Цикл романов "Новый Михаил". Компиляцияю Книги 1-7 (СИ) - Бабкин Владимир Викторович. Страница 89

Ходнев не сомневался в том, что стоит мятежникам получить подкрепление, и положение осажденных станет практически безнадежным, поскольку захват хотя бы одной части здания станет лишь вопросом времени. А дальше все перейдет в стадию боев в коридорах и переходах, перестрелок из-за угла и кровавой свалки рукопашных схваток. При таком развитии событий надежно удерживать внешний периметр будет практически невозможно.

В паузах между штурмами мятежники пытались распропагандировать обороняющихся, заявляя о том, что «узурпатор» Михаил низложен и трон перешел законному императору Алексею Николаевичу. Ходневу пока удавалось удерживать дисциплину, но если Михаил Второй не объявится в самое ближайшее время, то наверняка можно утверждать, что комендантская рота предпочтет сложить оружие в обмен на какие-то гарантии со стороны «новых властей».

Лишь одно вселяло надежду – план переворота явно строился на внезапности, а не опирался на большие силы. А значит, у мятежников сил явно немного, и удерживать Зимний дворец, Адмиралтейство, Министерства иностранных дел и финансов, да еще и вести осаду Главного Штаба им все же непросто. Кроме того, генерал не сомневался в том, что даже если другие запасные полки вновь примутся бузить, то они вряд ли кинутся на штурм, а, скорее всего, предпочтут «бороться за свободу» в другом, значительно более безопасном месте.

Мимо Ходнева пронесли носилки с очередным раненым. Генерал спешно направился к их главной стратегической позиции на углу Невского и Морской. Три десятка нижних чинов комендантской роты, рассредоточившись по разным комнатам и этажам, вели оружейный и пулеметный огонь по улице и соседним зданиям, сами, в свою очередь, постоянно подвергаясь обстрелу со стороны здания Министерства финансов и зданий по другую сторону проспекта.

– Доложите обстановку! – крикнул Ходнев Сафонову.

– Смею доложить, ваше превосходительство, что дела наши настолько плохи, что впору удивляться, что мы еще живы! – улыбка на перемазанном лице штабс-капитана, впрочем, говорила о том, что руки тот еще не готов опускать и все еще старается держаться бодрячком. – Думаю, что не пройдет и четверти часа, как начнется генеральный штурм. Нам срочно нужны еще люди, и хорошо бы еще пару пулеметов! И это хорошо еще, что у мятежников нет пока артиллерии!

– Типун вам на язык, штабс-капитан! Добро! Постараюсь выкроить! – прокричал Ходнев, прекрасно понимая, что снимать-то людей фактически больше неоткуда и надежда лишь на то, что успеют подойти юнкера Николаевского кавалерийского училища и ударят в тыл мятежникам на этом участке. Других надежд у генерала Ходнева уже не было, поскольку их оборона была растянута до предела, было много убитых и раненых, да и несколько пулеметов уже вышли из строя ввиду усиленной стрельбы и перегрева ствола.

Тут к генералу подбежал его денщик Яков Майзаков и протянул сложенный лист бумаги.

– Ваше превосходительство, насилу сыскал вас. Срочная депеша!

Ходнев спешно развернул бумагу…

Петроград.

Казармы Преображенского полка.

6 марта (19 марта) 1917 года. Ночь

– Что ж, князь, я вас выслушал и очень надеюсь, что вы ничего не забыли и ничего не напутали, ведь от вашей памяти и сообразительности зависит очень многое. Например, ваша собственная жизнь, судьба вашей семьи и всего вашего рода. Я готов простить заблудших и раскаявшихся, но тех, кто рискнет обмануть меня или пренебречь чудом высочайшего прощения, ждет крайне печальная судьба. Помните об этом. До суда побудете под домашним арестом. Я надеюсь, что на судебном процессе вы подтвердите под присягой все, что мне сейчас рассказали. После чего я позволю вам выйти в отставку с мундиром и пенсией по состоянию здоровья. Идите, полковник.

Бледный князь Аргутинский-Долгоруков откланялся и вышел на деревянных ногах, сопровождаемый солдатами конвоя. В дверном проеме тут же возник штабс-капитан Браун и осведомился о том, будут ли распоряжения. Я повелел обеспечить тройную охрану князя и сообщил Брауну, что тот отвечает за безопасность князя собственной головой. Тот козырнул и испарился, а я же погрузился в думы тяжкие и безрадостные.

А чему радоваться? Вот как мне разгрести эти Авгиевы конюшни предательства, если за последние годы неучастие высших сановников и генералов в каких-нибудь заговорах и интригах было практически уже каким-то признаком дурного тона? О чем можно рассуждать, если в столичных светских салонах разговоры о новом заговоре обсуждались так, словно это не государственная измена, а очередная интрижка на стороне известного в свету ловеласа? Ну да, пикантно, слегка неприлично, но очень романтично и интересно!

Был ли хоть один генерал или сановник, который хотя бы не присутствовал при подобном разговоре? Присутствовал и не то что не доложил куда следует, но и даже не возмутился? Даже не знаю. Ведь отказ от участия в конкретном заговоре нередко вовсе не означал какой-то особенной принципиальности и патриотизма, а мог лишь свидетельствовать о том, что данный персонаж участвует в другом заговоре или принадлежит к другой партии.

Причем под словом «партия» здесь следует понимать не каких-нибудь кадетов или там, к примеру, большевиков, вовсе нет. Партии в высшем обществе были совсем другими – «английская», «французская», «американская», «германская», «центральнодержавная», «землевладельческая», «земгоровская», «великокняжеская», «масонская» (точнее, «масонские») и множество других, которые только тем и были заняты, как бы урвать кусок побольше, занять место получше и оттеснить от корыта конкурентов. Если не все из них, то многие получали деньги из-за границы, продавая интересы своего Отечества оптом и в розницу. А те, кто не получал деньги из-за рубежа, вполне мог получить их и от «отечественных меценатов и просвещенных людей».

Нет, нельзя сказать, что все русское офицерство было заражено плесенью интриг и измены, но чем выше поднимался военный по карьерной лестнице, тем труднее было ему удержаться от участия в подобных «обществах», поскольку получить теплое место без протекции было практически невозможно. Особенно этому были подвержены офицеры лейб-гвардии, и, разумеется, в первую очередь те, кто служил в столицах и был вхож в свет.

В общем, единственная причина, по которой все как-то продержалось аж до февраля 1917 года, была, быть может, лишь в том, что все эти «общества по интересам» отчаянно интриговали друг против друга, стараясь ослабить конкурентов и взобраться на вершину самим.

Знал ли об этом Николай? Безусловно. Все подобные организации были под колпаком охранного отделения, и царю регулярно поступали доклады с указанием имен, мест и обсуждавшихся тем. В этом нет никаких сомнений, и не нужно думать, что эффективные спецслужбы появились лишь при Сталине.

Но, в отличие от Николая Кровавого, Иосифу Виссарионовичу хватило решимости предпринять меры по выпалыванию всей это фронды с отправкой всех этих напыщенных индюков в расстрельный подвал или на стройки народного хозяйства. А Николай предпочел не делать ничего, опасаясь расшатать ситуацию во время ведения войны. Впрочем, он и до войны ничего такого не предпринимал, по своему обыкновению надеясь, что все само как-то устроится и рассосется.

Да и не был он морально готов рубить головы ближайшей родне и прочим заигравшимся. Готов ли я? А у меня нет других вариантов просто. Да и какая они мне родня?

Из того, что поведал мне перепуганный Аргутинский-Долгоруков, вырисовывался прекрасный политический процесс в духе сталинских процессов 1930-х годов, с прессой, в том числе и иностранной, подсудимыми, государственными обвинителями и прочими элементами шоу. Нет, понятно, что князь Аргутинский-Долгоруков знает не так много, как мне бы хотелось, но он рассказал вполне достаточно для начала раскрутки дела.

А мы к этому подтянем Лукомского, который неделю назад «раскрыл» прекрасный заговор в армии, подключим дополнительные персонажи, и будут участники заговора, фигурально выражаясь, украшать фонарные столбы Петрограда. А может, и не фигурально. Подумаю я над этим.