Стрекоза (СИ) - Литера Элина. Страница 50

Деньги у меня были, поэтому я наняла кэбрио, и через четверть часа вошла в книжную лавку “Розовые сказки”. Лавка была полна дамских романов, нравоучительных книг для юных дев и учебников для женских пансионов. Последнее навело меня на мысль. Убегая из дома, я надеялась на место гувернантки или компаньонки, но теперь появилась идея получше.

Вскоре я вышла из “Сказок” с адресами четырех женских пансионов. Директриса первого выставила меня за порог, узнав, что у меня нет рекомендаций. Во втором строго, но без нарочитого аскетизма одетая дама с интересом посмотрела на мой диплом из “Дикого шиповника”.

— Оценки у вас отличные и хорошие… Как поживает госпожа Мо… Мо…

— Мостклер, — улыбнулась я простенькой проверке.

— Да, именно.

— С ней все хорошо. Я многим ей обязана. Вы знакомы?

— Лично не знакомы, но мы здесь наслышаны о “Шиповнике”.

Директриса потеплела, откинулась на спинку стула и предложила мне присесть.

— А теперь, госпожа Лориетта, расскажите мне все без утайки. Байки о сироте и сгоревшем доме оставьте лавке, где вам дали наш адрес. Да-да, я знаю почерк хозяина “Сказок”, это кривое М ни с чем не перепутать.

Выслушав мой рассказ, директриса еще раз придирчиво меня осмотрела и приняла на должность преподавательницы чистописания.

Два года без малого я проработала в пансионе, и за это время освоилась в новой роли одинокой городской девицы. Пансион давал безопасное пристанище и уверенность в будущем. Остальное я изучала, когда выдавались выходные, или же вечерами, когда не выпадало дежурств. Разумеется, с наступлением сумерек я возвращалась назад.

Не раз и не два я благодарила небесные сады за “Шиповник”. Пусть я не стала знатоком людей и не могла найти выхода из любого положения, но я имела хотя бы начальные представления о том и другом. Шиповник не растят в оранжереях.

Второй год моей работы подходил к концу, когда директриса спросила, есть ли в моем гардеробе платье, достойное бала в городской ратуше. Пансиону выдали несколько пригласительных, и один из билетов мой.

Прошло десять лет, а я помню тот бал Весеннего Равноденствия едва ли не поминутно.

Он представился Алариком — без титула и фамилии, пригласил меня на танец, а после увлек гулять по темнеющим дорожкам. Я отказалась уходить из виду толпы, чтобы не повредить репутации — преподавательницы приличных пансионов должны блюсти себя. Аларик предложил посидеть на скамье на виду у бдительных грымз, но с таким вкусом расписывал кофе и пирожные в новом кафе на набережной, что отказаться от встречи не было никакой возможности.

Он умел обставить свидания так, чтоб нас никто не видел в компрометирующей ситуации. В дождливые дни он сажал меня в закрытый экипаж на малолюдных улочках и увозил в дальний парк, в скрытые от глаз беседки у озера, а если было слишком ветрено, то мы оставались в экипаже, он доставал из корзины горшочек взвара, подогревал его на походном артефакте, и к взвару непременно находились закуски и сладости. Когда никого не было вокруг, он вытаскивал флейту — то блестящую клапанами концертную красавицу из эльфийского лилового клена, то деревянную флейту, любимую стародавними менестрелями, то забавный набор трубочек, соединенных стенами в ряд — как он объяснил, это пастушья флейта, традиционный инструмент гоблинов предгорий. На всех трех Аларик играл поистине виртуозно. Я полюбила наши "пикники в карете" едва ли не больше посещений кафе.

В конце весны Аларик сделал мне предложение, и лишь тогда я узнала, кто он такой на самом деле. Конечно, я слышала, как зовут детей барона из замка за рекой, но и подумать не могла, что встречаюсь с тем самым Алариком. Позже я не понимала, как он меня убедил. Ведь очевидно, что простолюдинка, дочь коммерциантов средней руки, сбежавшая из дома бесприданница, без рода за спиной — нет, определенно не пара будущему барону. Но нежности, которые он шептал мне между поцелуями, вскружили мне голову, и я приняла кольцо.

Директриса заметила мой блуждающий взгляд и мечтательную улыбку. В ее кабинете я призналась в наших встречах и достала подарок Аларика, спрятанный на цепочке под воротом. Мудрая женщина качала головой и лишь пробормотала: "Небесные сады! девочка, лучше бы ему быть лавочником". Взяв с меня обещание хранить благоразумие и держать роман в тайне, она оставила место за мной. Все же помолвка — не свадьба, и свой доход мне пока необходим. Мне не хотелось, чтобы Аларику пришлось обеспечивать меня, пока мы не женаты. Скептическое отношение директрисы меня задело и посеяло легкое беспокойство. Но на следующем же свидании Аларик уверил меня, что все сложится хорошо. Какими наивными мы были...

Аларик представил меня семье как свою невесту. Отец принял меня сдержанно, но я и не ожидала иного от барона, владетеля земель. Барон Боулес назначил бракосочетание на следующую весну — их семья старых строгих правил, и после помолвки принято выждать полгода, проверяя чувства молодых, а затем несколько месяцев готовиться к свадьбе, рассылая приглашения и готовя торжество. Аларик позже сказал, что в его поколении свадеб еще не было, а его родители, действительно, поженились через год после того, как сговорились их семьи.

Его сестра Эрментина, которой в ту весну исполнилось пятнадцать, приняла меня живее и потребовала у Аларика, чтобы он и впредь устраивал наши встречи. Мы, действительно, виделись еще несколько раз за следующий год.

После помолвки, пусть и не объявленной по традиции аристократов, мы порой появлялись вместе на публике, но всякий раз вокруг было множество народу, чтобы никто не заподозрил учительницу пансиона в неприличиях. Удивительно, но Аларика не узнавали. Иначе одет, иначе причесан, иначе смотрит — и вот уже со мной под руку идет не аристократ из высших, а обычный горожанин. “Люди так ненаблюдательны”, — смеялся наследник баронства.

На лето большинство пансионерок разобрали по домам, и мне выпадало лишь два дежурства в неделю. Аларик устраивал дела так, чтоб видеться как можно чаще. В середине лета он осторожно поинтересовался, не откажусь ли я провести с ним четыре дня в охотничьем домике, и уверил меня в своем совершенно безукоризненном поведении.

Накануне отъезда я зашла в салон "Жемчужная лилия" и покинула его с объемной коробкой невероятно симпатичных, воздушных, отделанных кружевом женских вещиц, в которых уважающая себя дама покажется только перед одним мужчиной (некоторые — перед двумя или тремя, но оставим это на их совести). Наняв закрытый экипаж, я съездила в дальний квартал на другом конце города, где жили небогатые горожане. Надеюсь, здесь никто не увидит, что я захожу к госпоже зельевару, и тем более не узнает, что именно я у нее купила. Мне было уже двадцать лет, и я надеялась, что поведение моего жениха будет "безукоризненным" в несколько в ином смысле, но заводить детей до свадьбы в мои планы не входило.

Уединенный дом на берегу небольшого озерца показался мне именно таким, как я себе представляла: веранда со столиком, где было так приятно завтракать, берег с мягкой травой, где Аларик играл для меня на флейте, лесные дорожки, где мы могли бродить часами, кресла у очага, где мы пили вино по вечерам, и уютная спальня наверху, где пригодились покупки из "Лилии".

Долгие годы я гнала от себя воспоминания об этих днях, до краев наполненных счастьем и нежностью, но они возвращались снова и снова.

Мы еще не раз выезжали в охотничий домик, а с наступлением осени, когда занятия не давали мне отлучаться надолго, Аларик пригласил меня в городской дом Боулесов. По легкому удивлению, промелькнувшему в глазах экономки, я предположила, что его прежние подруги такой чести не удостаивались. Мне не с кем было сравнивать Аларика, но я догадывалась, что без некоторого опыта сложно достичь той "безукоризненности", которой я наслаждалась в наши встречи. Там, в особняке светлого мрамора, мы встретили осенние дожди и зимние снегопады, оттуда я выскальзывала через черный ход и в закрытом экипаже доезжала до переулка рядом с пансионом, туда я возвращалась, когда у меня выдавалось несколько часов свободного времени, изредка — целый выходной.