Их чужие дети (СИ) - Таирова Таша. Страница 20

– К вашей совести ничего прилипнуть не может, – вклинился в разговор Казанцев. – Она, совесть, либо есть, либо её нет, а уж грязной она и подавно быть не может. А мысли и чувства вашего мужа вас никоим образом не беспокоили, не так ли?

– Он может делать всё, что ему заблагорассудиться! Его никто ни в чём не упрекает, мало ли дурочек вокруг, которые готовы лечь под мужика, даже на свой возраст не смотрят, бесстыжие!

– А что в возрасте есть такого, что не позволяет человеку испытывать нежность, любовь и желание просто быть рядом? – отозвался Римский.

– Нет никакой любви, есть только беспутство и разврат!

– Ерунда полнейшая, – тут же ответил Казанцев. – Люди встречают свою любовь в разных возрастах и в самых разных местах, нежданно и негаданно. Поздняя любовь – это проявление такой нежности, что в молодости и не снилась. Она согревает души и тела, будоражит кровь, даёт такой подъём энергии, что человек сам от себя не ожидает.

– Ага, много вы в жизни видели! Это вы просто своего дядьку с нашей профессоршой защищаете? Что, не так?

– Знаете, Роза Львовна, чаще всего таких как вы спасают не железные нервы окружающих, а их резиновое терпение.

– Как вы можете так рассуждать, работая в роддоме, где каждый день мы сталкиваемся с тем, что случается от любви? Неужели появление детей не радость? Как же вы тогда на работу ходите с такими мыслями? – Римский так и стоял, совершенно ошарашенный.

– Вот так и хожу, к тому же стараюсь вбить в головы этих девок брюхатых, до чего их может довести этот секс и всё, что с ним связано! Чтобы запомнили, что их ожидает, когда они сюда попадут!

– Вы можете думать всё что угодно и жить как вам заблагорассудится, вы можете ненавидеть человека всеми фибрами своей души, но когда он к вам попадает в качестве пациента, вы обязаны молча делать свою работу и всё. Не вам учить жизни других! Потому что вы врач! – Казанцев сжал кулаки и с презрением посмотрел на опешившую Квашнину. – И если я ещё услышу хоть единожды, что пациентки или сотрудники жалуются на ваше поведение или профессиональное хамство, я буду ставить вопрос перед руководством клиники об отстранении вас от работы с пациентками.

– Не много ли ты берёшь на себя? Молод ещё учить меня, понял?

– Я вам уже говорил и повторяю – мы с вами не приятели закадычные, поэтому обращайтесь ко мне на «вы»! А ещё при общении с людьми советую вам запомнить правило трёх «н»: – не вы их создали, не вам их судить, не вам их переделывать!

Квашнина встала и презрительно оглядела всех присутствующих:

– Я вас всех прощаю, это единственное, что я могу сделать для вас!

– Не надо меня прощать, я не раскаиваюсь, – тут же откликнулся Казанцев, а Римский неожиданно для всех зло прошипел:

– И я тоже доложу руководству, что врач Квашнина злоупотребляет своим положением.

– Вы, Римский, грубиян! И не вам решать, что мне делать, как и с кем!

– Вы ошибаетесь, доктор, – вдруг твёрдо ответила ей акушерка, всё также быстро крутя ватные тампоны. – Я отказываюсь дежурить с вами, потому что не могу больше смотреть, как вы делаете больно женщинам, которым и так не сладко в момент родов.

– Что? – Роза Львовна резко повернулась и смерила женщину взглядом. – Ты кто такая? Медсестра, недоучка, да вы вообще люди второго сорта!

– Слышишь, Роза Львовна, вытюльпанюй отсюда, а то как припионю, то сразу же обсиренишься! – прошипел Римский. – И ещё! Мне как правило приходится разгребать за некоторыми, так что если что, дежурная смена, звонить доктору Казанцеву, ясно? А всё остальное мы будем решать завтра в присутствии всех врачей и руководства клиники. Я всё сказал! – проревел он в конце, видя, что Квашнина пытается протестовать, после чего она молча вышла из отделения и грохнула дверью. Римский сжал кулаки и тихо обратился к окружающим: – Я надеюсь, коллеги, что всё произошедшее останется в стенах нашего роддома. Знаете ли, крайне неприятно, когда твою родную клинику обливают грязью. А пока все выдохнули и успокоились. И повторяю – в случае чего я и Казанцев на месте. А теперь, девчонки, плесните-ка нам с Фёдрычем кипяточку, а то так есть хочется, аж переночевать негде! – И под общий облегчённый выдох мужчины сели на кушетку, переглянулись и одновременно пожали плечами – никто из них не думал, чем может закончится этот осенний вечер.

Глава 14

Вера Андреевна прикрыла глаза и скривилась, мысленно возвращаясь к сегодняшнему совещанию. Да, выслушать сегодня пришлось всем, но больше всего досталось ей, Вере Андреевне Симоновой, которая, как оказалось, перешла дорогу коллеге. Розе Львовне Квашниной. Никто из присутствующих врачей так и не понял, в чём именно обвиняла Квашнина профессора, но вывод, сделанный главврачом, был однозначным – увольнение. По собственному, так сказать, дабы не выносить сор из избы. А ведь даже рассказать обо всём и поплакаться в жилетку Симоновой было некому – Лёня в командировке, а Костя и Павел, зачинщики всего случившегося, сразу же после всего убежали в родзал. И Вера осталась наедине со своими мыслями и воспоминаниями...

Конец октября всегда действовал на Веру угнетающе. И не потому, что она не любила осень. Как можно не любить это яркое разноцветие, аромат прелых листьев и их шуршание под ногами. И даже самая поздняя осень имеет свою особенную прелесть – это ожидание зимы. Ожидание снега, морозов, весёлых праздников с их неизменными гуляниями, катаниями с горки, на санках и на коньках, накрытых столов, пожеланий и обещаний. Да только была в жизни Веры одна давняя осень, которая перевернула её жизнь и перечеркнула все её мечты, в один вечер сделав из счастливой будущей жены и мамы одинокую замкнутую женщину, у которой остались только работа и наука...

Она заканчивала интернатуру, когда к ним на кафедру случайно заглянул хирург-онколог, и Вера была приятно удивлена, когда после занятий он предложил её проводить. Валерий, как звали её нового знакомого, отвёз Веру до общежития и они условились встретиться вновь. Те далёкие весна и лето были для Верочки Симоновой самыми счастливыми, самыми радостными, потому что впервые в жизни она была влюблена и, как ей казалось, любима.

После окончания учёбы Вера осталась работать в столичном роддоме, одновременно трудясь ассистентом на кафедре. Валера тоже вёл группу студентов, и они часто делились друг с другом своими методами преподавания и воспитания будущих врачей. Но главным в их жизни, конечно же, была любовь. Выросшая в небольшом посёлке, Вера Симонова не была капризной, расчётливой особой, что чрезвычайно устраивало её кавалера, который даже подумывал познакомить свою девушку с родителями, не последними людьми в медицинском сообществе столицы. Но случилось непредвиденное – Вера давно хотела посмотреть нашумевший мюзикл о войне, с трудом купила билеты, но Валерий идти с ней отказался, со смехом доказывая ей, что сидеть почти два часа в зале, полном людей, не для него. Он не стал говорить Вере правду – именно в этот вечер его родители пригласили своих друзей на ужин, во время которого планировалось познакомить Валерия с его будущей, как надеялись предки, избранницей. И Вера пошла на спектакль в одиночестве.

Потом, когда сообщение о захвате заложников в театре попало в прессу и вечерние новости, Валерий с облегчением выдохнул: как ни крути, а всё в их жизни случается недаром. Конечно, жаль было Верочку, к которой он уже успел по-своему привязаться, из неё получилась совершенно умопомрачительная любовница – нежная, безотказная, к тому ещё и не требовательная, но что поделать, если так сложились обстоятельства?

Вера же сидела в центре зала, пытаясь успокоить истерично всхлипывающую рядом девушку, и внимательно следила за вооружёнными людьми в масках. Она не понимала, о чём они разговаривали, но их тёмные просторные одежды говорили сами за себя. Когда недалеко от неё опустилась в кресло высокая худая женщина с закрытым лицом и в чёрном платье, под которым угадывался пояс со взрывчаткой, Симонова приняла как факт, что в случае штурма она может погибнуть первой. Поэтому увидев появившийся белый дым на сцене, она плеснула остатки воды на шейный платок, прикрыла им лицо и легла на пол, стараясь защитить самое дорогое – своё дитя, о котором она не успела сказать любимому. Это была последняя мысль перед тем, как она погрузилась в вязкий тяжёлый сон.