Дорога к озеру Коцит (СИ) - Каратаев Кирилл. Страница 58

— Не найдёшь! — не хватало мне только душещипательных бесед, — никогда не найдёшь! Но если ты ещё не окончательно прогнил в своём проклятом пламенем изгнании, то дай найти этот дом другим, тем которые идут к нему через тьму, боль и слёзы. И пусть их краткое счастье россыпью отразиться в твоих огнём забытых зеркалах!

Отверженный обречённо зарычал, на секунду закрыв свои страдающие глаза. Копьё снова оказалось в его крепкой руке. Слава огню, я не успел ударить. Копьё врезалось в зазвеневшую поверхность зеркала, войдя в него наполовину, и ринулось обратно. Бесчувственным мешком из зеркала вылетела Элати. Я бросился к ней, поднял окровавленную голову и легко ударил по щеке. Глаза ангела немного приоткрылись.

— Мастер… — скупые слёзы благодарности заблестели у неё на лице.

Я же вновь перевёл взгляд на нашего безумного доброжелателя. В этот момент он повторно вонзал своё копьё в многострадальное зеркало. На этот раз копьё уверенно устремилось вглубь зеркального мира. Дьявол, послушным попутчиком, бросился следом за ним. Через секунду он уже быстрой, нервозной походкой удалялся в неизвестном мне направлении. Я уже хотел отвести взгляд, но тут он повернулся и посмотрел на наш трагический дуэт. В его взоре метались и сожаление, и оправдание этого сожаления, и благодарность за свою новую ошибку. А потом он резко отвернулся и навсегда пропал из этой жизни.

— Вставай, крылатая, — я как можно более заботливо встряхнул ангела, — нам пора, ты устала.

Путь назад был нелёгок, но предрешён. Элати еле плелась, не отпуская моё спасительное для неё плечо. И вновь меня резали зеркала и пытались испугать тени. Но теперь было уже всё равно. Никто более не преградил нашего пути в сторону от дорог безумия. И как не тяжело сейчас было леди идти по этой немилосердной земле, она не остановилась и не позволила остановиться мне, пока Орден Отверженных не остался лишь в глубокой памяти. Остался грязным, нестираемым пятном.

Огонь бережно укрывал своим милосердным теплом исстрадавшееся тело ангела. Элати лежала, полуприкрыв глаза и иногда чуть вздрагивая от ран и совсем свежих воспоминаний. Воспоминаний, которые были гораздо мучительней боли.

Я не расспрашивал жрицу о том, что ей пришлось испытать в замке безумия, сейчас это принесло бы только новую боль и совсем ненужные слёзы. Когда придёт время, она сама расскажет, если захочет. И почему-то я был уверен, что гордая леди вряд ли когда-либо снизойдёт до оскорбляющих её память откровений.

А ночь, не теряя времени на наши тревоги, тихо и ласково накрывала мир своим благостно ослепляющим одеялом. Тактичный ветер почти не оборачивался в нашу сторону, а старое, раскидистое дерево, под широкими ветвями которого мы остановились, молчаливо сторожило такой необходимый сейчас покой.

— А ведь когда-то я думала, что само небо благословило меня на любовь и гармонию, — тихий голос Элати неожиданно выдернул меня из невесёлых раздумий. — Наивность юности, подумает сейчас каждый, кто услышит. А я скажу не наивность, но счастье. То единственное счастье, которое у меня когда-либо было. А я ведь совсем не берегла его, не понимая и не тревожась. А вот теперь его уже не достать, даже если взлететь выше самих небес. Даже если отдать всё, что имеешь, а потом украсть и отдать заново, а потом снова украсть…

— Как крылья, леди? — я не стал поддерживать этот больной разговор, беспокоясь в основном о вещах более приземлённых.

— Алые, — в который раз за этот долгий день пара прозрачно-кричащих капель упали из золотых глаз ангела.

— Ну, уже даже не розовые, — после нескольких процедур к крыльям Элати и, правда, почти вернулся их естественный цвет. Но слова мои были пусты, я знал, что леди говорит о другом.

— Отныне они навсегда останутся алыми, мастер, — жрица, рывком села, широко распахнув глаза, наверное, для того чтобы снова не заплакать, — и никогда более мне не увидеть их другими.

— Попробуй рискнуть, крылатая, — я как можно более понимающе взглянул на неё, — иногда стоит рискнуть, чтобы увидеть новый рассвет.

Элати грустно усмехнулась. — Надоело, мастер, мне бы отвлечься, — леди вновь упала на землю, разбросав серебряные волосы по траве. Я только сейчас заметил, что отдельные локоны были не серебряные, а седые.

— Так, расскажи что-нибудь, крылатая, — я и сам был бы рад отвлечься от невесёлых раздумий, — что-нибудь из наивно-счастливой юности, что-нибудь красивое и бессмысленное.

Признаться, я думал, что она откажется, но бледные губы ангела послушно приоткрылись.

Лики ветров в волшебстве возрождений,

Смех облаков, блеск невинных грехов.

Зарево снов, гром влюблённых стремлений,

Шелест шагов, шёпот светлых стихов.

— Это рассказывала мне мать, — впервые за много дней улыбка Элати перестала быть печальной, — она очень любила такие стихи — красивые и бессмысленные. Она говорила, что они не врут, просто не умеют. К сожалению, я запомнила лишь этот.

— Что ж, давай так и закончим этот проклятый день, крылатая, — я устало облокотился об дерево, — красиво и бессмысленно. Мы оба слишком устали для чего-то иного. А завтра всё только продолжится и, не дай пламя, наполнится пугающим смыслом. Спи леди, и пускай ты не увидишь снов.

5

Коцит становился всё ближе. Об этом мне говорили и знакомые тропы, и прохладный свежий воздух, и просто тренированные чувства старого Мастера Дорог. И с каждым новым шагом, приближающим к выстраданной нами цели, всё сильнее менялось поведение ангела. Нет, она не боялась и не нервничала, наоборот, все её поступки начало пронизывать какое-то нереальное вдохновение. Элати стала гораздо более задумчива, но лицо её при этом не окрашивалось ни скорбью, ни сомнениями. Её шаг приобрёл ещё большую лёгкость, а окрепшие крылья стали блистать какой-то неестественной белизной.

— Спокойней, крылатая, — приходилось мне одергивать её, когда шаг леди становился неприлично и опасно поспешен.

— Я спокойна, мастер, — отвечала она дрожащим от непонятного нетерпения голосом, не оборачиваясь ко мне.

На том наши немногочисленные диалоги, как правило, и заканчивались.

А потом она начала танцевать. Это было уже совсем близко от ледяного озера. Я разводил, какой уже по счёту, костёр, нежно высекая игривые искры, а Элати самозабвенно сдирала шкуру с чудом встреченного днём толстого и малоопасного местного зверька.

Внезапно леди оторвалась от своего востребованного организмом занятия и медленно, плавно встала. Рука её потянулась навстречу чему-то невидимому и неосязаемому. Крылья распахнулись влюблённым приветствием, а глаза затуманила дымка желанного миража.

— Он зовёт меня, — ноги ангела устремились в незнакомый мне медленный танец, влажный рот зовуще приоткрылся, руки резко дернулись, пытаясь дотянуться до понятного лишь ей.

— Началось… — сказал я это скорее для себя, понимая, что спокойного ужина опять не получится.

Я не стал рисковать и дёргать её Путь, не слишком хорошо осознавая, какие последствия могут последовать от таких действий в подобном состоянии. И всё же общую картину посмотреть я был обязан. И, как оказалось, смотрел я не зря. Рядом с ускользающим от меня Путём Элати я увидел несколько других не совсем ясных для меня Путёй. Они кружили вокруг ангела, направляя и поддерживая её отрешённый танец. Они словно рассматривали её, оценивающе поворачивая то в одну, то в другую сторону.

Вот по ним я ударил не раздумывая. Пути рассыпались на осколки, словно дешёвое стекло, но меньше чем через мгновения на их месте оказались новые, в точности повторяющие облик первых. Но это были именно новые, а не те же самые Пути. Я ударил и по ним, но вновь их место оказалось занято. Одноразовые Пути, Пути не живых, Пути тех, кто никогда не был живым. Пути не жизни, но чего-то высшего, чем жизнь, чего-то недостижимого для смертных, чего-то навсегда закрытого для них.

Внезапно похолодало. В лицо усмехнулось чьё-то могучее дыхание. Усмехнулось не зло и не насмешливо. Усмехнулось не нам, усмехнулось самому себе. Усмехнулось без цели и без цены. Это было дыхание самого Коцита. Дыхание ледяного сердца Ада. Оно не спрашивало и не требовало. Оно просто было и с этим оставалось только мириться. Мириться и терпеливо ждать, когда оно улетит искать себе другую забаву.