Кутящий Париж - Онэ Жорж. Страница 34

— Дорогая моя, ничто не указывает на то, чтоб они приняли это к сердцу. Если Томье так же щедр на общение с ними, как был с тобою, с какой стати они ему не поверят? Холостяки ежедневно бросают своих любовниц, чтобы жениться. К этому все привыкли, и здесь важно только одно: чтобы молодой человек после свадьбы не вернулся к прежней возлюбленной. Это, конечно, риск. Но ведь брак влечет за собой так много других рисков. Если наш друг сумел доказать Превенкьеру и его дочери, что ты ему надоела, станут ли они обращать внимание на россказни посторонних людей?

Валентина процедила яд этих слов так искусно, чтоб в одну минуту отомстить госпоже Леглиз за все оскорбления, полученные во время их разговора. Это было слащаво и ужасно, как отравленный мед.

— Неужели они будут настолько жестоки, что не пощадят меня, узнав всю правду?

— Но, если Роза любит Томье, пощадишь ли ты ее сама? Ведь тебе также хочется отнять у нее жениха.

— Но она крадет у меня Жана!

— По ее мнению, он тебе не принадлежит!

При этом ответе, который так верно и ясно определял положение дел, Жаклина в унынии опустила руки.

— Меня доведут до какого-нибудь безумного поступка, — произнесла она глухим голосом.

— Но, прежде чем выходить из себя, подожди, по крайней мере, пока ты узнаешь, что тебе угрожает. До сих пор ведь это все одни предположения.

— Я вижу по всему, что они справедливы! И мои личные наблюдения, и наветы окружающих, и твоя собственная уклончивость… Ты не хочешь связывать себя словом, скрытничаешь, а для тех, кто тебя знает, это явная улика, что ты интригуешь в противоположном лагере, чтобы заручиться известными выгодами. О, ты практична и положительна! В мужчине для тебя олицетворяется любовь или деньги, не так ли? А если возможно, так то и другое вместе! Ведь ты способна попытаться удержать зараз возле себя и Этьена, и Превенкьера. Но берегись! Я раскрою твои махинации. А если ты меня предашь, как я думаю, то я тебе отплачу.

— Послушай, Жаклина, — серьезно возразила госпожа де Ретиф, вставая с места, — не злоупотребляй моим терпением. Я добра, ты знаешь, и я доказываю тебе в данную минуту свою доброту. Я не хочу придавать особенного значения твоим словам, сказанным в пылу гнева. Ты страдаешь, я тебя извиняю. Мало того, я обещаю тебе свою поддержку в пределах возможного, Но, если твои преувеличения и резкость возобновятся, наше доброе согласие будет нарушено непоправимо. Подумай хорошенько. Я желаю тебе только одного добра. Не старайся мне вредить. Кроме того, что это было бы недостойно женщины, которая так любит выставлять себя нравственнее других, это вдобавок неосторожно. Ведь если на вас нападают, то поневоле станешь защищаться.

Жаклина взглянула на свою приятельницу с беспредельной грустью и сказала почти разбитым голосом:

— В тот день, когда я решусь исполнить свои намерения, для меня все будет кончено и мне уже нечего будет больше бояться.

Она не взяла руки, протянутой ей Валентиной, простившись с той лишь легким кивком головы, и, даже не ожидая ухода гостьи, села на прежнее место с мрачным взглядом и потупленной головой.

В тот же день Роза вышла из экипажа на улице Мира у дверей магазина, на вывеске которого красовалась надпись золотыми буквами: «Г-жа Паро, моды». Она поднялась по лестнице и, встреченная в прихожей мальчиком в ливрее, спросила мадемуазель Компаньон.

— Мадемуазель Гортензия, потрудитесь проводить эту даму в кабинет мадемуазель Компаньон.

— Пожалуйте, сударыня!

Они миновали два зала для приема публики, где стояли столы, покрытые моделями шляп из бархата, атласа, перьев и разноцветных бус, надетых на подставки черного дерева и похожих на роскошных бабочек. Приотворив дверь третьей комнаты, мастерица доложила тихим голосом:

— Сударыня, одна дама желает вас видеть.

Роза вошла в мастерскую, где у стола, заваленного обрезками материй, кружев и лент, Сесиль сочиняла шляпы в тишине этого уединенного уголка. При виде своей прежней товарки она покраснела от радости, бросила форму, которую отделывала своими ловкими пальцами, и воскликнула, вставая:

— О, Роза, это вы! Какой приятный сюрприз!

Мастерица ушла, подруги остались вдвоем, растроганные, улыбавшиеся и счастливые, как в то время, когда они работали сообща в маленьком провинциальном магазинчике.

— Я проезжала поблизости, и мне пришло в голову заглянуть к тебе.

— Значит, вам нечего делать сегодня? — робко спросила мадемуазель Компаньон.

— Да разве я теперь когда-нибудь бываю занята? Я убиваю время, что далеко не так приятно, как работать. Постой, однако, покажи, что ты мастеришь…

— Это шляпы для скачек. Не успеешь оглянуться, как наступит неделя скачек; тут понадобится что-нибудь новое, оригинальное… Вот я и ломаю голову… Взгляните, там три оконченных модели.

Она показала на три шляпы из соломы и тюля, отделанные цветами и птицами, стоявшие на столе.

— Недурно, в особенности та большая, цвета мальвы с гортензиями. Ну, а эта, над которой ты теперь работаешь?

— Ах, у меня ничего не выходит… Мне недостает вашей изобретательности! Шью я недурно, но мне не хватает фантазии, я сама знаю.

— Нет, твои шляпы очень удачны. Все мои знакомые заказывают у тебя и остаются довольны.

— Да, мои дела идут успешно, не могу пожаловаться. Но надо поддержать славу магазина… Госпожа Паро избаловала заказчиц своим изящным вкусом.

— Она любила все роскошное и массивное… Можно придумать что-нибудь и получше… воздушное, легкое идет гораздо больше молодым женщинам… Не думай об одних богатых вдовах.

— Зато они платят всех дороже и аккуратнее, — со смехом подхватила Сесиль.

— А у тебя есть и плохие плательщицы среди покупательниц?

— Конечно, не без того. Собирать деньги иногда трудненько… Но хорошие заказчицы вознаграждают меня за плохих.

— А как обращаешься ты с плохими?

— Одинаково, как и с хорошими, потому что чаще всего это очень красивые женщины и в большой моде, которые выставляют с выгодной стороны мой товар и тем приносят мне новые заказы… Только все они записаны в отдельную книгу, чтобы не путать отчетности…

— А, так они у тебя отмечены? — задумчиво сказала Роза.

— Да, для моего собственного сведения. Вы понимаете, конечно, что я прячу книгу этих записей, чтобы она не попала кому-нибудь на глаза.

Роза машинально сняла перчатки; взяв форму, она принялась складывать петлями ленты, располагать цветы, точно для забавы, и в одну минуту в ее ловких руках шляпа приняла изящный и кокетливый вид. Сесиль, смотревшая на работу своей бывшей товарки, сказала минуту спустя:

— Какая вы искусница! Ах, это чудный талант, которого никак не переймешь! На это нужен особый дар.

— «Поваром делаются, а жарильщиком надо родиться», знаешь пословицу? — заметила, смеясь, мадемуазель Превенкьер.

Она продолжала мастерить шляпу и, немного помолчав, спросила:

— А она у тебя здесь, та книга тугих платежей?

— Да, в шкафу с обрезками.

— Покажи мне ее, можно? Это не будет нескромностью, потому что ведь я также имею пай в твоем деле.

— О, да разве это профессиональная тайна! — весело подхватила мадемуазель Компаньон.

Она выдвинула ящик и вынула оттуда записную книгу, которую положила на стол.

— Это было придумано госпожой Паро и так велось с основания магазина, а я потом продолжала… Есть счета, которые совсем не будут уплачены… А другие уплачены зараз кавалерами… Ах, в нашем ремесле бывают большие курьезы… Чего только не насмотришься и не наслушаешься!

Роза рассеянно перелистывала страницы счетной книги. Она осторожно приподняла ногтем вырезку на букве «Р», и между многими фамилиями ей бросилась в глаза одна, хорошо знакомая, которую она, вероятно, искала: «Г-жа де Ретиф, улица Камбасерес, 23, счета 95, 96, 97 гг. (семь тысяч триста франков) уплачены 11 апреля 1897 г. (чек Леглиза)». Краска бросилась в лицо мадемуазель Превенкьер. Она поспешно отодвинула в сторону счетную книгу и на минуту замерла в задумчивости. Сесиль по-прежнему рылась в лентах, птицах, цветах, стараясь составить из них гармоническое целое, равнодушная к тому, что не касалось ее работы, всецело поглощенная своей задачей. С озабоченным видом спрашивала она совета Розы насчет комбинации оттенков и других тонкостей гарнировки. Гостья отвечала рассеянно, не зная, как высказать вопрос, вертевшийся у нее на языке. Наконец она решилась: