Музыкальный приворот. На крыльях - Джейн Анна. Страница 7

– Вы забыли сестру, – сказала я дрожащим от злости голосом.

– С точки зрения финансового обеспечения твоя сестра слишком мала, я не брала ее в расчет, – парировала Алла.

– Я не ударю вас и не вылью на вас бокал с водой только потому, что вы – мама Антона, – выдохнув, чтобы не сорваться, произнесла я, а та, не обращая внимания на меня, сказала:

– Что будет, если твои дорогие родственники все потеряют? Отец не сможет продавать картины и выставлять их в галереях. Маленький бизнес дяди закроется. Ты сама будешь содержать свою чудную семью?

– Замолчите! – воскликнула я.

Господи, как удержаться, чтобы не оскорбить ее в ответ?

– О чем ты думала, дура, когда к моему сыну привязалась, – вдруг другим – жестким, хлестким голосом заговорила Алла, и сама словно изменилась: взгляд ее стад хищным, опасным. Только такие железобетонные люди могут устоять в большом бизнесе. – Кто он. И кто ты. Думала, приберешь к ручкам богатого мальчика? Да я таким охотницам, как ты, головы откручивала. Мезальянса не позволю, – поставила она точку. Но я перерисовала ее в запятую.

– Вас никто не спрашивает. Что бы вы ни говорили, какую чушь ни несли – у нас с Антоном все серьезно. А любовь покупают только те, кто сам не любил. Не думали об этом?

– Не ценишь ты благополучие семьи, ох, не ценишь, Катя Радова, – притворно вздохнула Алла.

Праведная ярость не отступала. Краски и очертания предметов стали столь ярки, что блеск бриллианта на ее пальце слепил глаза. Мне хотелось оттаскать ее за волосы и кинуть лицом в грязь.

Почему она так поступает с Антоном?

Разве может мать так себя вести?

Любит ли она своего сына?

И какого из?.. А какого – ненавидит?..

И меня понесло, и иглы заледеневших крыльев бабочек кололи внутри до самой крови, но снаружи я была скалой, утесом, тем, что нависает над морем, застыв в воздухе. Молчание стало невозможным испытанием.

– Это вы… – я выдохнула, приказала себе собраться и продолжила. – Вы не цените того, что имеете. Не цените вашего сына. Не цените его таланта. Но знаете, есть тысячи людей, которые ценят его куда больше, чем родная мать. У меня в душе, – я коснулась левой стороны груди ладонью, – сейчас все горит. Ломается. Я не понимаю, я совсем не понимаю. Как мать может продавать сына? Неужели матери плевать на его счастье? Вы так ненавидите Антона? Он ведь ваш ребенок, а вы, ничего не зная и ни в чем не пытаясь разобраться… – я набрала воздуха. – Не зная ничего, вы пришли и решили, что я – охотница за его деньгами. Боже! Да плевать мне на его деньги, на ваши деньги! Я люблю его, просто люблю, ни за что люблю и за все люблю, вопреки всему люблю, – голос мой звенел от ярости. – А вы… Вы говорите такие страшные вещи, что кажется, будто Антон для вас ничего не значит. Как будто бы он ваша игрушка: захотела – купила, захотела – выбросила. Если бы вы хоть что-то знали, если бы вы интересовались его жизнью, вы бы так не говорили. Вам бы было известно, что я полюбила его, не зная, кто он и какой у него счет в банке.

Я замолчала.

– Выговорилась? – цепкий взгляд серых глаз обжег меня. – Так утомительно общаться с такими, как ты – идейными. Глупее вас нет.

– Вы его ненавидите? За что? – спросила я прямо.

Алла закатила глаза.

– Я же просила. Говорим на языке разума. С моим сыном такой, как ты, не быть. Два дня, – она, как собаке, резко бросила мне через стол визитку, которая упала на пол. – Семь миллионов или проблемы. У тебя и твоих родственников. А я мастер создавать проблемы, Катя Радова, – мое имя в ее устах звучало особенно противно.

На этом она встала, глядя на меня сверху вниз. Без презрения, но с превосходством. Так в старину наверняка смотрели знатные аристократы на своих подневольных крестьян.

– На короткое будущее – такими речами ты меня не возьмешь, дорогая моя девочка. Мне плевать на слова. И бесплатный совет: знай свое место, – на этом она покинула меня, и, громко цокая каблуками дорогих туфель, удалилась.

А я осталась сидеть, глядя в одну точку. Ярость улеглась с ее уходом, оставив такой дикий беспорядок в душе.

Перед глазами вновь все начало плыть, и дрожь в руках усилилась. Казалось, будто я попала в невесомость и не сижу сейчас на диванчике в ресторане, а застыла в разбитом воздухе.

Как она может так поступать?

Кто она такая, чтобы отбирать мое счастье?

Мерзкая стерва. Я должна найти на нее управу. Я должна, должна…

…должна. Но кто я и кто она?

– Все в порядке? – подошла ко мне девушка-официант, которая наверняка что-то слышала из нашего разговора. – Может быть, воды?

– Нет, спасибо, – мотнула я головой.

– Вы правильно ей сказали, – тихо произнесла вдруг она, перестав видеть во мне гостя заведения. – Не продавайте, если любите.

– Я не собираюсь, – шепнула я с трудом – голос пропал.

– Простите. Я не хотела подслушивать, это вышло случайно, – продолжала девушка. И глаза ее были вдумчивыми и печальными – как у человека, который однажды предал и сожалеет.

– Все в порядке, – слабо улыбнулась я.

Она вернула улыбку.

– Они думают, что деньги дают им власть. Но на самом деле их деньги – их бессилие.

Девушка все-таки принесла мне стакан холодной воды с кубиками льда, и я, глядя на них, вспоминала рассказ Антона о детстве, о том, чего его лишила мать, о том, что требовала, о том, как она к нему относилась. Немудрено, что такая мать, как Алла Адольская, сделала из доброго, милого Антона жесткого и циничного Кея.

Что же делать?..

Ответ на вопрос пришел тогда, когда я сделала последний глоток воды.

Он был прост: нужно поговорить с отцом Антона. А ведь Олег Иванович намекал мне – если будут проблемы, обращаться к нему: семья их довольно сложная. Может быть, заранее знал, что Алла может так поступить?

И я, с трудом нашарив в сумке телефон, набрала Олега Ивановича, который предусмотрительно оставил свой номер в ту нашу первую и последнюю встречу.

Трубку он поднял не сразу. Я уже хотела отключиться, как услышала его голос.

– Слушаю.

– Здравствуйте, это Катя. Девушка Антона, – взволнованно начала я. – Простите, что беспокою вас.

– А-а-а, Катя, – вспомнил меня Тропинин-старший. Его голос потеплел. – Что-то случилось?

– Случилось, – честно ответила я. – Вы можете сейчас разговаривать?

– Могу. Опиши вкратце, что произошло, – попросил Олег Иванович, и я, сбиваясь, рассказала о сегодняшней нашей встрече с Аллой Адольской. Как я и полагала, открытием это для него не стало. Отец Антона только хмыкнул в трубку.

– Мне так неловко, что я беспокою вас, – произнесла я, – но мне нужен ваш совет. Я не знаю, что делать. Мы любим друг друга. И если нам суждено расстаться, то не потому, что я продам его.

Я надеялась, что Олег Иванович поймет меня.

Но в моей голове вдруг пронеслось – а может, отец Антона считает, что бывшая жена права? Вдруг я для его сына – не пара? Хотя он так радушно отнесся ко мне в ту нашу встречу…

То были лишь слова. Но ты все равно должна использовать этот шанс.

Я не отдам Антона. Никому.

– Поступим так, – решил в это время Олег Иванович. – Сможешь приехать ко мне через часа два? Обговорим все лично.

– Да, конечно, смогу.

– Помнишь адрес?

Еще бы я не помнила!

– Тогда жду, Катя, – сказал Тропинин-старший, и мы распрощались.

Упавшую на пол визитку я все-таки не подняла. Так противно мне было к ней прикасаться.

Квартира Тропининых, обставленная в современном стиле хай-тек, из окон которой открывался чудесный вид, находилась совсем неподалеку от этого ресторана, но я не посмела прийти раньше. Выйдя на улицу, я бездумно шла по тротуару, не замечая ни ветра, ни накрапывающего дождя, ни осеннего цепкого холода. Я просто шла и думала: как же все это несправедливо. Я только нашла свою любовь. Но человек, который, казалось бы, должен хотеть счастья своему ребенку, решает это самое счастье у него отнять.