Дорога к озеру Коцит (СИ) - Каратаев Кирилл. Страница 111

Что ж в этот раз уговаривать меня было не нужно. Своевременное предложение шута открывало для меня весьма достойные перспективы, и вскоре мы оказались в глубине одного невзрачного одноэтажного дома. Шут остановился перед разбитой винтовой лестницей, резко уходящей вниз.

— Тебе туда, дьявол, — голос его был глух и сосредоточен. — В конце лестницы дверь, она всегда открыта. Но, помни, открыта она только с одной стороны.

Я молча кивнул и начал осторожно спускаться по постепенно тонущим в темноте ступеням. Несмотря на готовность к худшему, спуск мой не занял более минуты. Из густого, бархатного мрака передо мной на долю мгновения вынырнула ветхая, покрытая копотью дверь. Я глубоко вздохнул и взялся за скользкую ручку. Неожиданно показалось, что за мной кто-то пристально наблюдает. Я не обернулся. Я знал, что никого не увижу.

Узкий горный серпантин неловко подрагивал под ногами. Очередной несчастливый камень, отлетевший от моей беспечной ноги, обречённо сорвался в алчно темнеющую пропасть. Кто-то (а по ощущениям что-то), закричал над головой. Крик был печальный, больной и в тоже время непримиримо злой, без надежды и без прощения. Этот крик эхом отразился от томящего хаоса, грубыми тенями нависающих скал, и впечатался прямо мне в сердце. Я вновь оступился и, чтобы не низвергнуться в жадную бездну, пришлось опять выравнивать свой Путь.

Уже третий час я пробирался по заброшенным каменным тропам. Шут не обманул, здесь действительно было темно и скорбно. Единственным плюсом был тот немаловажный с моей точки зрения факт, что боль в руке несколько умерила свои титанические амбиции. К тому же опасный серпантин уже подходил к концу, широким жестом выводя меня на тёмную, безбрежную равнину.

Равнина оказалась покрыта щедрой сетью мелких огоньков. Это были костры. Их пьяное, то взвивающееся, то затухающее пламя мерцало в глазах подобно грешным мыслям, которые мы держим на самом дне нашей души. Они никогда не поднимаются наверх, терпеливо ожидая, когда мы сами спустимся к ним. И ожидание это всегда бывает вознаграждено.

Один из костров печально подрагивал совсем рядом со мной. В его багровеющем свете мелькали неестественные, нереальные фигуры, то ли танцующие вокруг подаренного им огня, то ли просто мечтающие согреться в его жестоких объятиях. Я хотел пройти мимо, но через минуту понял, что двигаюсь прямо по направлению к этому костру. Я резко свернул, но костёр вновь оказался передо мной. Неожиданно в круге света отчетливо проступила тёмная, когтистая рука, которая настойчиво манила меня к себе.

У обладателя этой руки был странный, какой-то задымлённый Путь, который почему-то никак не мог закрепиться в моей памяти. Я забывал его через краткую долю мгновения, в тот самый миг, когда был твёрдо уверен, что на этот раз я его запомнил абсолютно точно. Наверное, именно в этот момент я понял, наконец, как устал. Как устал идти. Идти, не останавливаясь и не оборачиваясь. Мне показалось, что на голове поседело ещё несколько волос. Я даже дотронулся до них рукой. Именно до тех, про которые подумал. Так прошло несколько минут. Я отрешённо стоял, глупо поглаживая свою голову, а выросшая из темноты рука продолжала манить в свои, единственно для меня возможные пределы.

Я не стал более безрезультатно пробовать пройти иной дорогой и, подчёркнуто не торопясь, подошёл к беспокойно ожидающему меня костру. Я вошёл в подрагивающий круг света и равнодушно прошёлся взглядом по местным обитателем, неистово при этом стараясь не развернуться и не броситься назад, подобно ускользающим от злых ветров листьям.

Я не считал их глаз, не слушал их шепчущих шагов и не замечал биения их гниющих сердец. И в этом, наверное, было моё единственное спасение. Вокруг костра сидели, метались и вспоминали те, от кого отвернулось Великое Пламя. Те, кто не были достойны, видеть его светлый лик и были вынуждены довольствоваться лишь жалкими искрами, случайно залетевшими в этот забытый огнём край. И сегодня я пришёл к этому костру, лишь потому, что был подобен им. Вот только не пламя отвернуло от меня свой взор, но я отвёл его от пламени.

— Садись, брат. Согрей остатки своей души.

Я обратил свой взгляд на говорившего. Вероятно, именно его руки совсем недавно манили мои шаги и мысли. И вероятно когда-то он был дьяволом. Вот только по всему выходило, что было это очень давно. Он был неестественно огромен, будто каждый месяц на него беспорядочно набрасывали очередной кусок плесневеющей плоти. За уродливыми наростами на голове, почти невозможно было разглядеть обломанные рога. Наполовину заросшие глаза непроизвольно слезились, от чего его страшное лицо приобретало тоскливую нотку печали.

Я понимал, что нужно уходить и чем быстрее, тем лучше, но вместо этого разумного шага я послушно присел рядом с огнём, протягивая к его ленивым лепесткам неожиданно заледеневшие руки.

— Вот и всё, брат, — мой радушный хозяин опустил свою тяжёлую ладонь мне на затылок. — Теперь ты дома.

— Мой дом, далеко, брат, — лишь привычная ярость боли в левой руке смогла отвлечь меня от его гипнотического голоса. — И я не ищу дома.

— Тогда зачем ты пришёл? — его ладонь оставила мой возрадовавшийся этому факту затылок. — И зачем тебе наши драгоценные искры? Ведь их тебе отдали те, кто считал тебя братом. Тебе отдали всё.

Вокруг костра начал подниматься возмущённый гул. Злой, визгливый он набрасывался на меня разъяренным бураном, заставляя в ужасе склонять голову. Однако я уже давно привык к подобным звукам. Я поднял глаза.

Костёр угасал. И в последних жалких проблесках умирающего огня, я увидел ненавидящие меня лица. Лица тех, для кого это огонь был последним в жизни приютом, для кого он был тем самым домом, от которого я отказался. И я оказался той самой каплей, для которой было отдано последнее тепло этого дома. Тепло, которым я пренебрёг.

Повинуясь внезапному порыву, я в быстром движении положил левую руку на стремительно истлевающие угли. А через мгновение над этой забытой землёй взметнулись колосья Истинного Пламени. На секунду невиданный в этих потерянных местах огонь заревел оглушающим пожаром, а после удовлетворенно превратился в дарящий тепло и свет костёр. Он был почти как прежний, но вот только изменились лица тех, кто в немом изумлении смотрел на него. Пропала таящаяся у самого края злость, очистился навечно тревожный взгляд, а шепчущие неведомые литании губы медленно переставали болезненно дрожать.

Глядя на эти лица, я почти забыл про корчащуюся от боли руку. А когда вспомнил, то эта боль показалась мне не такой уж и большой платой. Они не стали счастливы, это было уже, увы, невозможно, но в их истерзанных душах поселились первые ростки давно ушедшей из этих земель надежды. Не все они вырастут, не все смогут занять принадлежащее им по праву место, но даже если одно крохотное семя даст всходы, разве это не будет лучшим, что я сделал в своей жизни. Разве не стоит это самой мучительной боли.

— Ты согрел нас, брат.

Огромная рука, с крупными, разбитыми когтями как-то по-детски лежала на страшном лице. Через чуть приоткрытые пальцы слезящийся глаз заворожено наблюдал за весёлым танцем рождённого мной огня. На несколько пьяных от света минут наступила умиротворённая тишина. На несколько объятых щедрым пламенем минут огонь развернул свой желанный лик. Увы, он не мог задержать его надолго, но я знал, что для сидящих вокруг костра эти минуты были равны столетиям. Время прошло и костёр вновь стал полон тусклого равнодушия, но в посеревших сердцах всё ещё горело прежнее Истинное Пламя. И его срок был неизмеримо дольше.

— Ты согрел нас, — повторил гигант, убирая руку с лица, — но ты ведь пришёл не за этим. Верно, брат?

— Верно, — сейчас мне было больно даже говорить, но говорить было необходимо, — меня ждёт Предвечное Пламя.

— Ждёт ли? — усмешка тронула обезображенные губы.

— Не важно, — боль никак не проходила, — ведь главное не то, что ждёт, а то, что дождётся.