне нужно ему солгать? Это важно быть честной, так как он это заслужил. Только правду.

— Мне было грустно. Когда я очнулась, первым делом я спросила о тебе. — Когда я говорю ему это, улыбаюсь.

— Никто не знал ничего о тебе. Они говорили мне, что ты вообще не существовал, ну я знала лучше. Я долгое время плакала и была очень часто около дома родителей, бродила там пока мои дядя и тётя меня оттуда не забирали. Я подбегала снова и снова к дыре в ограде, но тебя там не было. Да, мне тогда было плохо. Но я знала, когда я стану старше, тогда я займусь поисками тебя. Я бы тебя уже нашла… Я себе всё время об этом говорила. Я знала, если я не найду, то ты найдёшь меня. И вот мы здесь. Мы оба здесь. Всё, что произошло, осталось в прошлом. Имеет смысл только здесь и сейчас.