Затмевая могущественных - Ралдугин Владимир. Страница 30

– Гостевой кубок следует держать одной рукой, – заметил майор Уайтхед, увидев, как лейтенант берется за него сразу обеими.

Несчастный Бромхэд тяжко вздохнул, взялся за увесистый кубок, поднес его ко рту и после секундной паузы начал пить вино. Однако на третьем глотке поперхнулся. Вино потекло по его лицу. У него тут же забрали кубок. Капитан Хаммерсмит принялся хлопать его по спине под дружный смех остальных офицеров. Сам Хаммерсмит легко осушил кубок. На его подбородок не пролилось ни капли вина. Это вызвало уважительные хлопки за столом. Полковник Фланаган заявил, что обещал себе не нить вина и не касаться карт, однако готов поставить по бутылке всякому, кто согласен отравлять себя спиртным зельем. К этому отнеслись с уважением, хотя и поглядывали на штабного полковника без особой приязни.

Наконец, очередь дошла и до меня. Здесь ведь не родина, где гостю все в первую очередь. Пить мне пришлось кубок последним. Но это и неплохо. На первых смотрели с оценивающим вниманием. А вот мне будет проще всех удивить.

Для начала я поставил на стол свой новенький белый шлем, украшенный левантийским челенком. Знали бы Карнахан с Древоттом, какое богатство я вожу на расстоянии вытянутой руки от них! Все взгляды мгновенно уперлись в головной убор, а больше всего, конечно, их привлекло затейливое украшение с бриллиантами. После этого я взял кубок и принялся осушать его медленными, размеренными, глубокими глотками. Почувствовал, как по подбородку потекли прохладные струйки. Ничего страшного – лихость мне показывать не особенно хотелось. Когда кубок опустел, я отнял его от лица. Офицеры за столом уважительно захлопали. Однако редкие хлопки переросли в настоящие аплодисменты, когда я продемонстрировал всем кубок, вроде как пустой. Но стоило наклонить его посильнее, как из него пролилась тоненькая струйка вина. Она растеклась по земле у моих ног.

– Браво, мистер черный мундир! – воскликнул майор Уайтхед. – Вы умеете подать себя!

Я только усмехнулся и сделал слуге-негру жест принести всем офицерам по бутылке вина.

За завтраком, которым окончилось наше представление офицерскому составу армии генерала Челмсворда, нам, вновь прибывшим офицерам, начали раздавать направления в части. Бромхэд, несмотря на то, что опростоволосился с кубком, получил назначение командовать ротон в 24-й пехотный полк. В общем– то неплохо для столь юного офицера, что наводило на определенные мысли о неплохих связях где-то наверху. Капитан Хаммерсмит отправился командовать эскадроном Ньюкасльских конных стрелков.

– Теперь, как вы, мистер Евсеичев, надену черный мундир, – усмехнулся он, хлопнув меня по плечу, – правда, другого кроя. – Он указал на офицера с двумя золотыми саблями в петлицах мундира. – Вот он. Мой будущий командир. Пойду-ка, представлюсь ему лично. Все это любят.

Он поднялся из-за стола и направился к офицеру с парой золотых сабель в петлице.

Полковника Фланагана, конечно же, определили в штаб армии Челмсворда. Как выяснилось немного позже, у Фланагана не было вообще командного опыта. Свои погоны он заслужил на штабной работе.

А вот мне места не нашлось.

Распределявший нас капитан Уайтхед положил лист со списком офицеров и назначений на стол и сделал мне знак подойти к командующему.

– Это общая практика, мистер Евсеичев, – объяснил мне Челмсворд. – Я понимаю, что вы приехали сюда драться с зулусами и все такое, но мы должны проверить вас. Для начала послужите на посту у Роркс-Дрифт. Это брод через Буйволиную реку. На нем стоит наша застава, которой командует лейтенант Чард, из королевских инженеров. Верно ведь? – Генерал обернулся к капитану Уайтхеду. Тот кивнул. – Послужите первое время у него, а потом посмотрим, куда можно будет пристроить вас. Вакансий у нас более чем достаточно, и люди нужны, но я не могу нарушать строгих инструкций военного министерства. Есть среди них такие, на которые нельзя закрыть глаза даже здесь – в Африке.

Многословность и тот факт, что генерал вдруг лично захотел поговорить с каким-то наемным лейтенантиком, яснее ясного показывали, что Челмсворд врет. Нет никаких инструкций, ему просто приказали держать меня подальше. И он теперь старается загладить вину перед собственной совестью. Я даже подозревал, кто именно стоит за моим назначением на пост в этом самом Роркс-Дрифт.

– Понимаю, – коротко ответил я.

– Вы сделали очень красивый жест, мистер Евсеичев, – продолжил генерал, – и я понимаю, что потратили на него почти все подъемные. Я могу ссудить вас деньгами. На неопределенный срок.

– Я ни в чем не нуждаюсь, – ответил я. – Но спасибо за щедрое предложение.

– Оно действительно не только сегодня, – немного натянуто улыбнулся Челмсворд. – Если все же будете нуждаться в деньгах, обращайтесь ко мне смело.

– Благодарю вас, генерал, – прищелкнул каблуками я.

– Вот и отлично. Я не смею вас больше задерживать, мистер Евсеичев.

Я коротко отдал честь и вернулся на свое место за столом.

Как бы то ни было, а по части финансов генерал был полностью прав. Денег у меня осталось очень мало. До первого жалованья придется сильно ужаться в тратах. Ну да мне не привыкать. Да и на что тут тратить деньги в этой Африке, в самом-то деле?

Пит Торлоу всей душой терпеть не мог эту проклятую богом Африку. Мало того что тут днем с огнем не сыскать нормального виски и приходится пить вонючую араку, так еще и подраться толком не с кем! Негры вроде бы ребята все здоровые, как раз под стать Питу, но они принимали его удары с глухим равнодушием. И ни один не попытался дать сдачи. Все они тут в Натале – и особенно Питермарицбурге – были самыми настоящими рабами. Подними хоть один руку на белого человека, пускай даже его кожа отдает синевой, и его тут же забьют до смерти. Да не его одного, а еще и парочку родичей. Не найдется родичей – схватят первых попавшихся на улице. Поэтому бить негров Питу скоро наскучило.

Упражняться на солдатах его взвода запрещали офицеры. Самым страшным для солдата наказанием была порка перед строем. Мало кто переживал ее. Ведь доставалось чаще всего молодым и еще толком не оклемавшимся в здешнем климате парням. И они угасали за несколько мучительных недель, даже получив какие– то жалкие двадцать-тридцать плетей. Именно поэтому священное право рукоприкладства было в 24-м пехотном строго запрещено. Что тоже не вызывало особенно теплых чувств к Африке у Пита Торлоу.

В общем, куда ни кинь, всюду – клин. Ни выпить как следует, ни подраться. И это называется армия? Даже войны и то нет. А уж там бы Пит развернулся во всю широту своей души. Первые дни Торлоу был кем-то вроде питермарицбургской знаменитости. Он часто показывал всем желающим, особенно офицерам, свою чудо-пушку. Разносил напоказ штабеля бочек на расстоянии до полумили. Решительно отказывался продать ее кому бы то ни было, даже за очень хорошие деньги. Однако вскоре однообразный аттракцион наскучил.

Ударная сила пушки стремительно падала. Если бы не инженер лейтенант Чард, предложивший на свой страх и риск подключить ее генераторы – до того Торлоу и знать не знал такого мудреного словечка – к питермарицбургской электростанции, чтобы вновь напитать их энергией, наверное, сейчас любимая игрушка Пита не работала бы вовсе. Тогда жизнь для него стала бы совершенно беспросветной.

Но и так у него осталась только одна радость. Выпивка. И пока не было войны, и офицеры закрывали глаза на беспробудное пьянство сержанта Торлоу, он каждый божий день надирался дурной араки, чтобы проснуться с тяжелой головой и противным привкусом во рту.

Это утро для сержанта Торлоу ничем не отличалось от череды предыдущих. Он поднял голову, весящую, казалось, добрый десяток стоунов^[18], огляделся вокруг себя. Оказывается, его снова дотащили в казарму. Это было тем удивительней, потому что Торлоу смутно помнил, что вчера был буен. И сильно буен.

Он попытался задирать арабов шерифа Али. Те, пока не было самого шерифа и его непосредственного начальника майора Лоуренса, были тоже вполне не прочь почесать кулаки о синеватую морду Пита. Однако командиры вернулись в конные части арабов, и те быстро присмирели. Теперь они старались вообще избегать буйного во хмелю сержанта.