Нарисованная любовь (СИ) - Грекова Анна. Страница 39

— О чем ты сейчас говоришь?

— О том, что часто любовь ищем не там. Решаем раз и навсегда, что она такая, как мы её себе надумали, нарисовали. А так хочется, чтобы она пришла, как озарение, с той стороны, откуда не ждали, и стала бы смыслом жизни. Так что, Элиза, может тот, кого тебе прочат в мужья, окажется подарком судьбы.

— Скажи, Дженни, ты любишь Артура?

Дженни пожала плечами.

— О! — Элиза отбросила покрывало. — Ты сомневаешься?

— Вдруг подумала: надо ли это ему или мне? Вместе на всю жизнь! Произношу это, а оно не вдохновляет. Словно наигралась в любимую игру и не вижу смысла продолжать её дальше. Страшные слова говорю?

— У нас настоящая ночь откровений, — проговорила Элиза. — Не всегда так поговоришь, возможно, в жизни бывает только миг, когда удается высказаться без утайки.

— Элиза, а ведь ты могла бы быть счастливой с Артуром. Наверное, это видела и понимала твоя мама, когда настаивала на своем. Тихая спокойная жизнь без взрывов, ожиданий, при взаимном уважении и понимании друг друга — красота. А мы с тобой только начинаем взрослеть и не всё понимаем. Поэтому и натворили всё это, вот и страдаем.

— Я не пойму, почему ты себя относишь к страдающим? Из-за моих рассуждений о том, что важно в жизни?

— Нет, из-за того, что нечего ожидать, всё идет строго по расписанию. Мне больше нельзя влюбляться, а хочется! Неужели это всё, что мне определено жизнью: короткое воспламенение, а дальше только тлеющий огонек. Вот у тебя всё впереди: встреча, знакомство, интерес.

— И у Роберта. Мама говорила, что пора его женить и уже кое-кого присмотрела. Зря уезжаешь, как раз завтра мы ждём их в гости, так, неофициальный визит, но и Роберт и она знают его причину.

— Да? — Дженни была удивлена. — Я не представляю Роберта и любовь. Он всегда такой правильный, спокойный. Неужели он сможет произнести: моя любимая, твой навеки? — Дженни прыснула в ладошку.

— Этого мы не узнаем. При всех Роберт будет тактичным, внимательным, уравновешенным — этакий образец мужчины из хорошего общества. Дженни, ну что ты смеешься? И меня тянет захохотать, а ведь говорим о моем брате. И о твоём друге, между прочим.

— Не буду, не буду, — замахала руками Дженни. Она вновь откинулась на подушку. — А, знаешь, наверное, не всё так плохо, если мы смеёмся. Зачем горевать в такие годы. Правда? Жизнь всё равно что-то приготовила, нам просто не терпится это узнать, вот и дергаемся.

— Дженни, ты рассуждаешь, как мудрая женщина, тебе это не идёт. Нам больше подходит рыдать в подушку от горя и несбыточной мечты, а мы всему находим объяснение и оправдание. Скучно быть рассудительными.

— Элиза, а как же, всё-таки, быть с Георгом? Ты всерьез отказываешься от него?

— Я просто надеюсь, что что-то произойдет, и мы будем вместе. Я действительно ничего не могу сделать, он должен сам. Твой папа приезжал к нам несколько раз.

— Приезжал? — удивилась Дженни.

— Да. Я думаю, он разговаривал по — поводу Георга, иначе, что ему здесь делать? И мне показалось хорошим знаком, что мама не накидывалась на меня с упреками после общения с дядей Джоном. Может, он смог её как-то убедить, и она в раздумье? Я тебе сегодня наговорила правильных слов, но если бы ты знала, как я надеюсь! Почти сдалась, но жду, отступила, веря, что все изменится. Ах, Дженни, как я надеюсь!

— Я бы расспросила папу, но он уехал. Почему ничего мне не сказал? Совсем не поднимал этот вопрос. Я даже не знала, что он был у вас, и никто об этом не говорил. Наверное, его просил Георг, и они решили, что это чисто мужское дело и действуют, как задумали.

Дженни замолчала. Элиза тоже не нарушала тишины, каждый думал о своем. Все слова были сказаны, оставались мысли, для которых нет границ в ощущении и способах их передачи.

— Я рано уеду, — произнесла Дженни. — Роберт проводит меня.

— Тогда нужно спать. Нет, не уходи, останься, я боюсь оставаться одной со своими мыслями. С тобой мне спокойней, потому что ты понимаешь даже то, что я не говорю.

Она обняла Дженни и тихонько заплакала, совсем не слышно, про себя

.

* * *

— Дженни, мы едем довольно долго, а ты всё время молчишь и поглядываешь на меня, да еще мне кажется, что ты чуть ухмыляешься, и это относится к моей драгоценной персоне.

— Ты только вчера твердил, что являешься лучшим другом. А самую главную новость удачно скрывал.

— Что ты имеешь ввиду?

— Ты женишься?

— Хм, вот это новость, я как-то под действием ваших чар, мисс, забыл, что стою на пороге больших изменений в своей жизни. Ты умница, что напомнила: под этим очаровательным утренним солнцем должно замечательно думаться о супружеской жизни!

— Ты почти иронизируешь. Мне это не нравится. Хочется больше лирики в рассуждениях о любви. Или вы, мужчины, совсем не понимаете, что оно такое?

— Понимаем, принимаем, поэтому охотно отдаёмся таким, как ты.

— Как я? О, когда же вы научитесь говорить, что дама, которая присутствует, одна-единственная на всем свете, другой такой не найти!

— А когда вы поймете, что нельзя так быстро покидать друга, скучавшего за вами, а чуть-чуть уступить его просьбе и погостить ещё?

— Значит, не те слова находил, чтобы уговаривать.

— Заветные слова я оставлю для дамы своего сердца!

— А вот никуда я не поеду, — сказала Дженни. — Возвращаемся.

Лицо Роберта посветлело.

— Какой твоей мысли я обязан такой радостью?

— Не радуйся раньше времени. Я знала, что ты поступишь, как предписывает ваше общество. Сегодня я посмотрю на твою девушку, и если она мне не понравится, я немного поотравляю тебе жизнь. На правах друга буду твердить: не делай этого, не делай! Жди любви!

— Дженни, у тебя неверное представление об обществе, которое ты так не приемлешь. Почему-то ты думаешь, что в нем всё делается без любви. Ошибаешься, любовь есть и там. Браки заключаются не только по расчету, у молодых есть выбор. А несчастных полно в любой прослойке. Я — обеими руками за любовь и надеюсь, что в этом у меня будет всё благополучно.

— Я буду рада за тебя! — Получилось чуточку зло, чему она очень удивилась.

Почему сдавило сердце? Действительно, какие собственники женщины! Вот и она почувствовала укол ревности от слов Роберта. Он в последнее время уделял ей столько внимания. Неужели она решила, что так должно быть всегда?

Дженни рассердилась и резко затормозила.

— Я поеду домой, — крикнула она Роберту так, словно он был виновен в ее мыслях. — Не надо меня провожать, сама доберусь.

— Оставайся, раз решила.

— Зачем? — кричала Дженни. — Что мне здесь делать? Надеяться: вдруг приедет Артур? Принять это как милость, если он всё-таки явится? Тебе тоже будет не до меня сегодня вечером, к Элизе не подпускают. Отстаньте все от меня!

Она пришпорила лошадь и пулей полетела по полю.

Роберт лишь мгновение стоял в растерянности, потом ринулся за ней. Нагнал, поравнялся, перегородил дорогу.

— Дженни, не дури. Где твоё недавнее настроение? Утро начиналось так чудесно. Это просто болтовня от нечего делать, не бери в голову. И не плачь. Наше общение частенько вызывает у тебя слезы, я обрасту комплексами, что тебе со мной плохо. Всё время ревешь.

— Просто тебе так легко пожаловаться, я и пользуюсь этим. Жалею себя, а с другими держусь гордо, не показываю обиду.

Роберт подъехал вплотную и, потянув Дженни, пересадил к себе на лошадь.

— Мое дружеское плечо в твоем распоряжении. Рыдай, цепляйся, бейся головой. Что еще хочешь?

Дженни замерла, прижавшись к груди Роберта. Он обнимал её бережно, трепетно.

— Успокоилась? — спросил он через время. — Посмотри на меня.

Дженни подняла голову.

— У тебя такие мягкие глаза и очень глубокие. А сейчас, когда смотришь на меня так близко, еще и огромные. Впусти меня туда.

Дженни зажмурилась и замотала головой.

— Знаю, там занято. Не настаиваю. А здесь пока свободно. — Он осторожно провел пальцем по губам Дженни.