Раз, два, три (СИ) - "Deiko". Страница 11

— Заведем отдельный блокнот тогда? — предлагает Олег.

— Отдельный?

— А почему бы и нет? Я же правильно понял, в какую сторону у тебя идет мысль — главное, поставить точку. Ведь неважно, где?

— Да, в принципе, — неуверенно соглашается Сережа, которому такая идея в голову не приходила.

— Давай, сейчас тогда и проверим, — предлагает Волков. Взяв из рук Сережи блокнот, он вырывает последний лист и кладет его на тумбочку по левую руку от Разумовского. — Чиркай на нем, как появится надобность.

— Попробую, — пожимает плечами Сережа, переворачивая страницу. — Что тебе нарисовать?

— Венецию, — просит Олег. — Мне нравится, как ты рисуешь города.

— Пусть будет Венеция, — кивает Сережа. Сделав совсем сырой набросок, он молча принимается накидывать на бумаге контур. Сказано было если не все, то, по крайней мере, очень многое. Олегу пока информации хватит надолго. Пока Олег все обдумывает, Сережа продолжает работу. В какой-то момент замирает и вместо того, чтобы вновь чиркнуть в блокноте, проводит ручкой по рядом лежащему листу. Желания повторить действие рядом с рисунком нет. Лист остается неиспорченным. Похоже, что идея работала.

К «черновику» Сережа притрагивается в процессе часто, сделав приличное число помарок, пока не добивает рисунок с Дворцом Дожей, прежде чем отдает скетч на суд Олегу. Взяв блокнот, тот внимательно рассматривает каждую деталь — Разумовский, у которого определенно был талант, делал большие шаги в рисовании. У него бы в этой области получилось. Да и вообще Сережа всегда был натурой артистичной, творческой, ему бы подобное подошло.

— Талантливо, — кивает Олег, протягивая обратно. Пока Олег рассматривает рисунок, Сережа нервно кусает и без того истерзанный кончик карандаша, ожидая отзыва. — И как всегда красиво.

Сережа благодарно улыбается, забирая работу назад, а затем после секундной заминки спрашивает:

— Точно?

— Мог бы и не сомневаться.

— Уговорил. И еще, — вновь повисает пауза, пока Сережа собирается с мыслями. — Олег, я же здоров? — в голосе Сережи звучат едва-заметные нотки надежды, что даже если бы с Разумовским сейчас работали психологи, а в медицинской карте официально был прописан диагноз, то Волков все равно не смог бы ответить иначе.

— Конечно.

Разумовский никак не реагирует на это, вновь что-то обдумывая про себя, а затем лишь интересуется, что нарисовать еще. Ближайшие два часа оба болтают обо всем на свете, кроме Сережиной проблемы. Волков отлеживается после драки, Сережа добивает блокнот. Под конец на листе, оставленном на тумбочке, живого места нет.

========== Навязчивые мысли ==========

Помощь Волкова не ограничивается обещаниями. Олег и до этого внимательно следил за поведением Сережи, собирая все детали вместе, анализируя. Теперь же к каждой ситуации он пытается помочь найти решение. Стараясь не перегибать палку, разумеется, потому что четкой границы между «да, так и сделаю, спасибо» и «отвали, мудак» не было.

В качестве помощи Олег даже как-то решил попробовать совсем новый подход, предложив Сереже расслабиться.

— Сейчас просто резко вдыхаешь, понял? — инструктирует он его, поднося спичку к сигарете, которую Разумовский держит в зубах. Сигареты Олег начал стрелять у одиннадцатиклассников недавно, наивно думая, что потом не подсядет.

Сережа, кажется, вдыхает слишком резко, отчего давится, закашлявшись, прикрывает рот ладонью, и отворачивается.

— Ну… не настолько резко, — подсказывает запоздало Олег.

— Я догадался, — язвит Разумовский, вытирая слезы и кашляя, стараясь прочистить горло. А потом пытается затянуться еще раз. Дым ударяет в голову, Сережу слегка расслабляет, вот только таскать сигареты каждый раз, чтобы успокоить вечно нервного Разумовского — не вариант.

«Зато новый опыт», отмечает про себя Олег, даже не подозревая, что привычка останется с обоими надолго.

И тем не менее, несмотря на все сложности, Олег мог смело утверждать, что дела пошли в гору. Некоторые ритуалы исчезают совсем, некоторых становится меньше, а те, на которых Сережа намертво застрял, тоже претерпевают изменения — Сережа научился просто делать их менее заметно. Так, например, он уже не сильно стал перематывать страницу на экране вверх-вниз, а лишь слегка и очень быстро, хоть и все те же три раза, дергал мышкой и возвращался к чтению. С замком на портфеле была та же история. Сережа уже не дергает молнии от начала до конца, а лишь проделывает часть ритуала, проводя вперед-назад всего на пару сантиметров. Некоторые касания такого рода удается свести почти на нет, так что со стороны это выглядит как небольшое колебание рук или пауза. Сережа застегивает пуговицы с первого раза, кран открывает не на полную, а слегка, некоторые вещи делает четко один раз, и Олег хвалит его, радуясь про себя, что у Сережи получается.

У Сережи действительно продвижение. Он всего пару раз с тех пор серьезно зависает, так что Олегу приходится тормозить его, прикасаясь. Например, когда он на перемене никак не мог оторваться от учебника. Вместо того, чтобы уже прикасаться как раньше по нескольку раз, делая действие менее заметным, он просто водит по нему пальцем. Когда до Олега доходит, что Сережа не дурака валяет, а опять зациклился, он аккуратно берет его за руку, накрывает его ладонь своей, слегка сжимая. Тот на секунду напрягается, а затем Олег чувствует, как пальцы в его хватке расслабляются.

— Все нормально, — наконец выдыхает Сережа и лишь пару секунд спустя руку Олег убирает, продолжая смотреть на эти красивые пальцы. «Которые рисуют не менее красивые рисунки». Скользит взглядом от самых кончиков к тонкому запястью, зацепившись за три едва заметные царапинки на ребре ладони.

— Болит? — спрашивает он, проходясь пальцами по уже зажившей ране.

— Нет. Ты ведь уже сто раз спрашивал, — отвечает Сережа, опуская взгляд на их руки и чтобы хоть как-то разрядить ситуацию, перехватывает его ладонь и щекоча пробегается по ней пальцами. Рука на фоне смуглой ладони Волкова смотрится совсем хрупкой, бледной. Сережа растопыривает пальцы, прижимает пятерню, рассматривая:

— Совсем разные, — улыбается он, а затем поднимает голову, пересекаясь взглядом с одноклассницей. Лиля, стоя в двух партах от них с подружками, откровенно пялится, а затем, увидев, что ее засекли, резко отворачивается и, склонившись к одной из них, начинает что-то активно шептать на ухо.

— Знаешь, какие слухи про нас ходят? — спрашивает Сережа, убирая руку.

— Какие? Что все из детдома отбитые и лучше не связываться?

— Ой, да ну, это уже старое, — отмахивается Сережа, брезгливо поморщившись. — Что мы с тобой встречаемся.

— Прям все так серьезно? — пытается отшутиться Олег. Откуда вообще это? Он что, слишком часто к Сереже прикасается? Слишком часто так пристально смотрит? Это слишком заметно?

— Серьезнее некуда, — кивает Разумовский, рассмеявшись. А затем, заметив, что Лиля все еще искоса на них смотрит, подается вперед и, задевая своей щекой щеку Олега, намеренно провоцируя окружающих, шепчет ему на ухо: — Как закончим универ, сразу же поженимся, — протягивает он, рассмеявшись.

— Угу, — хмыкает Олег, отворачиваясь, чтобы Сережа не заметил у него румянец на щеках.

Олег думает, что ритуалы постепенно уходят. А потом Разумовский признается, что просто чаще стал считать про себя. Например, если раньше Сережа ровно три раза отдельно подставлял кружку под воду, пока мыл ее, то теперь он держит ее под струей воды пока моет, все равно считает про себя до трех и лишь затем убирает. Так что продвижение было куда меньшим, чем Олег предполагал. Хоть часть ритуалов и ушла, большая часть все еще была на месте, просто приняв новые формы. Сережа продолжает делать те или иные действия, чтобы уменьшить тревогу, разубедить себя в чем-то или успокоить, просто к этому добавляется больше счета про себя. А поскольку часть ритуалов пропадает, а с неприятными ощущениями получается справляться не всегда, к счету про себя добавляется еще и внутреннее проговаривание.