Кутящий Париж - Онэ Жорж. Страница 32

Превенкьер прохаживался взад и вперед по кабинету, а Роза, сидя на том же месте, устремив глаза в пространство, представляла себе маленький магазин в Блуа, куда однажды после жестокой грозы вошла молодая элегантная дама с красивым брюнетом, который улыбался, как влюбленный. Она сочла их за новобрачных, и в ней шевельнулась даже мимолетная зависть девушки, пожертвовавшей собою, зависть к этой красивой парочке, которая обменивалась такими нежными взглядами и ласковыми речами. Розе припомнилось, как красавец брюнет спросил цену заказной шляпы и вынул два червонца из кармана, чтоб положить их на медную дощечку кассы с видом счастливого проказника. Они не могли насмотреться друг на друга и были влюблены без памяти.

И вот молодая девушка встретила их, вернувшись в Париж, много времени спустя; случай свел их лицом к лицу. Но теперь картина переменилась. Некогда сиявшие нежностью лица были встревожены и угрюмы. Женщина была по-прежнему изящна и любезна, мужчина красив и молод. Но они не наклонялись больше один к другому, как будто увлекаемые потребностью без конца смотреть друг на друга, дышать одним воздухом, сливаться в объятии. Они отдалялись, по крайней мере, один из них, а на глазах покинутой навертывались крупные, горькие слезы, — печальная расплата за счастье! Тяжелый вздох всколыхнул грудь Розы. Ей в ту же минуту представилось в магазине в Блуа другое лицо, простое, наивное лицо Проспера Компаньона, брата ее товарки. Он также любил, но робко и терпеливо. Никогда ни одно слово не выдало его тайны. Да и на что мог он рассчитывать? Как мог бы он бороться против своего торжествующего соперника? Он даже и не пробовал. Печальный и покорный судьбе, Проспер стушевался, чтобы не омрачать блестящей картины, где он появился лишь на один день. Он жил возле отца в булонском домике среди цветов, но без радости и грустил. Роза знала отчего.

Не было ли странного сходства в их обоюдной судьбе? Она рискнула остаться старой девой ради долга, как он, наверно, останется старым холостяком ради верности. Непредвиденное обстоятельство изменило условия ее жизни. Но что изменит их для него? Он понял, что это невозможно, и уступил другому свое место. Можно ли было колебаться между Жаном Томье и Проспером Компаньоном? Какая женщина была бы способна на это? А между тем с некоторой горечью Роза сознавалась себе, что торжествующий претендент на ее руку представлял, пожалуй, меньше гарантий счастья, чем скромный влюбленный, и что, выбрав его, она подвергалась большему риску.

Но соблазны среды оказали свое действие. Обаяние блестящих связей, прелесть правильно понимаемой роскоши, уменье придать цену значительному состоянию и все, что сулил союз с Томье, по метким указаниям Превенкьера, говорило в пользу его сватовства. Он, наверно, сумеет устроить роскошное существование, обеспеченное трансваальскими миллионами и обещающее доставить шумный успех мадемуазель Превенкьер. Томье льстил тщеславию, подготовлял соблазнительные реванши и, кроме того, нравился лично… Кому же было соперничать с ним в том кругу, где вращалась Роза? Уж, конечно, не безвестному инженерику, который убивался, стараясь найти секрет химических реактивов, носил такие плачевные сюртуки и только… любил всем сердцем! Метрдотель неожиданно отворил дверь кабинета, чтобы доложить торжественным тоном:

— Кушать подано!

— Как, уже обед? — воскликнул озадаченный хозяин. — Заговорились же мы с тобою, Роза! Впрочем, эти два часа не пропали у нас даром. Так ты остаешься при том, что сказала? Могу я заняться Томье?

Роза тряхнула головой, точно желая отогнать докучную мысль, и решительно ответила:

— Да, отец.

VIII

Маршруа не имел привычки отступать перед объяснениями хотя бы самого щекотливого свойства, как человек далеко не щепетильный. Поэтому он поспешил передать сестре поручение госпожи Леглиз.

— Будь поумней, не доверяйся твоей приятельнице Жаклине, — сказал он. — Она отлично подмечает твое кокетство с Превенкьером. Это были бы пустяки, потому что я не считаю ее способной сыграть с тобою шутку, предупредив Леглиза, если б тут не был замешан личный интерес, если б она не пронюхала также о планах Томье относительно мнимой модистки.

Госпожа де Ретиф, полировавшая ногти у себя в уборной во время этого разговора, покраснела с досады и тотчас возразила:

— Я нахожу совершенно непристойным с твоей стороны отзываться в таких выражениях о прелестной девушке, и вдобавок моей знакомой. Предоставь лучше эти идиотские шутки Берштейнам и Варгасам. Достойно ли тебя делать вид, будто бы ты презираешь мадемуазель Превенкьер за то, что она работала иглой?

— Та-та-та, — перебил Маршруа, — не горячись, пожалуйста! Прими поближе к сердцу лучше твои собственные дела. Ведь я неспроста затеял с тобой весь этот разговор.

— Тогда говори толком.

— Я узнал из слов госпожи Леглиз, что она поняла, какую роль играешь ты в сближении мадемуазель Превенкьер с Томье; затеянное тобой сватовство возмутило ее как нельзя более. Берегись, Валентина. Впрочем, жена Этьена не думает хитрить; она прямо попросила меня передать тебе, что поступит сообразно тому, как ты будешь действовать относительно ее.

— Как, формальное объявление войны?

— Нет, только ультиматум, но решительный.

— Хорошо, я с ней повидаюсь.

— Неужели ты прямо заговоришь с ней о таком скабрезном предмете?

— Разумеется, и нимало не колеблясь. Это единственный способ вести дела. Гораздо лучше действовать смело.

— Да, я знаю, это твой любимый прием. Но ведь ты всегда имела столкновения с мужчинами, а мужчины несравненно глупее женщин.

— Ты меня удивляешь.

— И не думаю.

— Ну, тогда ты хитер… Так это все, что ты хотел мне сказать?

— Кажется, довольно и этого.

— Скажи мне, не стал Этьен Леглиз прилежнее заниматься делами с тех пор, как реже видит меня?

— Нет, он чаще ходит в клуб, вот и все.

— А деньги Превенкьера?

— Они тают.

— Несчастный человек; он кончит плохо!

— Сам виноват. Богу известно, что мы не жалели для него добрых советов. Но это безумец! Прощай.

Маршруа поцеловал сестру в лоб и ушел. Часов в пять госпожа де Ретиф приехала к Жаклине. Молодая женщина сидела в саду под навесом беседки среди благоуханий цветочных клумб; плещущая струя фонтана, дробясь в мельчайшие брызги, освежала воздух. Хозяйка дома увидела свою приятельницу, спускавшуюся с террасы в сопровождении лакея; гостья вступила в извилистую аллею и пошла по ней эластичным, бодрым шагом без малейшего колебания. Жаклина всматривалась в ее улыбающееся лицо, в ее светлый туалет, наблюдала за ее смелой походкой. Вид этой женщины ничем не бросался в глаза. Она и сегодня была такою, как всегда. Между тем Маршруа, наверно, исполнил свое поручение, и если госпожа де Ретиф явилась сегодня сюда, то, значит, угроза подействовала. А между тем — никаких следов беспокойства!

— Здравствуй. Как поживаешь? — посетительница как ни в чем не бывало взяла дрожащую руку Жаклины и твердо пожала ее по-мужски.

— У меня слегка болит голова, — ответила госпожа Леглиз, — Потому-то я и сижу здесь. Кроме того, в саду удобнее разговаривать: никто не застанет врасплох.

— Это как нельзя более кстати, потому что я намерена поговорить с тобою серьезно, — сказала госпожа де Ретиф, — и поговорить о вещах, близко касающихся тебя, если только ты не пожелаешь отложить этот разговор из-за твоей головной боли.

— Ничуть не бывало. Говори. Я слушаю.

Гостья подсела к Жаклине и пристально взглянула ей в лицо.

— Дело в том, что брат передал мне от тебя поручение; оно требует некоторых добавочных разъяснений, потому что я не совсем поняла его смысл. Ты, по-видимому, обвиняешь меня в измене нашей дружбы из-за того, что я поддерживаю перед Превенкьером кандидатуру Томье, который метит в женихи его дочери, Верно ли это?

— Совершенно верно.

— По какому поводу вздумала ты меня подозревать? Значит, тебе известно что-нибудь насчет намерений Томье? Ведь для того, чтоб я поддерживала его кандидатуру, надо прежде всего, чтоб он просился в кандидаты.