Дорога к озеру Коцит (СИ) - Каратаев Кирилл. Страница 54

Громкий болезненный крик восславил мой удар этой рукотворной ночью. Правда, насладиться позолоченным венцом заслуженной славы мне, увы, не дали. Тень, которая была черней самого мрака, еле заметной молнией устремилась в мою сторону. Итогом её полёта стал ещё один крик и ещё один венец, столь же позолоченный. Не слишком удовлетворенный финалом нашей скоротечной схватки я настороженно остановился, готовясь сражаться с нескончаемым потоком собратьев моих спарринг-партнёров. Как ни радостно-печально, но мой гордый вызов остался без ответа. Лишь ироничная, жестоко искалеченная шрамами от света угрюмых факелов улыбка темноты снисходительно поцеловала мой тревожный взгляд.

Но взгляд мой так и остался тревожным, не ответив на её лживый поцелуй. До меня донёсся их крик, но стона смерти я в нём не услышал, а, значит, всё могло только начинаться, и чарующий финал вполне мог превратиться в роковую прелюдию. С сознанием этого я и продолжил свой нелёгкий путь вниз. Оступаясь через шаг и проклиная идиотов-строителей через его половину, я не слишком быстро и не слишком охотно погружался в глубины замка отверженных.

Тонкое печальное лицо без надежд и улыбки неожиданно оказалось в нескольких шагах от меня. Я ударил машинально, почти не думая и абсолютно не сомневаясь. Лицо исчезло в темноте, и на этот раз мой потенциальный противник не издал ни звука. И всё бы хорошо, но в тот же момент сильнейший толчок в спину бросил меня через хрупкие перила раскачивающегося мостика.

Я уже почти затормозил свой нежданный полёт, когда меня алчно догнал повторный, на этот раз ещё более сокрушительный уже не толчок, но удар. Я наугад ответил и на этот раз безнадёжно промахнулся. Рука случайным чудом зацепилась за очередные не вызывающие доверия перила. И перила, и рука заскрипели, но в итоге остались при своих, что меня вполне устраивало. Я рывком взлетел на застонавшую после моего приземления широкую ступеньку. Этот наигранный стон разлетелся по всему огромному колодцу, отражаясь пугающим эхом от его не видевших света стен. Он стал словно сигналом для начала вопрошающей фантасмагории сонма истеричных, визгливых голосов.

— Чужой! Чужой! Чужой! — голоса вторили друг другу, забывая о пользе разнообразия. — Он нашёл! Он нашёл нас! Мы прятались! Мы долго прятались, но он нашёл нас! — я откровенно начинал чувствовать себя лишним в этой незримоголосной компании.

— Он видит нас! Видит нас! Во тьме! Во тьме! Видит нас во тьме! — уже порядком поднадоевший хор не ослаблял своего психологического давления. На этот раз бить на звук было, к сожалению, бесполезно, так как звук этот шёл буквально отовсюду, казалось даже у меня изнутри.

Постепенно слова начали сливаться в один, восходящий к моему необрадованному разуму тоскливый гул, почти физически мешающий и думать, и идти. Вероятно, в этом далеко запрятанном от случайных глаз месте собрались те из отверженных, у кого остались на душе не ярость и месть к жестокому для них миру, но лишь жалкая боязливая ненависть за старые обиды и отчаянный страх перед новыми. Те, кто возможно боялся даже своих братьев по Ордену, прячась в спасительной для них темноте от всего алчного мира и не находя в этом даже доли утешения для своих обид. И даже сейчас, когда перед ними был их общий враг, они не решались атаковать его всеми своими силами, довольствовавшись наименее рискованной (и так и не удавшейся) попыткой избавить от меня свои презренные огнём владения.

Голоса не смолкали, но я уже потерял к ним интерес, противник оказался слишком слаб для моего внимания к нему. Постепенно освоившись в изысках местной архитектуры, я всё более и более уверенно продвигался к, как хотелось бы думать, выходу во что-либо более светлое и тихое, нежели здешний пейзаж.

И мои старания не остались без желанной награды. После очередного недостойного Хозяина Пути прыжка, я очутился на удивительно сравнительно-ровном лестничном пролёте, который спокойно и размеренно провёл меня к узкому лазу, практически норе, окаймлённой тяжёлыми камнями. Издав горестный стон, я, пересилив неудачно проснувшуюся гордость и встав на колени, пролез в этот воровской проём. Лезть мне пришлось не менее пяти минут, за которые я успел проклянуть каждый сантиметр моего долгого пути. По дороге в лицо лезла непонятно откуда взявшаяся здесь трава, к тому же было довольно сыро. Но, слава огню, и эта нижняя тропа подошла к концу.

Глава 5. «Мне холодно, дьявол…». Часть 3

Я влюбленно вывалился в абсолютно непонятно как оказавшееся здесь место. Это был сад. Его тускло, но решительно освещали неузнанные мной наросты на стенах и далёком потолке-своде этой, по меньшей мере, огромной пещеры. Не спеша поднявшись, и, по краю сил, отряхнув с себя грязь и ненужную сейчас злость, я окинул взглядом моё новое и, как мечталось, очень временное пристанище.

Нет, это точно был сад, причём сразу было видно, что о нём нежно и трепетно заботились. Но сложно сказать, шло ли ему это на пользу. Всё то, чем был славен Орден Отверженных, предстало перед моими глазами уже не через лица и обработанный камень, но через лик самой природы. Низкие кривые деревья будто хотели забиться поглубже в землю, опустив в неё свои жидкие кроны. Лежащие у их подножий раскидистые кусты с невыносимо яркими цветами, с поникшими бутонами, казалось стремились попасть на романтический вечер двух безумных сердец. Даже трава не уносилась вверх, а извивалась и ластилась к земле, боясь или ленясь оторваться от неё.

Насладившись открывшейся мне картиной, я, как водится, крайне осторожно двинулся вглубь местной флоры по неширокой, но зато не сильно заросшей тропинке. Запертая в замке безумия растительность встретила меня той же настороженностью, как и я её. Здесь было мало естественных цветов, которыми заставляет восторгаться нас природа. Обыкновенно-спокойного зелёного я не встретил вообще, вместо него свою нишу заняли кричаще-салатовый и дрожаще-изумрудный, который почему-то казался темнее чёрного. Да и как раз чёрного здесь хватало с избытком. Чёрно-фиолетового, чёрно-багрового, чёрно-серого и их не менее сумасшедших собратьев. С многих деревьев обречённо свешивались большие, разноцветные, налитые безумием плоды. Их круглые бока, словно расплывшиеся глаза, изумлённо смотрели на меня. Один из них неожиданно упал мне прямо под ноги, и я наступил на него. С гнилым треском он рассыпался под моим сапогом на сотни осколков, которые замерцали увядающим блеском. И на весь этот растительный пандемониум падал бледно-лиловый свет многочисленных естественных фонариков этой пещеры.

Неожиданно, в относительной тишине прозвучал резкий неприятный крик, который явно принадлежал птице. Как ни неприятно мне было пробираться через местную флору, но с местной фауной мне хотелось встречаться ещё меньше. Однако, большинство наших желаний оказываются, как правило, слабо востребованными. Тропинка вывела меня на небольшую полянку, в центре которой стояло довольно высокое и очень ветвистое дерево. На одной из её крепких, петлеобразных ветвей и сидела та самая потревожившая меня птица. Она была как будто младшим братом дерева — такая же крупная, тёмная и притягивающе уродливая. Её длинный, узкий клюв как раз раскрывался в преддверии нового крика, а широкие ободранные крылья с лёгким шумом хлопали по голодным бокам. Дикий крик снова резанул меня по ушам, а в глаза устремился острый хищный взгляд её единственного глаза. На месте второго глаза зияла дыра, казавшаяся похожей на локальную бездну.

Я ударил. Не знаю, почему и за что я хотел убить это по-своему несчастное создание. Не знаю, что я увидел в её мало разумном взоре. Но в тот момент в голове строгим звонарём ударила мысль, что из нашей встречи может быть только один выход — смерть. Либо её, либо моя. И выбор был очевиден. Птица упала, подобно недавнему плоду, насмерть разбившись о родную землю, но невероятным образом успев закричать ещё один последний раз. И на этот раз в её грубом крике сердце пронзила нотка жалобной тоски, не желающей ни мести, ни скорби, и молящей лишь о ещё одном мгновении своей кривой жизни. О мгновении, которого не будет. Почти минуту я стоял и смотрел на итог, совершённой мною казни, неожиданно испытав непривычные муки совести.