Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2 (СИ) - Токсик Саша. Страница 35

— Так бесплатно же! — высказывает последний аргумент дочь.

— А пои-корми? — парирует мать, — вози везде… а спросить потом будет нечего. Скажет "не получилось", и взятки гладки.

— Не скажу, — встреваю, — я отвечаю за свою работу.

— Молодой человек, — я снова слышу в голосе Авдеевой визгливые нотки. — Мы передумали. Можете быть свободны.

— Эх, бабы, — заявляет Михаил, провожая меня по коридору ко входу, — Семь пятниц у них на неделе. То надо… то не надо… А, может, ты всё-таки выпьешь? — оживляется он, — работать-то уже не нужно?!

Дверь захлопывается за спиной сыто и решительно. Пружинный замок клацает, входя в паз. Мой первый блин оказался комом, съёмка сорвалась не начавшись . Это не просто отказ.

Людмиле ЛЕман наверняка в деталях опишут моё эффектное появление с фингалом под глазом.. Станет ли она после искать мне другие варианты? Сильно сомневаюсь. Мой путь в "бомонд" советского общества перекрыт.

С невесёлыми мыслями иду по дорожке к выходу. Как всегда на контрасте в минуты провала природа вокруг кажется особенно прекрасной.

Гудят пчёлы над пионами вдоль дорожки. Качает соцветиями символ провинциальной утончённости — жасмин-чубушник. Последние солнечные лучи золотят контровым контуром его резные листья. Тяну руку к калитке, и в самый последний момент делаю шаг в сторону и ныряю за сарай. Ленивый мохнатый сторож даже ухом не ведёт.

Дом двухэтажный, но меркам 21 века габариты у него скромные. Кухня и огромная гостиная занимают почти весть первый этаж. Значит, спальни должны быть на втором. Терпеливо жду, пока в одном из окан не мелькает знакомый силуэт. Совсем рядом с ним карниз и водопроводная труба.

Перебрасываю тело через подоконник. Что-то гулко шмякается внутри, видимо, цветочный горшок. Тайное проникновение становится явным. Пробираюсь через пелену плотной оконной тюли и утыкаюсь прямиком в мягкие губы.

Губы целуются хорошо. В сочетании с фактором неожиданности аж дух захватывает.

— Ох, — говорит будущая невеста, — ты не Коля.

— Неа, — подтверждаю очевидное, — не Коля.

На невесте легкомысленный домашний халатик. Грудь вздымается. Она набирает воздух и готова пронзительно заорать.

— Тсссссс… — быстро прикладываю ей палец к губам.

— Ты хочешь меня украсть?! — её глаза распахиваются от жуткого и интригующего предположения.

— Да, — не даю ей время на раздумье, — поехали.

Глава 17

Халатик на невесте выглядит мило, но для моих целей никак не подходит.

— Платье свадебное где?

— Зачем?!

— Жениться на тебе хочу, — не выдерживаю, — без платья не распишут.

— Так ведь ЗАГС закрыт уже, — хлопает глазами будущая невеста.

Тфу ты! Вот что с такой будешь делать?!

— Ты фотографии со свадьбы хорошие хочешь?

— Хочу, — кивает.

— Тогда хватай платье и поехали.

Спускаемся тем же путём. Сначала мне в руки летит объёмный свёрток. Затем приземляется сама невеста. На ощупь она оказывается упругой и гибкой. Этакая сельская фитоняшка. Не иначе на прополке картошки себе такое богатство наприседала.

Солнце безнадёжно уходит. На смену “золотому” часу приходит “голубой”, когда любая картинка кажется сошедшей со страниц волшебной сказки. Самый банальный сюжет в этом освещении кажется загадочным и мистическим. Тени обретают глубину, а лица мечтательную отрешённость даже у дворников и кочегаров.

Мне на это наплевать. Нет у меня “голубого” часа по причине полного отсутствия цветов на моей плёнке. У меня нет НИКОНа, на котором можно “навалить” светочувствительность и снимать хоть в полной темноте при тусклом свете зажигалки.

Лучшее, что я могу, это использовать “Свему 125”, открыть до предела диафрагму и просить модель замереть и не дышать, совсем как в винтажных фотоателье.

— Где ближайшие скалы, — спрашиваю, — желательно, на открытом месте.

— Прямо по улице, потом налево, на просёлок, — говорит невеста, — а ты что вообще собираешься делать?

После поцелуя в её комнате и совместного вылезания из окна не удивительно, что мы уже на “ты”. Причём вылезла она охотно, а сейчас в замешательстве. Списываю это на моё обаяние и убедительность.

— Похитить тебя и требовать у твоей маман выкуп, — говорю, — фильм смотрела? “Кавказская пленница” называется.

— Там не выкуп был, а влюблённый джигит, — поправляет она.

— Сфотографировать тебя хочу, — сдаюсь я, — красиво, на скалах, показать твоей маме “товар лицом”.

— Не подействует, — невеста обречённо качает головой. — Ты не знаешь мою маму. Если она вбила что-то в голову, то уже никак не переубедить.

— А ты не знаешь, как я фотографирую, — отвечаю. — На мопеде ездила? Держаться умеешь?

Невеста фыркает, показывая, что ездила и на чём-то посерьёзнее. Не удивляюсь. Это местная “золотая молодёжь”, а в селе расслоение чувствуется значительнее, чем в городе.

У одних быт практически городской, горячая вода из газовой колонки и цветной телевизор. Вторые таскают вёдра из колодца и ходят по нужде в деревянные строения “типа “сортир” и зимой и летом.

Она плотно и упруго прижимается ко мне сзади, обхватив руками за пояс. Сразу видно, не из робкого десятка, что удивительно при такой матери.

Хотя если она унаследовала не только внешнее сходство, но и характер, то коса на камень в их семействе находит регулярно. Мне даже жаль становится трудягу Михаила. На трезвую голову двух таких женщин в доме выдержать непросто.

Через двести метров асфальт круто уходит вправо, к турбазе, а влево ныряет узкий просёлок. Весело скачем по ухабам. Невеста ойкает на ухо и пружинит грудью о мою спину, вызывая бурю совсем несвоевременных эмоций. Мы петляем мимо кривых низкорослых берёзок, пока не выкатываемся на ровную известняковую площадку с редкими пучками травы.

Такое чувство, словно кто-то много веков назад заложил тут фундамент чего-то исполинского, вроде замка или сторожевой башни, а потом бросил и забыл про него.

Обрывистые скалы — дно древнего океана сложенное из доисторических ракушек. Бурный Телепень прорезал за миллионы лет себе русло и сейчас шумит где-то глубоко внизу. Почти белые камни подёрнуты серым, как старое серебро благородной патиной. Солнце уже скрылось, но последние лучи ещё блестят на их вершинах.

Осторожно подхожу к краю и заглядываю сверху. С высотой у меня сложные взаимоотношения. Не то, чтобы я её боюсь. Но когда оказываюсь на краю обрыве или высотном здании, мне всё время кажется, что сейчас что-нибудь выпадет у меня из рук или из карманов и исчезнет в бездне. Насовсем.

Интересно, что когда я начинаю снимать — страх пропадает. Прыгаю по любым горам молодым козликом.

Говорят, это одна из причин, по которым фотографы гибнут в горячих точках. Когда смотришь на мир через видоискатель, инстинкт самосохранения отказывает.

Справа через листву замечаю яркие крыши. Они на удивление близко.

— Турбаза, что ли? — спрашиваю.

— Да, — объясняет невеста, — тут по тропинке можно минут за десять дойти, а на машине в объезд не меньше двадцати.

Тропа довольно широкая и основательная, два человека спокойно разойдутся, не задев друг друга плечами. Автомобиль, конечно, не проедет. Дорожка уходит вниз и теряется между деревьями.

— Давай спустимся немного.

Мне надо выбрать удобную точку, так чтобы снимать снизу вверх. Белое платье станет самым ярким элементом на фоне рельефных скал и темнеющего вечернего неба. Платье!

— Переодевайся, — говорю.

— Тогда отвернись!

— Не смотрю, не переживай, — демонстративно разворачиваюсь спиной и разглядываю мох на деревьях. Муравей бежит…

Слышу сзади сопение. Не реагирую. Ещё один муравей… вот целых трое гусеницу тащат. Гусеница изгибается, но без особого рвения. Сопение становится громче.

— Помоги мне, только не смотри.

— Как же я помогу? На ощупь?

— У меня рук на спине нет, — огрызается будущая невеста. — Застёгивать сзади нужно. Его шили не для того, чтобы по горам лазить.