Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Стейнбек Джон Эрнст. Страница 7

– Сошел с ума? Ты о чем?

– Ведешь себя странно. Кто-нибудь может увидеть. – Бертон оглянулся, желая убедиться, что пока этого не случилось.

– Мне нужны телята, – угрюмо пояснил Джозеф. – Что в этом плохого, даже для тебя?

– Видишь ли, – заговорил Бертон уверенно и в то же время снисходительно, – все знают, что это естественно. Все знают, что это должно происходить, чтобы жизнь продолжалась. Но люди не должны наблюдать за процессом без крайней необходимости. Кто-нибудь может тебя увидеть.

Джозеф неохотно перевел взгляд с быка на брата.

– Ну и что? Разве это преступление? Мне нужны телята.

Бертон опустил глаза и стыдливо произнес:

– Если люди услышат то, что услышал я, то могут что-нибудь сказать.

– И что же они могут сказать?

– Право, Джозеф, я не должен объяснять. Писание упоминает о таких запретных вещах. Люди могут подумать, что твой интерес… личный.

Бертон посмотрел на руки, а потом быстро засунул ладони в карманы, словно испугался, что пальцы услышат его слова.

– Аа… – озадаченно протянул Джозеф. – Они могут сказать… понимаю. – Его голос внезапно окреп. – Могут сказать, что чувствую себя быком. Так и есть, Бертон! Если бы мог забраться на корову и покрыть ее, неужели думаешь, что я усомнился бы? Послушай, этот бык способен осеменить двадцать коров за день. А если бы страсть могла дать корове теленка, то я обслужил бы сотню. Вот что я чувствую, Бертон. – Джозеф заметил на лице брата серый, болезненный ужас и добавил мягче: – Ты не понимаешь, Бертон. Мне нужен приплод. Хочу, чтобы земля полнилась жизнью, чтобы все вокруг возрастало. – Бертон мрачно отвернулся. – Послушай, Бертон. Думаю, мне пора жениться. Все живое размножается, и только я бесплоден. Да, мне нужна жена.

Бертон пошел прочь, но остановился и, обернувшись, проговорил, словно плюнул:

– Больше всего тебе необходима молитва. Когда сможешь молиться, приходи ко мне.

Джозеф посмотрел вслед брату и недоуменно покачал головой.

– Интересно, что он знает такого, чего не знаю я? – проговорил он тихо. – В Бертоне есть какая-то тайна, из-за которой все, что я говорю или делаю, становится нечистым. Я услышал его слова, но для меня они ничего не значат.

Он провел ладонью по длинным волосам, поднял с земли грязную черную шляпу и надел. Бык подошел к ограде, склонил голову и захрапел. Джозеф улыбнулся и свистнул. На свист из конюшни высунулась голова Хуанито.

– Оседлай лошадь, – распорядился хозяин. – Поезжай и приведи с пастбища другую корову. Кажется, этот парень еще не устал.

Джозеф Уэйн трудился мощно, как трудятся холмы, выращивая дубы, – медленно, без чрезмерных усилий и сомнений в том, что эти самые дубы есть одновременно и наказание, и наследие.

Прежде чем горную гряду озарил свет утра, фонарь Джозефа уже мелькнул во дворе и скрылся в конюшне. Там предстояло продолжить работу среди сонных животных: починить упряжь, намылить уздечки, начистить мундштуки. Скребница заскрежетала по мускулистым бокам лошадей. В темноте уже сидел на краю яслей Томас, а рядом, на сене, спал щенок койота. Братья приветствовали друг друга коротким кивком.

– Все в порядке? – спросил Джозеф.

Томас ответил подробно:

– Голубок потерял подкову и поранил копыто. Сегодня ему нельзя выходить. Старушка, черная ведьма, выгнала из стойла Черта. Точно кого-нибудь убьет, если прежде сама не убьется. А Лазурь принесла жеребенка, поэтому я и пришел.

– Как ты узнал, Томас? Почему решил, что это случится именно сегодня утром?

Томас схватился за лошадиную гриву и встал.

– Сам не понимаю. Всегда чувствую, когда должен родиться жеребенок. Иди, посмотри на маленького сукина сына. Теперь уже кобыла разрешит: вылизала от всей души.

Братья подошли к стойлу и увидели жеребенка на тонких слабых ножках, с торчащими коленками и щеточкой вместо хвоста. Джозеф бережно погладил влажную блестящую спину.

– Боже мой! Почему же я так люблю малышей?

Жеребенок поднял голову, посмотрел невидящими, затуманенными темно-синими глазами и отстранился от ладони.

– Всегда тянешь руки, – укоризненно проворчал Томас. – Новорожденные не любят, когда их трогают.

Джозеф тут же отошел.

– Пожалуй, пора позавтракать.

– Эй, послушай! – крикнул вдогонку Томас. – Ласточки летают повсюду. Весной и в амбаре, и на мельнице появятся гнезда.

Братья отлично работали вместе – все, кроме Бенджи, тот отлынивал как мог. По распоряжению Джозефа за домами появились длинные грядки с овощами. На холме гордо возвышалась мельница и, как только ветер усиливался, воинственно размахивала крыльями. Рядом с большой конюшней красовался просторный хлев. Ранчо окружала колючая проволока. На равнинах и склонах холмов обильно росла трава и в положенное время превращалась в сено, а скотина исправно размножалась.

Когда Джозеф повернулся, чтобы выйти из конюшни, солнце поднялось над горами и заглянуло в квадратные окна. Джозеф остановился в полосе света и на миг распростер руки. Взгромоздившийся на кучу навоза рыжий петух посмотрел на него, захлопал крыльями и сипло закукарекал, заботливо предупреждая кур, что даже в такой чудесный день может случиться что-нибудь ужасное. Джозеф опустил руки и повернулся к Томасу:

– Запряги пару лошадей, Том. Давай проедем по холмам; поищем новорожденных телят. Если увидишь Хуанито, позови с нами.

После завтрака трое мужчин отправились в путь. Джозеф и Томас ехали рядом, а Хуанито замыкал строй. Молодой человек только на рассвете вернулся из Нуэстра-Сеньора, благоразумно и вежливо проведя вечер в доме семейства Гарсиа. Алиса Гарсиа сидела напротив, скромно разглядывая сложенные на коленях руки, а старшие члены семьи – опекуны и арбитры – расположились по обе стороны от Хуанито.

– Понимаете, я не просто служу мажордомом сеньора Уэйна, – объяснял Хуанито заинтересованным, но все же слегка скептически настроенным слушателям. – Можно сказать, что дон Джозеф относится ко мне как к сыну. Куда он идет, туда и я. В очень важных вопросах доверяет только мне.

Два часа подряд Хуанито хвастался красноречиво, но сдержанно, а когда, как предписывал порядок, Алиса удалилась вместе с матерью, произнес положенные слова в сопровождении положенных жестов и в конце концов с приличествующей случаю неохотой был принят Хесусом Гарсиа в качестве зятя. Одержав победу, страшно усталый, но невероятно гордый Хуанито вернулся на ранчо. Еще бы: Гарсиа могли доказать присутствие в родословной по крайней мере одного предка-испанца. И вот сейчас новоиспеченный жених ехал следом за Джозефом и Томасом, мысленно репетируя торжественное объявление.

В поисках заблудившихся телят всадники поднялись на освещенный солнцем травянистый холм. Сухая трава шелестела под копытами. Лошадь Томаса то и дело нервно вздрагивала: перед всадником на луке седла ехал отталкивающего вида енот с блестящими глазами-бусинками на черной, похожей на маску мордочке. Прищурившись от солнца, Томас смотрел вперед.

– Знаешь, в субботу я был в Нуэстра-Сеньора, – произнес он.

– Да, – нетерпеливо ответил Джозеф. – Бенджи, судя по всему, тоже там был. Поздно ночью я слышал его пение. Том, парень непременно нарвется на неприятности. Кое-что здешние люди не станут терпеть. Однажды найдем брата с ножом в шее. Честное слово, рано или поздно его прикончат.

Томас усмехнулся.

– Не переживай, Джо. Проживет дольше, чем Мафусаил [2], и успеет повеселиться лучше дюжины трезвенников.

– Бертон постоянно тревожится. Уже не раз об этом говорил.

– Послушай, – перебил Томас. – В субботу днем я сидел в салуне, и туда пришли ребята из Чиниты. Так вот, они обсуждали засуху восьмидесятых-девяностых годов. Ты что-нибудь об этом слышал?

Джозеф крепче сжал поводья.

– Да, слышал, – подтвердил он негромко. – Тогда случилось что-то плохое. Больше такое никогда не повторится.

– Но те ребята долго об этом говорили. Рассказали, что вся округа засохла, скот пал, а земля превратилась в пыль. Люди попытались перегнать коров через горы, на побережье, но по дороге от стада почти ничего не осталось. Дожди пошли только за несколько лет до твоего приезда. – Он с такой силой потянул енота за уши, что зверек обиделся и острыми зубами впился в его ладонь.