Осенний бал - Унт Мати Аугустович. Страница 62

3

Тео родом был не отсюда, его дом был в двадцати километрах от города, а в городе он снимал жилье.

Первое его городское жилье было в районе, где индивидуальное строительство не закончится никогда, где строительный мусор так и останется возле домов. Большей частью тут были дома без внешней отделки, сооруженные по самым примитивным типовым проектам либо по столь же пошлым их вариантам, деревянные, без обшивки, не монотонного цвета силикатного кирпича, а столь же уныло однообразного цвета старого дерева. Чердачные окна у этих домов обычно забиты досками, иногда вместо домов — груды начавших гнить бревен. Мужчины до вечера, до темноты в городе, на работе, жены рано стареют, увядают, теряют вкус к жизни. В то время, порядочно лет назад, таких улиц было там много. Именно там у Тео, тогдашнего ученика официанта, возвращавшегося домой, впервые возникла мысль о влиянии планет и звезд на человеческую судьбу. Когда в бледном, мертвенном лунном свете он пришел домой, он подумал, что живет вовсе не на Земле, а на какой-то планете в глубине мироздания, очень далекой от Солнца или все равно от какой звезды, потому и свет такой мертвенный. Порой среди тьмы и сырости ему попадалось освещенное окно, где кто-то усталый еще смотрел позднюю телепередачу, сонно слушал какой-нибудь шлягер, понимая, что завтра ему снова идти делать ту же самую механическую работу, что и сегодня. Иногда Тео принимал участие в жизни местного люда, танцевал на свадьбах в недостроенных бетонных подвалах, похищал невест в кружевных, лопавшихся на них от возни платьях, тащил их, тяжело дыша, через огород, спотыкаясь о картофельные кучи, не зная, что делать со своей добычей, смущенно ожидая за углом в нарушение старинного обряда, пока подоспеет злой жених с бутылкой водки. Там всё надеялись к будущему году обязательно оштукатурить коридор, посадить яблони, и были даже такие, которые это в конце концов делали. Там всё надеялись взамен временной двери поставить новую, крепкую и блестящую от лака, и находились такие, кто и на самом деле это делал, не имея никакого представления о более высоких ценностях. На улицах, которых напрасно было искать на карте, жили мужчины и женщины, на работу ходившие только в резиновых сапогах, и ранним сухим летом, и потом, когда наступал сезон дождей. Именно там, под злое завывание ветра, Tеo прочел, что магнитные бури повышают процент несчастных случаев в сто раз, что самоубийств больше всего случается во время полнолуния. Если уж запертые в темных помещениях обезьяны имеют представление о фазах Луны, что уж говорить о людях, которые по ночам наблюдают за этим небесным телом, прямо из окон?

Потом, когда Тео уже был швейцаром, он жил в другом доме, среди других людей. Это был двухэтажный роскошный дом, на первом этаже кухня и холл, где под большой пальмой стоял телевизор и всегда было холодно и сыро, как в сарае. На полках стояли все сочинения Толстого. Хозяин с хозяйкой работали на базаре мясниками, оба здоровые, развитые люди, не только физически, но и духовно, потому что в гости к ним ходил один художник. В подвале помещался котел, работавший на бензине, в шкафах висели десятки темно-синих костюмов из чистой шерсти, которых не носили, потому что они уже вышли из моды, но от которых не в силах были отказаться. Жизнерадостный хозяйский сынок по ночам залезал в дом через подвальное окно, иногда вместе с Тео, но Тео избегал звать его в свое заведение, на всякий случай, черт его знает, все-таки хозяйский отпрыск. Дом был похож на могучий океанский лайнер, временно бросивший якорь на этой улице. Потом, когда дела у Тео пошли хуже, пришлось из этого дома уйти. Но он не был уверен, остались ли там и хозяева. Наверно, и у них дела пошли неважно. Чужие лица мелькали там за занавесками, когда позднее Тео проходил мимо во время своих тайных прогулок. Топили ли они тот котел, носили ли костюмы?

В трудные времена Тео жил то здесь, то там, пока не достал через приятелей, уже насовсем, свою маленькую квартирку в Мустамяэ. Один из этих друзей был Олег, к которому и направился Тео в этот вечер, в туман, далеко, в совсем другой, старый район. Он ехал в старом, расхлябанном трамвае и разглядывал людей, особенно, конечно, женщин. Большинство из них сразу почувствовали к Тео явную любовь. Обычно Тео от любви не отказывался. Если дело касалось высших ценностей или приключения ради принципа, то возможные затруднения его не смущали. Один раз, правда, какой-то рыжий возник и устроил скандал, но Тео оказался выше этого режиссера. Так иногда случалось, и задевать себя Тео не давал. Но сегодня он спешил. Сегодня на женщин у него не было времени. На всякий случай запомнил некоторых, представил, какими бы они могли оказаться.

Скоро он был у моря. Скрытое дымкой, заходило солнце, на берег наползал туман. На море было еще светло, а на берегу, среди жестяных гаражей для машин и мотоциклов, уже стемнело. Море слабо плескалось и дурно пахло. Кое-кто еще копался у своих машин. Женщина кормила ребенка грудью. С удивлением Тео увидел на двери одного гаража слово «курица». Долго, уже поднявшись в горку и свернув на нужную улицу, раздумывал он над значением этого странного слова. Чье это было сообщение и кому? А может, пароль? Или намек, или оскорбление? Или просто самовыражение?

На одном гараже написано «курица», доверительно сообщил он Олегу прямо с порога, но тот не придал этому особого значения, а предложил выпить. Тео опрокинул рюмку и заметил на столе новую книгу — «Theosophische Synthese». Дай почитать, сказал он, но Олег сказал, что сам еще не читал. Проходи в ту комнату, у меня гости, пригласил он. В другой комнате была куча народу, трое женщин и трое мужчин. Тео никого не знал, хотя одного вроде бы где-то видел. Двоих ему не представили, Олег сказал только, что это гости издалека. Гости издалека были мрачные типы, говорили мало, только рюмки опрокидывали. Чувствовалось, люди они бывалые. Третий был попроще, сказал, что он машинист. Тео спросил, они, кажется, где-то встречались, и тот сказал, что часто бывает у Тео в ресторане. Так это и было — некоторые клиенты, прямо незнакомые, в другом месте казались знакомыми, но никак не вспомнишь, где ты их видел. Тео признал машиниста, и они выпили. Дальше все смешалось. Гости издалека болтали с женщинами. Тео завел одну на лестницу и стал ее целовать. Та сначала заартачилась, захихикала и сказала, что замужем. Ну и что, сказал Тео и продолжал свое. Скоро и она стала целоваться. Тут в коридор неожиданно вышел один гость издалека. Женщина отпрянула от Тео, а этот гость в светло-желтой, в синюю клетку куртке почему-то добродушно усмехнулся, подмигнул Тео и ушел в комнату. Это и есть твой муж, что ты так испугалась? — спросил Tеo, снова прильнув к женщине. Та засмеялась: это он-то муж! А что такое, почему бы нет? — спросил Тео. Да нет, они тут проездом, объяснила женщина, страшные люди, черт их разберет. Днем на улицу не выходят, а если вечером соберутся, шапки на глаза натягивают. Видно, есть им чего опасаться. Сами надеемся, скоро уедут, сколько же их кормить, хотя деньги тоже дают. А лучше бы от таких, избавиться поскорей. Избавиться? — повторил Тео. Ты разве здесь живешь, ты Олега жена, что ли? Нет, я из-за них здесь, объяснила женщина. У него и пистолет есть, шепнула она Тео на ухо. Целоваться ему расхотелось. Он вернулся в комнату, выпил водки. Олег что-то ему объяснял, но Тео предпочел беседовать с машинистом, тот был парень что надо. Машинист сказал, что умнее будет отсюда уйти, сегодня здесь что-то подозрительно. Тео тоже так думал. Они выпили еще и тихо, не прощаясь, ушли.

Потом, когда они, чертыхаясь, шли по берегу, пробираясь среди всякого хлама, Тео сказал, что это, как ему кажется, были блатные. Машинист согласился, но язык у него уже начал заплетаться. Тео попал ногами в вонючую жижу. Залив был покрыт здесь слоем помоев, сюда сбрасывалась и канализация, и промышленные отходы. В темноте море казалось нереальным, только изредка, как сквозь вату, доносилось тарахтенье какого-нибудь мотора. Машинист наткнулся на колючую проволоку, повалился и залез руками в вонючую жижу, ударил колено и разодрал ногу в кровь. Долго сидел он, ругаясь, на куче водорослей. Потом они пошли через луг к автобусной остановке. К счастью, один автобус еще ходил. Он привез их куда-то на окраину Мустамяэ. Дальше пришлось идти лесом. Тео замерз, заболели миндалины, одолел кашель. Шумели сосны, где-то рядом проходила оживленная автомагистраль. Машинист вдруг сказал, что он в деревне стянул бутылку водки. Он ее открыл, они сели, отхлебнули по доброму глотку, и Тео согрелся. Машинист рассказал, какой с ним недавно произошел ужасный случай. Он соскочил с тепловоза и думал, что обратно запрыгнет. Но запнулся, а тепловоз все быстрей — и пошел. Так и не смог запрыгнуть. Он сбил ворота и на главный путь, и дальше — прямо навстречу пассажирскому. Слава богу, с пассажирского машинист дал задний ход, а то бы ужас. Теперь пришли бумаги, сообщил машинист и налил водки, наверно, под суд отдадут, вчера и повестка была, чудо, что не арестовали. Теперь все пропало, все, чего в жизни достиг, жаловался машинист, теперь мне один черт, все до лампочки. Тео посочувствовал машинисту. Он вспомнил, как и сам он после той аферы вылетел из хорошего заведения. А какая форма у него там была, а здоровье какое! Да еще психбольница, где его в прачечной застукали с девчонкой, страх подумать. Неудачник я, подумал Тео, без Сатурна тут, видно, не обошлось. Он утешил машиниста какими-то банальностями, они докончили бутылку и двинулись дальше. Вышли на дорогу, уже по-ночному пустую, залитую ровным дневным светом фонарей, от которого их бледные лица казались еще бледнее. Дул ветер, и Тео вздыхал, охваченный непонятной тоской.