Анна К - Ли Дженни. Страница 33

Отец тоже всегда присылал ей цветы, и сегодня утром, когда она спустилась на первый этаж, они ждали ее на кухонном столе. На карточке было написано: «Для моей прекрасной дочери, от единственного мужчины, который никогда тебя не разочарует. С Днем святого Валентина, Анна! С любовью, папочка». Мать презентовала подарочный сертификат на день красоты в спа-салоне «Четыре сезона».

Анна поднялась по ступеням на сцену, уставленную десятками ваз с розами, по меньшей мере сорока плюшевыми мишками и более чем сотней коробок шоколадных конфет. Просматривая посылки, она задумалась, что, возможно, в этом году обнаружит и цветы от Стивена.

Они не обменивались подарками, но, учитывая помощь Анны в прошлые выходные, он не мог оставить ее без внимания. Брат был невероятно щедрым парнем, тратившим деньги, как сумасшедший. Анна никогда не спрашивала о количестве денег, которые ему выдавали родители, но была в курсе, что получал он больше, чем она. Одновременно она знала: сумма, выделяемая на ее гардероб, вдвое крупнее, чем у Стивена, и это уравнивало их положение.

Стивен объяснял свой чрезмерный потребительский инстинкт наследственностью: корейцы славились любовью к дизайнерским товарам и высококачественной электронике. Анна, наслышанная о таком стереотипе, никогда не использовала его как оправдание, когда на ее карту приходили слишком высокие счета. Что было редкостью для нее – и нормой для брата.

Мать, воспитанная в традициях типичной преуспевающей семьи, никогда ни в чем не нуждалась, но никогда и не кичилась. Она признавалась, что, познакомившись с будущим мужем в Йельском университете, была очарована юношей. Он сразу вскружил ей голову. Каждый год в первый день занятий парень приезжал на лекции на новой шикарной машине, а позже смог похвастаться новенькой оранжевой «Ламборгини». Тогда она поймала себя на мысли, что слоняется у входа, зная, что он, конечно, предложит подвезти ее. Однако девушка сопротивлялась его коварному обаянию и два года подряд отказывалась от подобных предложений. Он интересовал ее, но она была достаточно умна, чтоб понимать, как ведут себя богатые мальчики, и сообразила, что ему нужно еще несколько лет, чтобы стать серьезным женихом.

Мать Анны воспитывали таким образом, что она очень бережно относилась к своей фамилии и репутации. Она не могла стать очередным вычеркнутым именем в списке «Трахнуть» какого-нибудь молодого богатея. Когда в тот осенний день их выпускного года в Йеле он подъехал и спросил ее, не хочет ли она прокатиться и посмотреть на желтеющие деревья, она удивила себя (и его), ответив: «Только если ты пустишь меня за руль». Мать Анны стала первой и единственной девушкой, которой позволено было рулить «Ламборгини», которая и по сей день оставалась любимой машиной ее отца.

Когда Стивену исполнилось семнадцать и он получил права, отец купил сыну «Порше 911 S» с прозрачным верхом. Парень ездил на нем целый месяц, получил три штрафа за превышение скорости, а однажды утром проснулся и обнаружил, что машина исчезла, а ее место занял «БМВ M 5». У Анны был десятилетний универсал «Мерседес» (подержанная «тачка для сиделок») – она настояла на том, что не хочет на шестнадцатилетие ничего шикарного. Анна понимала, что нет смысла в роскошном автомобиле, если он сверху донизу будет покрыт собачьей шерстью и перепачкан слюнями.

Девушка могла водить машину только в Коннектикуте, отец был слишком заботлив, чтобы позволить своей драгоценной дочери садиться за руль в плохую погоду или кататься в большом городе.

– Помни, ты наполовину кореянка, а это значит, что все будут считать тебя как минимум неумелым водителем.

Анна терпеть не могла, когда отец шутил о расовых стереотипах, но как примерная корейская дочь, она знала, что одернуть его невозможно.

Наконец она нашла адресованную ей коробочку в форме сердца, к которой была прикреплена маленькая карточка с посланием от Стивена (почерк брата мог свести с ума кого угодно): «Счастливого Дня В, сестренка. Я стольким тебе обязан! Люблю. Стивен».

Анна открыла коробку и обнаружила, что он прислал в подарок дюжину ее любимых шоколадных мышек «Бердик». Она сунула презент в сумочку и продолжила поиски. Она едва не сдалась, но вдруг заметила квадратную коробку с ее именем, написанным сверху маркером. У нее было время лишь на то, чтобы забрать ее: девушка как раз получила сообщение от Томаса, водителя, который ждал ее у входа, чтобы отвезти на выставку собак Вестминстерского клуба.

Торопливо шагая по пустому коридору, Анна гадала, что же находится в коробочке. У нее было такое чувство, что она знает, от кого посылка, и потайная мысль заставляла сердце биться чаще. Она почти надеялась, что увидит какой-нибудь совершенно обычный подарок от бойфренда, но понимала, что обманывает себя. Укол вины из-за того, как она взволновалась при мысли, что это может быть не от Александра, потряс Анну, но не настолько, чтобы стереть с лица широкую улыбку.

Кимми стояла у подъезда дома, где жила мать, и ждала, пока подъедет «Убер», а Даниэлла побежала наверх за своей почти пустой баночкой крема для век. Маршрут родительницы состоял из поездки к врачу и шопинга в магазине дизайнерских товаров «Сакс», находящемся через дорогу от офиса мистера Беккера. Девушка планировала съездить к доктору, отказаться сопровождать мать в «Сакс», вернуться домой, лечь в постель и продолжить смотреть «Мою так называемую жизнь» – старый школьный американский сериал девяностых годов, который она нашла, когда поглубже занырнула в «Нетфликс».

Кимми хотела пойти к Беккеру в спортивном костюме, но мать не разрешила. По ее словам, штаны с завязками были началом конца для любой девочки-подростка. С тех пор как она вернулась домой, родительница постоянно напоминала дочери, что она не может больше есть так, будто занимается в спортзале каждый день по часу. Не говоря ни слова, Кимми прошествовала в свою комнату и напялила черные леггинсы и безразмерный кашемировый свитер с черным же черепом, что соответствовало ее текущему настроению. Реакция матери на ее новый наряд была не из приятных.

– Это не Лос-Анджелес, а Нью-Йорк. Леггинсы «СоулСайкл» не считаются подходящим нарядом. Иди и переоденься во что-нибудь менее мрачное.

Кимми опять поплелась обратно, ненавидя свою жизнь чуть сильнее, чем пять минут назад. Она сменила легинсы на черные джинсы, но не сняла свитер с черепом.

– Серьезно? – пробормотала Кимми себе под нос, увидев уже четвертое напоминание о Дне святого Валентина с тех пор, как она вышла на улицу.

Здесь уже стоял фургон для доставки цветов, а еще топтался посыльный велосипедист с коробкой длинных роз под мышкой. Швейцар расписывался за корзину розовых тюльпанов, а мимо проехала машина с огромным красным плюшевым медвежонком на пассажирском сидении. Глядя на дурацкого зверя, Кимми не знала, чего ей хочется: плюнуть в окно автомобиля или сесть на обочину и расплакаться. Так сильно она плакала только дважды, и это неплохо помогало.

Как все может измениться за две недели! Как бы Кимми ни презирала смехотворный праздник, она провела предыдущую часть месяца, лелея фантазии о Дне святого Валентина. Больше всего ей нравилось представлять, как Вронский появится в школе в конце дня, что, конечно же, было бы восхитительно: ведь ее одноклассники увидели бы это. Она воображала сцену, похожую на финал «Шестнадцати свечей» [37] – любимого кино мамы из ее собственного подросткового прошлого. Кимми обычно фыркала при упоминании названия фильма, поскольку «шестнадцать свечей» сняли за сто лет до ее рождения. Она любила повторять это, что бесило родительницу. Но она посмотрела кино, когда несколько лет назад вернулась в Нью-Йорк из тренировочного лагеря на каникулы, примерно через год после того, как отец женился на мачехе. После нечестивой свадьбы у матери Кимми были трудные шесть месяцев.

Кимми приехала домой и обнаружила, что мать лежит в постели, снова и снова прокручивая последние минуты «Шестнадцати свечей». Но то был не обычный просмотр, а нечто совершенно иное.