Плюшевая девочка - Бем Юкка. Страница 7

Маму не задело мое замечание, она лишь отправила меня наливать воду в кастрюлю, а кастрюлю ставить на плиту. Йоона получил задание накрыть на стол.

«Сейчас же», – сказала мама. Вот не сейчас, а сейчас же.

Я спросила, почему мне нельзя накрыть на стол.

«Потому», – ответила мама.

Йоона состроил рожу, которая меня бесит, и он это знал. Он сунул язык под губу.

Я заявила, что, если Йоона хочет есть, пусть он и готовит.

Мама попросила, чтобы мы оба замолчали.

Я сказала, что замолчала, но заметила, что голос у меня плаксивый и жесткий.

Йоона заметил, что он вообще спокоен и единственный, кто тут орет, так это его сестра. Он принял невинное выражение лица. Святоша.

Вероятно, я начала вопить как резаная. Этого он, конечно, и добивался.

Мама заткнула меня таким воплем, что в ушах у меня как будто море загрохотало, а потом снова стало очень тихо.

Когда вода вскипела, я высыпала туда пачку готовой пасты. Она быстро приготовилась. Я слила воду и положила пасту обратно в пустую кастрюлю, добавив баночку готового томатного соуса. Он не особо пах помидорами, гораздо больше запах напоминал потный носок, но зато еда была сделана быстро.

За столом я завела разговор о Two Dimensions. Мама сначала подумала, что это какой-то магазин одежды и спросила, что мне нужно купить. Она предложила сходить вместе, потому что ей тоже надо было что-нибудь клевое.

Шоппинг был единственным занятием, которым мы занимались вместе. Мама всегда была готова отправиться за покупками.

От папы, с тех пор как он пришел с работы и до этого момента, пару раз было слышно лишь бормотание, но тут он заинтересовался разговором и спросил, что это такое мне якобы опять надо.

Я не люблю слова «якобы» и «опять» из уст папы.

Папа напомнил, что я только ходила за покупками, и заодно прикинул, что у меня и так уже слишком много одежды.

Понятное дело, тут память его не подвела. Обычно она не такая ясная.

«В смысле слишком много?» – парировала я.

Папа ответил, что его утверждение основано на том, что моя одежда не влезает в шкаф, хотя он, по его мнению, довольно вместительный. Мои кофты и штаны, как он считает, лежат под кроватью и на ней, на спинках стульев, даже на книжных полках. Везде. Папа считает, что на полу вполне хватает ковров. Не стоит по ним лишний раз ходить, собирая одежду.

Это была папина манера вмешиваться в дела. Он вполне умел возражать, если кому-то что-то было нужно.

Маме не понравился его тон.

Она заявила, что знает, сколько и какая одежда нужна каждому члену семьи.

Папа состроил мину, подготавливая ответ, но я успела вставить, что не в магазин собираюсь, а на концерт.

Я рассказала, что Two Dimensions – это музыкальная группа, и что Лила летом поедет в Стокгольм на их концерт. Сообщила, что тоже собираюсь поехать.

И пока никто не начал выступать против моего плана, добавила, что Лилина мама тоже едет. Не знаю, откуда это придумала. Я сказала, что мы бы не отправились одни на пароме и в отель одни бы не поселились, потому что мало ли что.

Маме не обязательно было проявлять заботу и анализировать возможные опасности. На самом деле она была довольна, что я уеду и дома станет тише.

Я положила в рот пасту и пожалела о том, что соврала. Вряд ли мама Лилы поехала бы с нами. Она не могла выйти из дома даже на лестничную клетку. Я не знала, можно ли нам вдвоем ехать на пароме или же с нами должен быть взрослый, но все прояснится, и мы что-нибудь придумаем.

Я предполагала, что папа станет объяснять, что билет – это только маленькая часть от стоимости путешествия. Даже если я возьму дешевый, надо же еще есть и ночевать, и платить за все остальное. Еда стоит денег. Отель стоит денег. Такси стоит денег.

Все стоит денег. Нет более страшной судьбы, чем если приходится лишаться денег, с трудом добытых. Папа и его проповеди…

«Езжай», – только и сказал папа.

Я удивилась, почему он не отверг мою идею. Причину же поняла, когда он заметил, что ему все равно, что я делаю на свои деньги. По его мнению, я должна была сама оплатить свое путешествие.

В этот раз папа забыл сказать, что деньги не растут на деревьях. Я произнесла это папиным голосом. Мама попросила, чтобы я не бесила их нарочно. Она сказала, что папа прав.

Вот им надо было прямо сейчас сойтись во мнениях?

Шикарно. Папа прекрасно знал, что я не найду столько бабок, чтобы хватило и на дорогу до Стокгольма, и на концерт и на все остальное, что мне там нужно.

Я поинтересовалась, где же мне взять денег.

Мама предложила поработать.

Я ответила, что для моей возрастной категории не так уж много предложений.

Она парировала, что я уж, конечно, что-нибудь придумаю.

«Например, что?»

«Можешь ухаживать за Венлой, например».

За Венлой? Я не знала никакую Венлу. Мама рассказала, что Венла – это дочка Марии и мне пора бы уже знать, кто такая Мария, но только пояснила, что няньки всегда нужны, а уход за детьми не входит в ту работу, которую можно выполнять исключительно после того, как просидел семь лет на лекциях и защитил кандидатскую и докторскую. Такую работу можно выполнять прям с начальной школы, да хоть с ее середины.

XIV

Я шла по направлению к станции. Без нее не было бы города. Сначала была железная дорога, потом на ней поставили станцию, а уж потом вокруг нее поселились люди. На месте железки раньше был лес и, естественно, река, по которой сплавляли бревна. Основная причина существования города, по которому я сейчас шагала, была нужда в бумаге, а ее стали делать именно здесь. Это было миллион и еще немножко лет назад. Что-то такое рассказывал учитель истории. А я записывала в тетрадь каждое его слово, хотя он обычно раздавал в конце материал, где был собран краткий пересказ его скрипучей лекции.

От дома до станции было недалеко. Нужно было просто спуститься с горы по дороге, вдоль которой выстроились частные дома, мимо зеленых почтовых ящиков и тщательно подстриженных живых изгородей боярышника. После них начиналась улица побольше, затененная высокими деревьями. К ней относился ряд новых многоэтажек. Ну а потом уже почти все, потому что мой родной город, как я уже сказала, довольно маленький.

Я положила в сумку мамины босоножки. Ходила выбирать их в кладовку. Там есть целая полка, битком забитая обувью, которую мама редко носит. Это как дом престарелых для обуви.

Мама не хватится этих босоножек. Я никогда не видела их у нее на ногах. Они были такой высоты, что казалось, будто я иду на цыпочках. У них была ровная пробковая платформа, поэтому я знала, что удержусь. Я тренировалась ходить в них дома, когда никого не было, и, по-моему, весьма преуспела. Я больше не шаталась. Хуже точно не стало.

Я не дошла до пешеходной улицы, а свернула от библиотеки к станции. Прошла вдоль большой парковки, затем по маленькой улочке мимо одного ресторана, оттуда из колонок звучала латиноамериканская музыка.

Несомненно, я нервничала. И сильно.

Я шла попробовать, смогу ли я сделать это.

То, в чем у меня был дар, как утверждал Тони.

Конечно, я никому не рассказала о своих планах. Никому, кроме вас, мои плюшики. Вы же не считаете меня треплом? Есть вещи, о которых нет нужды никому рассказывать, особенно родителям, а еще меньше брату.

На станции я задумалась, что делать. Я никогда не покупала билеты на поезд. Я всегда ездила с папой или мамой – обычно с папой – куда бы мы ни ехали. Лишь однажды, много лет назад, я ехала в поезде с бабушкой, и мы были привязаны к вагону-ресторану, потому что бабушка ужасно хотела пить.

Раздвижная дверь пропускала внутрь, к кассам. Она сама открывалась, когда я двигалась. Я стояла слишком близко к датчику, пока ждала свою очередь. Она все не двигалась. До меня долго доходило, что надо нажать кнопку и взять номерок.

На табло показывали время отправления и прибытия поездов. Я отыскала там свой поезд, уточнила номер пути и осталась довольна собой. У меня оставалось время потренировать речь. Сначала я хотела попросить билет до Хельсинки, но вроде в кассе ничего другого и не продают. «Билет до Хельсинки». Это лучше. Но все-таки я пришла к выводу, что нужно уточнить: «ближайший до Хельсинки».