Стратагемы заговорщика (СИ) - Щербинин Тимофей. Страница 59

Охранники вынесли его на берег большого лесного озера. Мангровые деревья в этом месте подступали почти вплотную к воде, но в паре сотен шагов левее песчаный пляж изгибался полумесяцем, и в самом широком его месте горели костры и виднелись силуэты часовых. Знаток церемоний поискал глазами колёсную барку, но она, вероятно, уже подвозила к острову Гэрэл новую партию бойцов. Тихий плеск вёсел заставил шамана вздрогнуть и резко повернуть голову. Резкая боль пронзила плечи, шею и затылок, и Тукуур стиснул зубы, чтобы не зашипеть.

Длинная долблёная лодка медленно приближалась со стороны пляжа. Двое людей сидели на вёслах, мохнатый островитянин правил. Один из конвоиров едва слышно заурчал. Для уха лесного человека этот звук явно был громким и отчётливым, поскольку пирога тут же повернула к берегу. Волны ласково лизали тёмный песок, лунная дорожка искрилась за кормой лодки. Всё вокруг было воплощённой метафорой мира и покоя из классических поэм, но Тукуур снова почувствовал, как сотни невидимых игл впиваются в его плечи.

— Они здесь! — громко прошептал он.

Охранник раздражённо крякнул. В тот же миг какой-то морской зверь, длинный и гибкий, стремительно вылетел из воды и таранным ударом вышиб из лодки рулевого. Шаман успел разглядеть заострённые плавники вроде дельфиньих и странный бахромчатый хвост. Гребцы бросили вёсла и схватились за мушкеты. Там, где скрылись под водой охотник и его жертва, на поверхность вырвалось несколько крупных пузырей, и всё будто бы стихло, но Тукуур всё ещё ощущал как перекликаются под водой неведомые твари. Их беззвучные голоса царапали разум знатока церемоний как будто рядом кто-то скрёб кинжалом по камню.

— Стреляйте! По левому борту! — закричал он, не заботясь о маскировке.

Один из бойцов разрядил наугад свой мушкет, и вода тут же забурлила. На границе лунной дорожки вынырнула похожая на человеческую фигура, сжимающая в руке дротик с плоским наконечником. Кожа морского воина была иссиня-чёрной как ночная вода, лысая голова блестела в лунном свете. Хамелеон отточенным движением метнул дротик в гребца с заряженным мушкетом, но тот успел пригнуться и выстрелить. Боевой пловец вскрикнул и скрылся под водой.

— Хамелеоны! — заорал стрелок.

Один из воинов-островитян, сопровождавших Тукуура, протяжно завыл, из леса и с песчаного пляжа отозвались голоса людей и мохнатых. Шаман только успел подумать, что поднятый шум должен спугнуть врагов, как где-то в глубине лагеря прогремел взрыв. Ночная тишина рассыпалась словно брошенный с крыши кувшин. Лес наполнился треском выстрелов, звоном стали, криками часовых и беззвучной перекличкой нападающих. Знаток церемоний почувствовал её за несколько мгновений до того, как тройка хамелеонов налетела на его охранников со спины. Предупреждённый его вскриком, рослый воин-островитянин успел увернуться от дротика и размозжить своему противнику голову тяжёлым стальным посохом. Его товарищ был не столь расторопен. Тукуур запомнил как с глухим чавканьем вонзилось в грудь второго конвоира метательное копьё. Он успел разглядеть гравировку на плоском бронзовом наконечнике и слегка серебрящееся в свете луны древко. После этого мир разбился на осколки так же, как до этого тишина, и эти осколки смешались в памяти как цветные стёклышки в калейдоскопе.

Шаман не помнил, где в хаосе битвы подобрал костяной кинжал в виде акульего плавника, или когда успел сорвать с убитого конвоира холщовую сумку со своим шаром. Он то карабкался по лианам вслед за мохнатым воином, то бежал по земле впереди него, уводя их от скоплений врагов. Иногда они вылетали прямо на дерущихся, порой обращая в бегство не ожидавших этого врагов, порой едва ускользая от них. Находили и теряли союзников. Перескакивали с ветки на ветку как пятнистые белки и переползали топкие поляны как жабы. Неизменно было только направление — вглубь джунглей, прочь от воды, где их ждала только смерть, грациозная и беспощадная.

Тукуур не помнил, в какой момент мохнатого охранника заменил усатый незнакомец. Что он там говорил про лесного кота? Шаман плохо представлял себя дерущимся хоть как-нибудь, но на ноже и кафтане было куда больше крови, чем могло вылиться из его собственных ран. Возможно, дух Дамдина вёл его в бою, а, может быть, память берегла кровавые подробности для следующего ночного кошмара.

— Я почти не учился фехтованию, — рассеянно пробормотал шаман. — Моим оружием должна была стать кисть для письма, а доспехами — свод законов.

— Что же привело судейского в стан разбойников? — с ироничной ухмылкой спросил воин. — Хотя постой… Ты — тот, кого они привезли с острова! Человек Улагай Дамдина!

Знаток церемоний пожал плечами в свою очередь. Он не был рад, что его узнали, но отпираться — значит признать вину, которой, может, и нет.

— Просто человек, — устало ответил он. — Который вляпался в скверную историю.

Усатый ветеран ухмыльнулся ещё шире и подмигнул Тукууру.

— Хитрая бестия был Дамдин, — с явным удовольствием пробасил он. — И помощников подбирал таких же.

— Его правда пули не брали? — решил подыграть воину шаман.

— Брали, — крякнул усатый, затягиваясь. — Да стрелки боялись. Больно везучий был. И отчаянный.

Воин выпустил несколько колец дыма и спросил уже другим, угрюмым голосом: — Как он умер?

Кем бы ни был незнакомый воин, как бы на самом деле не относился к Дамдину и его помощникам, Тукуур рассудил, что от такой правды вреда не будет.

— На приёме у бириистэнского законоучителя Дамдина попытались отравить синей киноварью. А когда он стал над ними смеяться, зарезали обсидиановым кинжалом.

— Синяя киноварь и горное стекло, — покачал головой ветеран. — Боялись, значит. Но не думал, что старый волк так быстро потеряет хватку. Кто это сделал?

— Один из телохранителей Токты, — уклончиво ответил шаман. — Его почти сразу же застрелили. То ли орденский, то ли хорист… Каждая из сторон считала, что Дамдин служит другой.

— А сам-то ты как думал? За кого он? — дружелюбно спросил усатый воин.

Тукуур напрягся, но ещё раз пожал плечами.

— Тогда мне думать не положено было, — как можно безразличнее промямлил он. — А теперь, вроде бы, уже и незачем.

Ветеран одобрительно кивнул. Вероятно, он и не ожидал прямого ответа на опасный вопрос, а потому задал следующий:

— Куда теперь?

— Это зависит от того, чем кончился бой, — осторожно ответил шаман.

— Неужели? — поднял брови воин. — Мне показалось, что ты старался оказаться подальше от лагеря. Если это не так, значит, твои ноги умнее тебя, парень. Око Тайфуна сказало своё веское слово, и даже те мохнатые, что поумнее, не будут с ним спорить.

Взгляд шамана упал на лезвие костяного кинжала, где был вырезан стилизованный водоворот, из центра которого глядел глаз с изогнутым зрачком как у каракатицы. Раньше он встречал такие только на затейливых шкатулках в виде раковин, которые продавали в дорогих лавках на городской площади.

— Око Тайфуна? — переспросил он, указав на знак. — Что-то вроде нашей "Медовой Лозы"?

— Можно и так сказать, — усатый добродушно усмехнулся, но глаза его стали настороженными. — Око Тайфуна держит всю морскую торговлю в этой части света. Те, кто с ними дружит, не боятся ни штормов, ни штиля. Хамелеоны проведут их грузы между рифами и отмелями, а за хорошую долю — даже по дну морскому. Но если ты их враг — держись подальше от берега. И если Око заявляет, что оно не радо восстанию людей леса, значит, каждый честный пират и наёмник должен держаться от этого дела подальше.

— Тогда подамся куда-нибудь, где всем плевать, кто я такой, — устало ответил шаман. — В Толон, например. Устроюсь счетоводом на мануфактуру, или что-нибудь в этом роде.

— Толон манит людей как масляная лампа ночных мотыльков, — проворчал ветеран. — А потом отрывает им крылья. Подумай об этом. Если что, у меня есть пара более интересных вариантов. Но не буду навязываться. В любом случае, нам пока что по пути, а там посмотрим.

— Если так, сочту за честь узнать Ваше имя, нохор, — церемонно произнёс знаток церемоний, которого немного утомила фамильярность пожилого воина.