Фристайл. Сборник повестей (СИ) - Сергеева Татьяна Юрьевна. Страница 55

Как я должна была поступить? Отправить эту компанию восвояси, как потом выговаривала мне Светлана? Легко сказать! Она бы, конечно, так и поступила. А я… Было так гадко и горько, но я не могла ничего изменить в тот вечер. Как всегда, я поплыла по течению, я подчинилась обстоятельствам. И я пережила единственную ночь с ним, с бесконечно любимым когда-то человеком, который был сейчас совершенно другим, отталкивающим и пошловато-небрежным. Я пережила присутствие за стеной чужих людей, которые, не смущаясь, периодически выскакивали в ванную. За ту ночь я прожила целую жизнь. Утром в моей душе было пусто и холодно. Даже плакать не хотелось. Я равнодушно простилась с Юрой и больше никогда ему не писала, разорвав непрочитанными несколько его писем. А когда однажды он мне позвонил, просто положила трубку. Того человека, которого я так любила в юности, больше не существовало. Мне казалось, что любовный романтический флёр над моей жизнью растворился навсегда.

А потом… Ну, что говорить о «потом»… Как у всех одиноких баб. Женатые мужики липнут ко мне, как мухи. Я безвольная, слабохарактерная, из меня можно верёвки вить: на судьбу не жалуюсь, к жене с разборками не пойду, развода не потребую, не замужем, детей нет, имею отдельную квартиру… Что можно ещё пожелать? Когда захотел, тогда пришёл — никаких претензий. И приходят-то, как правило, после очередной ссоры с женой, начинают выкладывать подробности семейных разборок, ныть и жаловаться, как их обидели, и какая супруга, для которой столько делается, неблагодарная… И проведя в моей постели несколько часов, спокойно возвращаются к ней. А что я при этом чувствую и думаю, никого не интересует. Иногда противно бывает до тошноты, и я даже пытаюсь отказаться от встречи, но стоит мужику проявить настойчивость — я подчиняюсь. Если честно, я боюсь остаться совершенно одна. Я даже Светке о своих романах рассказываю далеко не всё. Она — замужняя женщина, этим всё сказано. А мне ничего не надо кроме… Иногда ведь так хочется простого человеческого тепла! А после смерти мамы особенно. От своих немногочисленных мужиков я так этого и не дождалась. Вот и отогреваюсь у Светки и «дяди Фёдора», которые тщетно ищут мне достойную партию.

От этих международных соревнований, которые шли целую неделю, я изрядно утомилась. Устала от шума, бесконечно длинного, непривычно-напряжённого рабочего дня, от массы незнакомых мелькающих лиц. Эта неделя тянулась так долго: выступления юношей чередовались с первенством девушек, сначала командных, потом личных, после начались выступления на отдельных снарядах. Каждый день со мной дежурила очередная реанимационно-хирургическая бригада, один пожилой усатый доктор приезжал дважды… Виктора я больше не видела.

Я ждала. Я очень ждала. День начинался и кончался этим ожиданием. Но он так и не позвонил.

— Тётенька, Вы — доктор?

Я вздрогнула. Забившись в угол зала, стараясь быть как можно незаметнее, я осваивалась на сборе городской команды по спортивной гимнастике. Для меня — новая обстановка, новая работа, а тем более, новые люди — грандиозное испытание на прочность.

Но сейчас передо мной стояла крохотная девчушка. Глаза её были полны еле сдерживаемых слёз, которые словно огромные прозрачные линзы стояли перед её зрачками.

Сжимая губы, чтобы не разрыдаться, она протягивала мне ладошку, в которой алела лужица крови.

Это я уже знала. Малыши, которые только осваивают первые упражнения на спортивных снарядах, натирают на тонких ладонях водяные мозоли, которые легко срываются, что оч-чень болезненно, между прочим. Плакать в таких случаях запрещено категорически.

— Марь Антонна сказала, чтобы Вы сделали…

Малышка очень чётко изложила мне, врачу, что велела сделать «Марь Антонна» (её тренер) с сорванными мозолями. Я внутренне вознегодовала и подняла голову, оглядев зал, и тут же встретилась глазами с внимательно наблюдавшей за нами наставницей юной гимнастки, стоявшей передо мной. По этому пристальному взгляду трудно было что-то понять. Я взяла девочку за здоровую руку и повела в медицинский кабинет.

На душе было тошно. Я тут же начала ругать себя за то, что связалась со спортом. Света меня, конечно, предупреждала, что с тренерами надо быть очень тонким дипломатом, особенно по медицинским проблемам. Стараясь не обращаться к медикам, своих подопечных они лечат сами. Когда-то в своём физкультурном институте они «проходили» анатомию и физиологию — галопом, по диагонали и вряд ли после этого штудировали специальную медицинскую литературу. Но своих спортсменов лечат самыми фантастическими знахарскими методами. Особенно преуспевают в этом тренеры-мужчины. Именно поэтому, наверно, когда я появилась в гимнастическом зале впервые, мужики без особого любопытства окинув меня взглядом, тут же занялись своими тренерскими делами. Зато женщины вот уже неделю исподтишка наблюдают за мной. Я кожей чувствую на себе их оценивающие взгляды. Я вовсе не хочу сразу нажить себе врагов, поэтому надо приспосабливаться и терпеть. И, как говорит Светка, внедрять медицинские знания в головы тренеров очень постепенно и дозировано.

Хорошо, что в данном случае с этой сорванной водянкой, наши взгляды с Марьей Антонной на медицинскую помощь не расходились. Я сделала всё, что было нужно, и вернулась с девочкой в зал. Эта девчушка, конечно, в сборе не участвовала. Тренировки сборной проходили в самой большой спортивной школе города, и младшие гимнастки тренировались одновременно с нами по своему обычному расписанию. Медсестра спортшколы уехала в лагерь, готовить медпункт к приёму спортсменов, которые должны туда отправиться в ближайшие дни. Именно поэтому мне приходится присматривать и за малышнёй. Когда спортшкола уедет, мы здесь останемся одни. На большом тренерском совете было решено, что я буду работать с девочками, поскольку мальчики тренируются на другой базе, где есть постоянный спортивный врач.

В этом большом зале, плотно заставленном гимнастическими снарядами, было ужасно жарко и душно. Лето набирало силу, солнце палило не по-весеннему изо всех сил, а вся верхняя часть зала — стеклянная. Некий гениальный архитектор соорудил этот спортивный комплекс без всякой оглядки на наш климат. Зимой под этими стеклянными витринами очень холодно, а летом — нестерпимо жарко. Гимнастки, мокрые от пота, постоянно пьют воду, хотя во время тренировки это возбраняется — трудно висеть вниз головой на брусьях, когда булькает в животе… Попытки как-то проветрить зал совершенно безнадёжны: огромные двери-ворота, выходящие на стадион, были распахнуты настежь с трёх сторон самого утра, но внутри никакого движения воздуха почти не ощущалось.

Я вернулась на своё место и замерла в прежней позе. Отсюда, из моего угла, я не только видела всё, что происходило в зале, но и через распахнутые ворота обозревала пространство небольшого стадиона, прилегающего к нашему зданию, где на беговых дорожках тренировались легкоатлеты.

Тренировка продолжалась своим чередом, девочки переходили от одного снаряда к другому, на ковре хореограф ставила для одной из них новые вольные упражнения. Я сидела ближе всего к брусьям, на которых работал со своими воспитанницами тренер, которого я невзлюбила с первого взгляда.

Он был ненамного старше меня, очень самоуверенный и безапелляционный. В нашей сборной у него — две способные девочки, которых он доводит на тренировках до изнеможения. Но от этих девочек многое зависит: они всегда выступают ровно, стабильно, и это, оказывается, в командном первенстве ценится больше, чем чей-то капризный талант, который частенько даёт осечки. Но вот сейчас этот самый Игорь Петрович проводит «подкачку» у своих девчонок, и я, стараюсь не смотреть в их сторону. И всё-таки вижу… Вот девочка выходит в стойку на брусьях и обратным махом сильно бьётся животом о жердь… Потом ещё, ещё и ещё раз. Тренеру достаточно только подставить руку, чтобы удар о перекладину был не таким сильным, но ему это даже в голову не приходит, и его ученица бьётся о брусья животом снова и снова… А девочке, между прочим, тринадцать лет, и она когда-нибудь захочет стать мамой…