Стрекоза (СИ) - Литера Элина. Страница 32

Я постирала темно-серое платье, которое заработала у старьевщика. Даже для старой девы оно слишком скромное. Чепец тоже привела в порядок. Ну и что, что такие чепцы были в моде пятьдесят лет назад, и сейчас их носят только пожилые человеческие женщины. Я буду очень старомодной, воспитанной в жестких традициях госпожой. Впрочем, лучше всего, если меня немного состарить. Одна загвоздка: из-под чепца должно выглядывать чуть седых волос, но перекраситься в седину было нечем. Услышав о задаче, Хитра показала на шкурки очередного зайца, который томился в котелке. Мы настригли достаточно светлых шерстинок, и с помощью подручных средств и магии Лавронсо сотворили из них две седые пряди, которые я буду вешать надо лбом, уходящими под чепец. По крайней мере, если не приближаться, а тень от чепца падает на волосы, наше творение выглядит седыми прядями.

Сюртук артефактора мы с Секирд почистили, плечо я ему зашила, пуговицу для рубашки нашли, рубашку отстирали, разгладили артефактом, и Лигатрик воспрял духом.

Отлежавшись два дня, Дварфо заявило, что с советами отдохнуть мы можем идти на Синие Пики, и занялось удивительным делом. Вытащив запасные части и перебрав кухонную утварь оно сотворило второй комплект рычагов и подсоединило их таким образом, чтоб можно было переводить управление то на левое сидение, то на правое. Узлы переключения они перебрали вместе с Легатриком — понадобились знания и умения обоих. Теперь я могла сидеть "пассажиром", но при этом вести мобиль. Мы притушим чары непрозрачности стекол Стрекозы, и всякий увидит, что управляет мобилем дварфо, а справа, на почетном месте сидит "сушеная рыба" в чепце.

Мы успели очистить две стороны мобиля от краски, когда пошел дождь. Я любила такую погоду, когда удавалось выкроить время, чтобы смотреть в окно не с водительского сидения, а на лежаке Стрекозы, откинувшись на шкаф в изголовье. Жаль, выдавалось такое удовольствие нечасто: то мы спешили, и мне приходилось вести мобиль, невзирая на ливень; то дождь заставал нас в городе, и я бежала по мокрой мостовой, проклиная торопыг в кэбрио с брызгами из-под колес. Сейчас деваться нам было некуда, мы могли только ждать. Я налила себе горячий отвар, пристроила под спину подушку и отрешилась от ворчания дварфо, от хихиканья Хитры, от разговоров… Остались только я, чашка с отваром, стук капель по крыше и мокнущий лес за окном. Сосны на краю поляны то выглядывали из-под серебристой вуали, то снова прятались под пелену дождя, оставляя меня провожать взглядом ниточки капель на стекле. Изредка тучи дразнили просветом, но ветер тут же яростно затыкал брешь.

Мы готовили еду на греющем артефакте, в остальное время забивали скуку кто чем.

Дварфо вынуло панель из пола кабины, и вместе с Лигатриком они возились в брюхе Стрекозы — подключали рычаги.

Бейлир ходил за водой, раздевшись до подштанников, и мы дружно делали вид, что ничего не замечаем. В остальное время он сочинял стихи и тихо перебирал струны мандолины.

Походы эльфа за водой навели Секирд на мысль: они с Хитрой завесили окна в хвосте Стрекозы и бегали под дождем нагишом. Полагаю, наша лисичка мокла в обеих ипостасях. Дварфо попросилось с ними под тем предлогом, что к мужскому полу оно не принадлежит, но запротестовали обе — к женскому Лавронсо тоже не относится. На лице Хитры нарисовалась битва любопытства и стеснения, но стеснение победило. Секирд же эта идея и вовсе не понравилась, и даже в полумраке Стрекозы я увидела, как потемнела ее кожа. Покраснеть орки не могут, только потемнеть.

Я с беспокойством оглянулась на Лигатрика, но мы обсуждали половой вопрос в задней части мобиля, а Лавронсо с артефактором возились в кабине, полностью поглощенные переборкой узлов. Стук дождя по крыше заглушал звуки, и настоящий пол Секирд и Хитры так и остался для доктора артефакторики тайной.

Подсвечивая страницы кристаллом я пересмотрела альбом гравюр дважды, второй раз — вместе с Хитрой. В перерыве между настройкой артефактов мобиля к нам присоединился Лигатрик, и мы почувствовали себя, будто на экскурсии в музее. Он получил хорошее образование, и сохранил интерес к искусствам. Его рассказ об особенностях композиции в творчестве Дорэра в разные периоды слушал даже Бейлир. Когда альбом закончился, я перечитала две книги и вытащила давно заброшенную вышивку.

Когда одни высыхали, а другие отрывались от работы, трио снова бралось за инструменты, и Бейлир продемонстрировал, что и женские партии ему по плечу, то есть, по горлу. Артефактор смотрел на нас как на бродячий цирк. В его взгляде ясно читалось: "Они еще и поют..."

На следующий день после полудня тучи разошлись, и мы снова принялись за дело: дочищать бока Стрекозы и перебирать ее наружные узлы. Ходить приходилось в подвернутых до колен штанах, а перед входом в мобиль обливать ступни водой — наша поляна превратилась в грязевое озеро. Я опасалась, что если дождь зарядит снова, мы здесь надолго застрянем.

Но я зря волновалась. Солнце светило, земля высыхала, мы дочищали Стрекозу, Лавронсо с Лигатриком посадили меня на второй набор рычагов, и я поездила туда-сюда по поляне, удивляясь непривычности положения.

В последний день я переоделась в платье, нацепила заячью "седину" и чепец, дала Бейлиру поколдовать над моим лицом и показалась компании. Войдя в образ, я поджала губы и оглядела друзей так, будто они не выучили уроки и стянули из столовой сладкое. У артефактора полезли глаза на лоб. Остальные покатились со смеху, но убеждали меня, что все получилось чудесным натуральным образом, только совершенно противоположно мне самой.

Я удовлетворенно кивнула. Офицеры из образованных должны были знать этот сорт дам по своему детству — кто в школе учился, кто в гимназии, кому на дом учительниц нанимали. Изрядная часть преподавательницы выглядела именно так — желчные, чопорные, будто рассерженные на весь мир. Всякий, кто имел с ними дело, сохраняет безотчетное желание оказаться от подобной особы подальше. Выходцы из семей попроще увидят во мне свой самый страшный сон: учительницу классов для детей из рабочих кварталов или при сельском храме, куда раз в неделю загоняют юных олухов, чтоб привить им зачатки грамотности.

Моя личина была готова.

На восьмой день ранним-ранним утром с лесного проселка на широкую дорогу с хорошо утрамбованным гравием выехал блестящий золотистый мобиль. У Лавронсо была только одна задача — не уснуть. Все же дварф, управляющий мобилем с закрытыми глазами, выглядит странно. Стараясь не дергаться телом, я передвигала рычаги. Первые часы лицо дварфо застыло в напряжении — еще живы были воспоминания, как его собственной волей дорога летела под колеса. Но потом оно привыкло и принялось вспоминать детство в Синих горах.

С помощью средств из артистических принадлежностей эльфа, мы перекрасили артефактора в масть потемнее. Бейлир снова стал Берлиэлью. Хитра осталась Хитом, ее рыжину тоже подкрасили в менее заметный цвет. Кривясь и куксясь, Секирд переоделась в мое старое платье и подоткнула подол, чтоб не мешал. Орчанки часто стриглись коротко, поэтому, как юная орчанка, она не вызывала подозрений.

Артефактор от этого "театра" стал уныл и задумчив. Кажется, он снова проклинал тот день, когда решился на поездку.

Один раз нас остановили стражи. Я повернула кресло лицом внутрь, чтобы спинкой загородить второй набор рычагов, и вопреки ожиданиям друзей подала документ. Бегло глянув на меня офицер чуть изменился в лице, но все же прочитал бумагу, рассмотрел ее на свет с разных сторон, повертел, чтоб блики играли на печати, разве что на зуб не попробовал. Все еще удерживая лист в руках он спросил:

— И чем вы занимаетесь, госпожа...

— Преподаю! — взвизгнула я, прежде чем он успел назвать фамилию. — Преподаю у вздорных девиц в пансионе!

Страж поежился, торопливо вернул мне бумагу, и я перевела дух. Документ, который я предъявила, был самым настоящим, тем, что мне выдали в восемнадцать лет, но здесь пара чужих ушей, и называть вслух имя не хотелось. Офицер, безусловно, подсчитал мой возраст и забеспокоился, но когда я назвала занятие, отнес седину на счет вредной работы.