Фристайл. Сборник повестей (СИ) - Сергеева Татьяна Юрьевна. Страница 54

— Что они кричат? — Удивлённо спросила я у Виктора.

— «Стой!»…

— «Стой»?

— Да… Это помогает. Видите, парень не слишком уверенно сделал соскок с брусьев… Едва удержался на ногах. Если бы болельщики не крикнули «Стой!», может быть, и упал бы…

— Вы, действительно, так думаете? — Недоверчиво переспросила я.

— А Вы не верите? Это потому, что Вы никогда не занимались спортом и не знаете, что значит для спортсмена поддержка болельщиков…

И я больше не вздрагивала, не вскидывала взгляд на трибуны, откуда вылетал дружный вопль «Стой!», когда спортсмен неуверенно приземлялся после прыжка или соскока со снаряда… Мне вдруг стало так хорошо и легко на этих соревнованиях. Я больше не боялась ни спортсменов, ни этих жутких гимнастических монстров вроде брусьев или перекладины… Рядом с этим человеком, который сидел сейчас возле меня в синей форме врача «Скорой помощи», всё происходящее неожиданно стало таким интересным, что я совсем забыла, что нахожусь на работе.

Но вдруг Виктор перестал улыбаться и положил передо мной на стол чистый листок бумаги.

— Пишите номер телефона…

Я вопросительно взглянула на него.

— Ваш, ваш… Я думаю, мы можем встретиться не только в спортивном комплексе…

И тут я грохнулась с неба на землю. Мне было трудно поднять на него глаза. Романов я боялась панически. Виктор был явно на несколько лет старше меня и почти наверняка женат. Кольца на его пальце не было, но это ни о чём не говорило — хирурги колец не носят.

— Что случилось? — Серьёзно спросил он, пристально глядя на меня. — Вы замужем?

Я только и смогла промямлить.

— Нет…

— Ну, и славно, — И он опять решительно подвинул ко мне листок бумаги. — Пишите! Я тоже совершено независимый человек…

Это я видела. Таких вот совершенно независимых я и боялась, как огня.

Но, подчиняясь, как всегда, чужой воле, так и не взглянув на него, написала на бумажке свои номера городского и мобильного телефонов. Виктор тщательно сложил этот листок и спрятал его глубоко в левый нагрудный карман. Похлопал по нему сверху и пошутил.

— Вот Вы теперь у меня где…

Я криво улыбнулась ему в ответ. И когда я только научусь не идти на поводу обстоятельств?!

Он болтал со мной, но при этом умудрялся не спускать глаз с помоста, охватывая взглядом сразу все шесть снарядов.

— Смотрите, смотрите! — На перекладине выполняли упражнения румынские гимнасты. — Вот это класс!

Я посмотрела. Конечно, это было здорово. Красивый накаченный парень ловко и стремительно выполнял какие-то фантастические выкрутасы. Большие обороты, какое-то сальто в воздухе, опять перехват перекладины… Виктор, не отрывая взгляда от выступающего, пояснил мне, что это и есть главный соперник лидера нашей команды.

И вдруг что-то произошло. Я не успела даже понять — румынский гимнаст, оторвавшись от перекладины, вылетел высоко вверх, но, сделав переворот в воздухе, неожиданно рухнул вниз, распростёршись на матах. Выпускающий тренер команды подбежал и склонился над ним, и кто-то уже торопился к нам, размахивая руками. Виктор мгновенно вскочил с места и легко хлопнул меня по плечу.

— Вперёд!

Я поспешила за ним, а фельдшер с укладкой уже стоял на коленях перед распластанным на матах гимнастом. Консилиум проводили на месте все присутствующие медики: Виктор — врач реанимационно-хирургической бригады, врач румынской команды и я в качестве довеска… Спортсмен явно получил сотрясение головного мозга, с позвоночником тоже надо было разбираться… Руководство команды, как ни убеждал Виктор, по началу никак не соглашалось отправить своего подопечного в нашу больницу, но, в конце концов, сдалось. Виктор едва попрощался со мной и вместе с фельдшером, который командовал переноской спортсмена на носилках, быстро исчез в проходе между трибунами. Я осталась совсем ненадолго одна — через несколько минут соревнования закончились, началась длительная процедура награждения, на которой нам тоже положено присутствовать.

О травмированном гимнасте я почти не думала — я была уверена, что с ним будет всё в порядке. Но в душе у меня был полный сумбур. Кружилась голова от соревнований, обилия новых впечатлений, а самое главное, от предчувствия чего-то нового, совсем неожиданного в моей жизни… Я вполне могла спеть вместо Винни-Пуха: «В голове моей опилки, да, да, да…».

С этого дня вся моя жизнь пошла под каким-то странным искажённым углом. Я напряжённо и ждала телефонного звонка, и хотела забыть об этих грустно-весёлых глазах. Я чего-то очень боялась, и сама не знала, чего хочу…

Первый раз я по-настоящему влюбилась в девятнадцать лет. Школьные флирты и романы не в счёт. Познакомились мы с Юрой на какой-то дискотеке, куда меня почти волоком притащила Светка. Её всегда приглашали нарасхват, а я, как правило, подпирала стенку танцевального зала. Мама очень не любила эти мои походы, и я совершала вылазки в дискотеку потихоньку от неё под предлогом посещения театров или концертных залов.

В тот день я опять сбежала из дома и одета была в Светкино платье, то ли короткое, то ли длинное, сейчас уж не помню. Во всяком случае, в этом наряде я чувствовала себя довольно неловко, хотя платье само по себе было красивым. В общем, Юра меня пригласил танцевать, мы разговорились. Он был весёлый остроумный балагур, умел рассмешить, и я никогда в жизни больше не хохотала так, как в те времена. Влюбилась я в него без памяти, и мне казалось, что он испытывает те же чувства, что и я. Мы встречались каждый день, гуляли в обнимку по городу, целовались на пустынных по вечерам улицах, ходили в кино, в театры и на концерты, так что маме больше не надо было врать. Юра учился в Военно-медицинской академии, был старше меня на два курса, и потому иногда помогал мне даже в освоении нашей общей специальности. Я очень любила его руки, длинные пальцы с аккуратно постриженными ногтями. Он очень хотел стать нейрохирургом, много занимался и читал по своей специальности. Только что расставшись со мной, мой любимый мог через несколько минут позвонить мне по телефону, и я не ложилась спать, пока он не скажет мне в трубку «Спокойной ночи, Рыжая». Почему-то он звал меня «Рыжей», хотя цвет моих волос далёк от этого оттенка. Ко мне он относился очень бережно, намекал на общее будущее, на то, что бережёт меня для себя…

Учебный год пролетел мгновенно, прошла весенняя сессия, и Юра уехал на каникулы домой в маленький северный городок. Я писала ему каждый день толстые письма, рассказывала, как живу, как провожу каникулы, как скучаю о нём. Он часто звонил, и я получила от него несколько коротких писем, но потом он вдруг замолчал. Это молчание было таким зловещим… Я не находила себе места, я почувствовала сразу, что это конец… Но когда тебе девятнадцать лет, и ты мчишься вперёд на всех парусах, затормозить на лету совершенно невозможно. Но пришлось. Вернувшись с каникул, при первой встрече со мной он объявил, что женится… Сказал, что обязан жениться. Пытался что-то объяснить, но я уже ничего не слышала. Я оглохла и ослепла. Закрывшись в комнате Светки от её матери, я выла в голос, судорожно сотрясаясь от рыданий. Светка не успокаивала меня, она просто пережидала бурю, со стаканом горячего чая в руке. Чай выпить она меня всё-таки заставила, как и рюмку коньяку, потихоньку от матери извлечённого из серванта. Но мир рухнул. Я чуть не бросила институт — ходить на занятия не было сил, я не могла сосредоточиться. На лекции меня за руку водила Светлана. От мамы тоже не удалось ничего скрыть. Юра ей очень нравился, и теперь она смотрела на меня жалостливо и сочувственно. Выдерживать этот взгляд было невыносимо, я начинала ей грубить… Жизнь стала серой и унылой. Прошло немало времени, пока она вновь стала приобретать какие-то оттенки. У меня даже начался роман с однокурсником. И когда мы встречали Новый год в общаге… В общем, всё понятно… Утром я даже сама себе удивилась: насколько всё случившееся было мне безразлично. И после этого Нового года мой случайный роман растворился в небытие, словно его и не было. Юра закончил Академию и, как мне сказали общие друзья, уехал по назначению куда-то в Сибирь. Наверно, прошёл ещё год. И вдруг я получила от него письмо! Оно было таким добрым, простым, хорошим… Он писал о своей работе, о том, что много оперирует, о крае, в котором сейчас живёт, о том, что помнит всё… «Всё…» написал он. Конечно, это письмо всколыхнуло бурю. Я ответила на адрес госпиталя, который был указан на конверте. Мы стали переписываться. Только года через два летом он приехал отдыхать в наш военный санаторий, один, без жены. Когда он вдруг позвонил, и я услышала его голос… Я чуть не потеряла сознания… Мама была на даче, и я пригласила его к себе домой. Как я его ждала! Я вспоминала его голос, интонации, смех, представляла, каким будет этот романтический вечер, наш долгий разговор, нежность, ночь… Дальше этого никаких планов я не строила. Я неистово его ждала. Но когда раздался звонок, и я распахнула дверь… На мгновение я превратилась в каменную статую — он приехал не один! С ним был, как потом оказалось, сосед по санаторной палате в компании — с женщиной… И даже не с женой, как я подумала вначале. Я даже не сразу поняла. А когда поняла… Все трое были на хорошем подпитии и от того неестественно шумны и веселы. Я совсем растерялась и не знала, как себя вести. Юра шутил, как-то оценивающе поглядывая на меня. В голове звенело, но я накрыла на стол, мужчины выложили на скатерть всякие деликатесы, появилось хорошее вино. Эта чужая, незнакомая мне женщина вела себя в моём доме совершенно свободно, весело хохотала, для неё такие посиделки были обычным делом, а я едва могла поддерживать разговор. Юра, такой чуткий в пору нашей дружбы, сейчас моего состояния не замечал. Это был совершенно другой человек. Когда я вышла за чем-то в кухню, он поспешил за мной и вдруг так пошло, так вульгарно прижал меня к стене в коридоре, и его руки, которые я так любила… Господи… Это было так мерзко…