Мое не мое тело. Пленница (СИ) - Семенова Лика. Страница 4
Зорон-Ат уселся за стол, придвинулся на скрипучем стуле. Достал из нагрудного кармана с блестящей круглой эмблемой какую-то черную плоскую палочку, не длиннее трех дюймов, положил ее на стол перед собой и провел пальцем. В воздухе развернулся безрамочный экран, в котором поплыли символы, очень похожие на те, которые я видела в ящике. Виссарат какое-то время смотрел, тыкал пальцем, проматывал, кивал, вытянув губы. Казалось, ему нравилось то, что он увидел. Наконец, все свернул, и я услышала голос карнеха:
— Слушаю, Зорон-Ат.
Толстяк почтительно склонил голову, хоть и не видел собеседника. От этого мне стало совсем не по себе, и зародившаяся только что уверенность лопнула, как мыльный пузырь, едва я вспомнила глаза карнеха. Вернулся страх.
— Мой карнех, я закончил анализ. Заключаю, что это лучший экземпляр из всех, что были. Самое большое совпадение в процентном соотношении. Есть вероятность, что она выживет.
— Прекрасно.
Я сглотнула, понимая, что за этими словами не кроется ничего хорошего. Вероятность выжить? После чего?
Зорон-Ат вытер блестящую лысину ладонью:
— За одним исключением, мой карнех… — казалось, ему не приятно было это говорить.
— Не тяни.
— Она девственница. Вы уже знаете, что это снизит вероятность и увеличит сопротивление.
Я сжалась, стараясь стать меньше. Я солгала карнеху и, кажется, теперь это добавит проблем. Но что они собирались со мной делать?
Карнех молчал. Зорон-Ат какое-то время почтительно слушал тишину, но рискнул заговорить:
— Я могу все устранить прямо сейчас, но не решусь без вашего одобрения.
Я похолодела. Даже инстинктивно сжала колени. Устранить? Этот ужасный толстяк? У меня не было никаких иллюзий — я видела слишком много.
— Не торопись. Я хочу еще раз посмотреть на нее. Тем более, если ты обещаешь такие вероятности. Я бы не хотел ошибиться. — Карнех какое-то время помолчал, потом добавил: — А больше ты ничего не заметил?
Толстяк посмотрел на меня и даже улыбнулся. А меня передернуло и бросило в пот.
— Наир… Лакомый кусок. Давно так не сшибало. Даже я ясно уловил.
— Сколько?
Зорон-Ат вновь развернул свой дисплей, потыкал пальцем:
— Пик был на пятьдесят семь.
— Надо же… — карнех казался приятно удивленным. — Они давно почти все растеряли.
Зорон-Ат кивнул невидимому собеседнику:
— Увы…
— Я тебя понял. Ничего не делай без моего приказа и приведи ее в порядок. Дайте поесть — она слишком худая. Этери это не понравится.
— Будет исполнено, мой карнех.
Толстяк отключился, засунул черную палочку обратно в нагрудный карман. А я сидела, сгорбившись, сцепив ледяные пальцы. Что это за Этери? Кто это такой? Если сам их карнех озабочен тем, что ему что-то не понравится?
Зорон-Ат поднялся из-за стола:
— Сейчас пойдешь в душевую. Отмойся хорошенько, ты выглядишь, как дикарка. Свое тряпье выкинешь — мы подыщем что-нибудь другое. Все поняла?
Я кивнула.
— Надеюсь, ты не наделаешь глупостей?
Я покачала головой.
— Прекрасно. Здравомыслие — оно всегда лучше.
Толстяк вышел в приемную, передал меня охране и велел не сводить с меня глаз. Добавил, едва я вышла за порог:
— Ты даже не представляешь, как тебе повезло.
Глава 3
Я шагала по заводскому коридору, глядя в спину одного из рядовых, затянутую в короткий синий китель с кожаными вставками и бесконечной стеганой прострочкой. И зачем-то задавалась глупым вопросом: сколько нужно времени, чтобы пошить один экземпляр? И сколько нужно труда?
Бабушка учила меня шить. У нас была старинная швейная машинка с ножным приводом. Красивая. С золотой гравировкой по металлу, с полированной столешницей и узорными ножками, увитыми диковинными чугунными цветами. Бабушка обожала ее, просиживала целыми днями и будто не уставала. Но мне ее таланты не передались. Мы с Ритой все детство что-то шили. В основном, из старых платьев ее матери. Но хорошо, так, как у бабушки, у меня никогда не получалось. У Риты тоже. Не хватало усидчивости, терпения. Бабушка говорила, что я упертая там, где не надо.
Я будто очнулась. Поймала себя на мысли, что думаю совсем не о том. Но хотела думать. Будто сбегала в прошлую жизнь, которую никогда не вернуть, отгораживалась. Ничто не вернет бабушку, наш дом. Жива ли Рита — я не имела ни малейшего понятия.
Мы шли вниз. Зорон-Ат велел мне помыться. Вероятно, мы спускались в заводскую душевую. Да, я хотела помыться, очень. Даже не пыталась прикидывать, сколько времени не имела этой возможности. И я наконец-то смогу остаться в одиночестве. Хотя бы недолго. Я намеревалась все там осмотреть в поисках любой лазейки. Выбраться за территорию и бежать на восток.
Я была счастлива, что вышла живой и невредимой из ужасного черного ящика. На какое-то время у меня появилась отсрочка, а каждая отсрочка, это надежды и возможности. Даже путь в душевую — возможности, потому что я могу осмотреться. Но я вместо этого таращилась на ровные строчки и выпуклые кожаные вставки кителя виссарата… Впрочем, вокруг не было ничего примечательного: голые стены и грязь запустения. Лишь под высоким потолком виднелась полоса узких прямоугольных окон, но они ничем не могли мне помочь.
Я запретила себе раскисать и причитать еще там, в камере. Смотрела на девочек, слушала их бесконечный вой и сходила с ума до такой степени, что хотелось заткнуть им рты. Нам всем было страшно. Каждая справлялась, как могла. Они все имели на это право. Но это было невыносимо. Теперь, когда я вышла из клетки, я должна была попробовать. Побороться за себя. Хотя бы попытаться.
Нет! Не так. Я. Намереваюсь. Выжить. Выбраться. И я выберусь.
Повеяло теплой влажностью. Знакомый запах, будто из прошлой жизни. Будто в школьной душевой. Мы прошли по коридору, облицованному глянцевой белой плиткой, остановились у крашеной двери. Один из виссаратов дернул за ручку, впуская меня. Молодой, выбритый, с рельефным неприятным лицом и нависшими темными бровями. Когда я проходила мимо, он повел носом и едва не закатил глаза. Ноздри трепетали.
Все ни делают так. И карнех. И Зорон-Ат. И рядовые псы. Может, потому меня не трогали? Берегли для кого-то поважнее? Для их всемогущего карнеха? Если бы я понимала, что именно они чувствуют… Если бы могла это использовать…
Мы вошли в раздевалку. Обычную, каких тысячи в учебных заведениях и на предприятиях. Кафельный пол, узкие ящички вдоль стен. В дверцах некоторых торчали ключи. В углу — открытый стеллаж, в котором стопками лежали чистые полотенца. Серо-коричневые. Как земля. И какие-то плоские желтые листы с ворсом. Вероятно, такие мочалки. На столике рядом стояла металлическая коробка, полная маленьких серых тюбиков. Чужеродная вещь.
Виссарат потянулся, всучил мне полотенце, лист, два тюбика и втолкнул в очередную дверь. Просторная душевая. Несколько лавок рядами, вдоль одной из стен — знакомые открытые кабинки, облицованные кафелем. В каждой — большая плоская лейка душа на кронштейне.
Один из виссаратов толкнул меня в спину, кивнул в сторону кабинок. Я с ужасом увидела, что мои провожатые расположились на лавке и, судя по всему, не собирались уходить.
Я остановилась, прижав к себе полотенце:
— А вы останетесь здесь?
Тот, неприятный, который открывал мне дверь, поднял голову:
— Тебе велели мыться.
Я сглотнула и медленно побрела к кабинке. По большому счету, чего мне уже стесняться. Казалось, голой меня видел уже весь гарнизон. Но меня не заботило стеснение — я намеревалась осмотреться и, при случае, сбежать. А в присутствии охраны это было невозможно.
Я обернулась:
— Господа охранники… — я даже не знала, как к ним обращаться. — Очень прошу, позвольте мне помыться в одиночестве. Я очень стесняюсь.
Второй поднял голову: круглолицый, рыжеватый. Чем-то похожий на Зорон-Ата.
— Мойся, или мы оба тебе поможем. Пошла!
Ответ был предельно понятен — без шансов. Я пошагала к самой дальней кабинке за сплошной перегородкой, чтобы им было хуже видно. Но рыжий меня окликнул: